Метафизика бытия - Зенин Юрий Васильевич - Страница 6

— Представь себе, сказал я, людей, живущих в подземной пещере. Предположи, что эти люди с детства прикованы цепями к стене так, что они не могут повернуть головы, и видят только перед собой. Представь себе на стене, над головами прикованных людей, в глубине пещеры огонь и между огнём и узниками дорогу, отделённую не высоким парапетом… Представь себе, что по этой дороге идут люди и несут, подняв над своими головами, различные орудия, человеческие статуи, изображения животных и утварь всякого рода. Некоторые из идущих говорят, другие молчат. — Любопытное сравнение и любопытных узников, приводишь ты, сказал он. — Да, сказал я, но они похожи на нас… как ты думаешь, могут ли они видеть… что-нибудь кроме теней на противоположной стене пещеры? — Как могут они видеть что-нибудь другое, сказал он, если всю жизнь они не могут повернуть головы. — Но что они видят от предметов, которые люди проносят сзади них? Не такие же ли тени?…И если они могут разговаривать друг с другом, то, как ты думаешь, не дадут ли они имена тем вещам, которые видят перед собою? — Конечно, они должны дать им имена. — И, если в противоположной части пещеры есть эхо, то, когда говорит кто-нибудь, из проходящих сзади, не подумают ли узники, что это говорят тени. — Конечно, сказал он. — И они будут думать, Что нет ничего истинного кроме теней, проносимых сзади вещей. — Непременно так и должно быть, ответил он.

— И если их освободить от цепей и попытаться избавить от их заблуждений, то, как произойдёт это? Когда одного из них освободят, внезапно заставят встать, поворачивать шею, ходить и смотреть на свет, то это причинит ему боль и страдание, и от непривычного сияния он не будет в состоянии видеть предметов, тени которых он видел раньше. И что ответит он в таком состоянии, если сказать ему, что прежде он видел только призраки, и что теперь, находясь ближе к реальности, лицом к лицу с действительностью, он видит более правильно? Не начнёт ли он сомневаться в том, что видит, и не подумает ли, что то, что он прежде видел, более истинно, чем то, что ему показывают теперь.

— Наверное, так, сказал он.

— И если его заставить смотреть на самый огонь, то не почувствует ли он боли в глазах и не повернётся ли опять к теням, которые может видеть без боли — и не подумает ли он, что тени в действительности более ясны, чем предметы на которые ему показывают?

— Совершенно так, сказал он.

— И если его кто-нибудь возьмёт за руку и насильно поведёт по крутому и неровному подъёму на гору, и не остановится до тех пор, пока не выведет его на солнечный свет, то не будет ли узник, пока его будут тащить в гору, одновременно и страдать, и негодовать? И когда он выйдет на свет, и его глаза наполнятся блеском, то будет ли он в состоянии видеть вещи, теперь называемые для него истинными?

— Конечно, сначала нет, сказал он.

— Да, и я думаю, что ему понадобится время, чтобы начать замечать вещи, находящиеся там наверху. Прежде всего, и легче всего он заметит тени, затем отражения людей и предметов в воде и только после этого сами вещи… И только после всего этого, я думаю, он получит способность замечать и созерцать солнце… он начнёт рассуждать сам с собою относительно солнца; скажет себе, что солнце производит времена года и управляет всеми вещами в видимом мире, и что оно есть некоторым образом причина всех вещей, которые он раньше видел. И когда он вспомнит место, где он раньше жил, и то, что там считалось мудростью, и своих товарищей по заключению, то разве он не почувствует себя счастливым от происшедшей с ним перемены… И если там были какие-нибудь почести и награды для тех, кто лучше замечал проходившие тени и лучше помнил, какая прошла впереди и какая позади, и какие вместе — и по этим наблюдениям был способен предсказать вперёд, что случится — то захочет ли он этих наград? Будет ли завидовать он тем, кто там пользуется почётом и властью? И не предпочтёт ли он лучше страдать и терпеть, что угодно, чем обладать такими мнениями и жить таким образом?.. И подумай дальше, сказал я, Если такой человек опять сойдёт в пещеру и сядет на прежнее место, то не наполнятся ли темнотой его глаза, вследствие того, что он пришёл с солнечного света. И если он теперь должен будет высказывать своё мнение о проходящих тенях и рассуждать о них с людьми, которые были вечно прикованы, то, пока его глаза опять не привыкнут к темноте,(что не сделается скоро) не будет ли он возбуждать смех узников, и не скажут ли они, что, поднявшись так высоко, он вернулся с повреждённым зрением. И если кто-нибудь захочет освободить узников и повести их к свету, то не предадут ли они его смерти, если только будут в состоянии наложить него руки?

— Без сомнения так, сказал он, они предадут его смерти.

— …И ты поймёшь, что прибывший оттуда сюда неохотно будет участвовать в человеческих делах, и душа его не захочет расстаться с вещами виденными там наверху… И тебя не будет удивлять, что человек, вернувшийся от божественного созерцания к человеческому злу, будет вести себя неловко и казаться смешным. [143]

Вполне понятно, что если человек отвергает всё «потустороннее», то и чудес для него не существует.

— чудеса — это нечто сверхъестественное, противоречащее законам природы и, следовательно, здравому смыслу. Такими чудесами полно, например, христианское “ священное писание “: тут и непорочное зачатие сына божия, и воскрешение умершего Лазаря, и хождение по морю, как посуху, и так далее. Естественно возникает вопрос, какие имеются основания для допущения существования чудес? Некоторые религиозные люди говорят, что кто-то где-то видел чудо, ссылаются даже на своих ближайших родственников и знакомых, которые-де не могут солгать. Однако известно, что каждый раз, когда производилась проверка объявляемых некоторыми служителями религиозного культа чудес, обнаруживалось обыкновенное шарлатанство. Таким образом, никто никогда чудес не наблюдал. Почему же мы должны верить в чудеса?.. верить в чудеса — значит верить в то, о чём мы ничего не знаем, и не верить тому, о чём говорит опыт, наука, здравый смысл. Чудеса необходимы религии для доказательства существования сверхъестественного. [12 стр. 46]

Физическое тело, состоящее лишь из молекул и атомов, для материалиста творить чудес по определению не может. Если материалист признает чудо, то он будет вынужден признать, что человек это не только физическое тело, но и нечто большее. Что у человека есть то, что зовётся душой. Однако душа, так как её пока невозможно измерить, взвесить и т. п. есть нечто нематериальное, то есть то, чего не может быть никогда.

— Это послужило поводом для распространения в корне неправильных взглядов, согласно которым сознание считается свойством или деятельностью нематериальной субстанции — “души”. Последняя якобы совершенно не зависит от материи, от человеческого тела и может помимо него вести самостоятельное существование. В то время как материальное тело рано или поздно умирает, нематериальная “душа” с её сознанием будто бы остаётся жить “вечно”. Подобные взгляды появились ещё у первобытных людей, объясняющих сновидения или смерть человека тем, что “душа” временно или навсегда покидает тело. Эти фантастические представления не только не были устранены идеалистической философией, но, напротив, теоретически “обосновывались”, закреплялись различными системами этой философии. Каждая идеалистическая система, так или иначе, провозглашала сознание (или “дух”) самостоятельной сверхъестественной сущностью, не только не зависящей от материи, но и — больше того — творящей материю. Не лёгкой эта проблема оказалась и для материалистической философии… Материализм постепенно, шаг за шагом, опираясь на данные естествознания, шёл к правильному, всё более глубокому пониманию сущности сознания как свойства высокоорганизованной материи…