Полное собрание сочинений. Том 2. 1895–1897 - Ленин (Ульянов) Владимир Ильич - Страница 38

Резюмируем: по первому пункту, составляющему отличие новейшей теории машинной индустрии от романтической, г. Н. —он ни в каком случае не может быть признан последователем первой, ибо он не понимает даже необходимости поставить вопрос о возникновении машинной индустрии как особой стадии капитализма и замалчивает существование капиталистической мануфактуры, этой предшествующей машинам стадии капитализма. Вместо исторического анализа он подсовывает утопию «народного производства».

Второй пункт касается учения новейшей теории о преобразовании общественных отношений машинной индустрией. Г-н Н. —он и не пытался разобрать этот вопрос. Он много сетовал на капитализм, оплакивал фабрику (точь-в-точь как оплакивал ее Сисмонди), но он не сделал даже попытки изучить то преобразование общественных условий, которое совершила фабрика [87]. Для этого потребовалось бы ведь именно сравнение машинной индустрии с предшествующими стадиями, которые у г. Н. —она отсутствуют. Точно так же точка зрения новейшей теории на машины, как на фактор прогресса данного капиталистического общества, — ему совершенно чужда. Опять-таки он даже и не поставил вопроса об этом [88], да и не мог поставить, ибо этот вопрос является лишь результатом исторического изучения смены одной формы капитализма другою, а у г. Н. —она «капитализм» tout court [89] сменяет… «народное производство».

Если бы мы на основании «исследования» г. Н. —она о капитализации текстильной индустрии в России задали вопрос: как смотрит г. Н. —он на машины? – то мы не могли бы получить другого ответа, кроме того, с которым знакомы уже по Сисмонди. Г-н Н. —он признает, что машины повышают производительность труда (еще бы этого не признавать!), – как и Сисмонди это признавал. Г-н Н. —он говорит, что вредны не машины, а капиталистическое употребление их, – как и Сисмонди. это говорил. Г-н Н. —он полагает, что «мы» упустили из виду, вводя машины, что производство должно соответствовать «народной потребительной способности», – как и Сисмонди это полагал.

И только. Больше г. Н. —он ничего не полагает. О тех вопросах, которые поставила и разрешила новейшая теория, г. Н. —он и знать не хочет, ибо он даже не попытался рассмотреть ни исторической смены разных форм капиталистического производства в России (хотя бы на взятом примере текстильной индустрии), ни роли машин как фактора прогресса в данном капиталистическом строе.

Итак, и по вопросу о машинах – этому крупнейшему вопросу теоретической экономии – г. Н. —он стоит на точке зрения Сисмонди. Г-н Н. —он рассуждает совершенно как романтик, что нисколько не мешает ему, разумеется, цитировать и цитировать.

Это относится не к одному примеру текстильной индустрии, а ко всем рассуждениям г-на Н. —она. Вспомните хоть вышеприведенный пример мукомольного производства. Указание на введение машин служит г. Н. —ону только поводом к сентиментальным сетованиям о том, что это повышение производительности труда не соответствует «народной потребительной способности». Тех преобразований в общественном строе, которые вносит вообще машинная индустрия (и которые она внесла действительно в России), он и не думал разобрать. Вопрос о том, были ли эти машины прогрессом в данном капиталистическом обществе, ему совершенно непонятен [90].

А сказанное о г. Н. —оне a fortiori [91] относится к остальным экономистам-народникам: народничество в вопросе о машинах до сих пор стоит на точке зрения мелкобуржуазного романтизма, заменяя экономический анализ сентиментальными пожеланиями.

X. Протекционизм {49}

Последний теоретический вопрос, интересующий нас в системе воззрений Сисмонди, – вопрос о протекционизме. В «Nouveaux Principes» уделено этому вопросу не мало места, но он разбирается там больше с практической стороны – по поводу движения против хлебных законов в Англии. Этот последний вопрос мы разберем ниже, ибо он включает в себя еще другие, более широкие вопросы. Здесь же нас интересует пока лишь точка зрения Сисмонди на протекционизм. Интерес этого вопроса заключается не в каком-нибудь еще новом экономическом понятии Сисмонди, не вошедшем в предыдущее изложение, а в понимании им связи между «экономикой» и «надстройкой». Эфруси уверяет читателей «Р. Б—ва», что Сисмонди – «один из первых и самых талантливых предшественников современной исторической школы», что он восстает «против изолирования экономических явлений от всех других социальных факторов». «В трудах Сисмонди проводится тот взгляд, что хозяйственные явления не должны быть изолируемы от других социальных факторов, что они должны изучаться в связи с фактами социально-политического характера» («Р. Б.» № 8, 38–39). Вот мы и посмотрим на взятом примере, как понимал Сисмонди связь хозяйственных явлений с социально-политическими.

«Запрещения ввоза, – говорит Сисмонди в главе «о таможнях» (1. IV, eh. XI), – так же неразумны и так же гибельны, как и запрещения вывоза: они изобретены для того, чтобы подарить нации мануфактуру, которой она еще не имела; и нельзя отрицать, что для начинающей индустрии они равняются самой сильной поощрительной премии. Эта мануфактура производит, может быть, едва сотую часть всего потребляемого нацией количества товаров данного рода: сто покупателей должны будут соперничать друг с другом, чтобы получить товар от единственного продавца, а девяносто девять, которым он откажет, будут вынуждены пробавляться контрабандными товарами. В этом случае потеря для нации будет равна 100, а выгода – равна 1. Какие бы выгоды ни давала нации эта новая мануфактура, – нет сомнения, что их слишком мало, чтобы оправдать столь большие жертвы. Всегда можно бы было найти менее расточительные средства для того, чтобы вызвать к деятельности такую мануфактуру» (I, 440-441).

Вот как просто разрешает этот вопрос Сисмонди: протекционизм «неразумен», ибо «нация» от него теряет!

О какой «нации» говорит наш экономист? С какими хозяйственными отношениями он сопоставляет данный социально-политический факт? Он не берет никаких определенных отношений, он рассуждает вообще о нации, какой она должна бы быть по его представлениям о должном. А эти представления о должном, как мы знаем, построены на исключении капитализма и на господстве мелкого самостоятельного производства.

Но ведь это же совершенная нелепость – сопоставлять социально-политический фактор, относящийся к данному хозяйственному строю и только к нему, с каким-то воображаемым строем. Протекционизм есть «социально-политический фактор» капитализма, а Сисмонди сопоставляет его не с капитализмом, а с какой-то нацией вообще (или с нацией мелких самостоятельных производителей). Он мог бы, пожалуй, сопоставить протекционизм хоть с индийской общиной и получить еще более наглядную «неразумность» и «губительность», но эта «неразумность» относилась бы точно так же к его сопоставлению, а не к протекционизму. Сисмонди приводит детский расчетец, чтобы доказать, что покровительство выгодно очень немногим на счет массы. Но это нечего и доказывать, ибо это явствует уже из самого понятия протекционизма (все равно, будет ли это прямая выдача премии или устранение иностранных конкурентов). Что протекционизм выражает собой общественное противоречие, это – бесспорно. Но разве в хозяйственной жизни того строя, который создал протекционизм, нет противоречий? Напротив, она вся полна противоречий, и Сисмонди сам отмечал эти противоречия во всем своем изложении. Вместо того, чтобы вывести это противоречие из тех противоречий хозяйственного строя, которые он сам же констатировал, Сисмонди игнорирует экономические противоречия, превращая свое рассуждение в совершенно бессодержательное «невинное пожелание». Вместо того, чтобы сопоставить это учреждение, служащее, по его словам, выгоде небольшой группы, с положением этой группы во всем хозяйстве страны и с интересами этой группы, он сопоставляет его с абстрактным положением об «общем благе». Мы видим, следовательно, что, в противоположность утверждению Эфруси, Сисмонди именно изолирует хозяйственные явления от остальных (рассматривая протекционизм вне связи с хозяйственным строем) и совершенно не понимает связи между экономическими и социально-политическими фактами. Приведенная нами тирада содержит все, что он может дать, как теоретик, по вопросу о протекционизме: остальное – лишь пересказ этого. «Сомнительно, чтобы правительства вполне понимали, какой ценой они покупают эту выгоду (развитие мануфактур) и те страшные жертвы, какие они налагают на потребителей» (I, 442–443). «Правительства Европы желали насиловать природу» (faire violence à la nature). Какую природу? Не природу ли капитализма «насилует» протекционизм? «Нацию принудили, так сказать (en quelque sorte), к ложной деятельности» (I, 448). «Некоторые правительства дошли до того, что платят своим купцам, чтобы дать им возможность продавать дешевле; чем более странна эта жертва, чем более она противоречит самым простым расчетам, тем более приписывают ее высшей политике… Правительства платят своим купцам на счет своих подданных» (I, 421), и т. п., и т. п. Вот какими рассуждениями угощает нас Сисмонди! В других местах он, делая как бы вывод из этих рассуждений, называет капитализм «искусственным» и «насажденным» (I, 379, opulence factice), «тепличным» (II, 456) и т. п. Начавши с подстановки невинных пожеланий на место анализа данных противоречий, он приходит к прямому извращению действительности в угоду этим пожеланиям. Выходит, что капиталистическая промышленность, которую так усердно «поддерживают», слаба, беспочвенна и т. п., не играет преобладающей роли в хозяйстве страны, что эта преобладающая роль принадлежит, следовательно, мелкому производству, и т. д. Тот несомненный и неоспоримый факт, что протекционизм создан лишь определенным хозяйственным строем и определенными противоречиями этого строя, что он выражает реальные интересы реального класса, играющего преобладающую роль в народном хозяйстве, – превращен в ничто, даже в свою противоположность посредством нескольких чувствительных фраз! Вот еще образчик (по поводу протекционизма земледельческого, – I, 265, глава о хлебных законах):