Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Английский с Эдгаром По. Падение дома Ашеров / Edgar Allan Poe. The Fall of the House of Usher - По Эдгар Аллан - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

With my aversion to this cat, however, its partiality for myself seemed to increase. It followed my footsteps with a pertinacity which it would be difficult to make the reader comprehend. Whenever I sat, it would crouch beneath my chair, or spring upon my knees, covering me with its loathsome caresses.

If I arose to walk it would get between my feet and thus nearly throw me down (если я вставал, чтобы пойти, он оказывался между моими ногами и так чуть не заставлял меня упасть: «чуть не бросал меня вниз»; to arise – вставать; nearly – почти), or, fastening its long and sharp claws in my dress, clamber, in this manner, to my breast (или, вцепляя свои длинные и острые когти в мое платье, взбирался таким манером мне на грудь). At such times, although I longed to destroy it with a blow (в такие разы = в таких случаях, хотя я жаждал уничтожить его одним ударом), I was yet withheld from so doing (я был еще отчасти удержан от того, чтобы сделать так; to withhold), partly by a memory of my former crime (отчасти – воспоминанием о моем старом преступлении), but chiefly – let me confess it at once – by absolute dread of the beast (но главным образом – позвольте мне признаться в этом сразу – решительным ужасом перед этим зверем).

If I arose to walk it would get between my feet and thus nearly throw me down, or, fastening its long and sharp claws in my dress, clamber, in this manner, to my breast. At such times, although I longed to destroy it with a blow, I was yet withheld from so doing, partly by a memory of my former crime, but chiefly – let me confess it at once – by absolute dread of the beast.

This dread was not exactly a dread of physical evil (этот ужас не был точно = был не то что бы страхом перед физическим злом) – and yet I should be at a loss how otherwise to define it (и все же я был бы в затруднении, как иначе определить его; loss – потеря, проигрыш; at a loss – в затруднении, в растерянности). I am almost ashamed to own (я почти стыжусь признать; ashamed – стыдящийся, пристыженный) – yes, even in this felon’s cell, I am almost ashamed to own (да, даже в этой камере преступника, я почти стыжусь признать) – that the terror and horror with which the animal inspired me (что ужас и страх, который этот зверь внушал мне), had been heightened by one of the merest chimaeras it would be possible to conceive (был повышен = усилен одной из самых отъявленных химер, которые было бы возможно выдумать; mere – простой, чистый; всего лишь; merest – простейший).

This dread was not exactly a dread of physical evil – and yet I should be at a loss how otherwise to define it. I am almost ashamed to own – yes, even in this felon’s cell, I am almost ashamed to own – that the terror and horror with which the animal inspired me, had been heightened by one of the merest chimaeras it would be possible to conceive.

My wife had called my attention, more than once, to the character of the mark of white hair (моя жена обращала мое внимание более, чем однажды, на характер отметины из белой шерсти), of which I have spoken (о которой я говорил), and which constituted the sole visible difference between the strange beast and the one I had destroyed (и которая составляла единственное видимое различие между чужим зверем и тем, которого я уничтожил). The reader will remember that this mark, although large, had been originally very indefinite (читатель вспомнит, что эта отметина, хотя и большая, была изначально очень неопределенной /по форме/); but, by slow degrees – degrees nearly imperceptible (но, медленными степенями = изменениями – изменениями почти что незаметными = постепенно, почти незаметно), and which for a long time my Reason struggled to reject as fanciful (и которые в течение долгого времени мой рассудок силился отвергнуть как фантастические; to struggle – бороться) – it had, at length, assumed a rigorous distinctness of outline (она = эта отметина наконец приняла точную определенность очертаний).

My wife had called my attention, more than once, to the character of the mark of white hair, of which I have spoken, and which constituted the sole visible difference between the strange beast and the one I had destroyed. The reader will remember that this mark, although large, had been originally very indefinite; but, by slow degrees – degrees nearly imperceptible, and which for a long time my Reason struggled to reject as fanciful – it had, at length, assumed a rigorous distinctness of outline.

It was now the representation of an object that I shudder to name (она была теперь изображением предмета, который я вздрагиваю = боюсь назвать) – and for this, above all, I loathed, and dreaded, and would have rid myself of the monster (и за это, сверх всего, я ненавидел и боялся и желал бы избавиться от чудовища) had I dared (посмей я) – it was now, I say, the image of a hideous – of a ghastly thing – of the gallows (она была теперь, говорю я, изображением отвратительной, страшной вещи – виселицы)! – oh, mournful and terrible engine of Horror and of Crime – of Agony and of Death! (о, скорбное и жуткое орудие ужаса и злодеяния, мучения и смерти)!

It was now the representation of an object that I shudder to name – and for this, above all, I loathed, and dreaded, and would have rid myself of the monster had I dared – it was now, I say, the image of a hideous – of a ghastly thing – of the gallows! – oh, mournful and terrible engine of Horror and of Crime – of Agony and of Death!

And now was I indeed wretched beyond the wretchedness of mere Humanity (и теперь был я поистине жалок, за пределами убожества простой человечности = более жалок, чем все /слабые/ люди; beyond – вне, снаружи, помимо). And a brute beast – whose fellow I had contemptuously destroyed – a brute beast to work out for me (и неразумной твари, чьего соплеменника я с презрением уничтожил, неразумной твари – причинять мне…; to work out – изготовить) – for me, a man, fashioned in the image of the High God – so much of insufferable woe (…/причинять/ мне, человеку, сотворенному по образу высокого = великого Бога, столько непереносимого горя)! Alas (увы)! neither by day nor by night knew I the blessing of Rest any more (ни днем, ни ночью не знал я больше блаженства покоя! neither…, nor – ни…, ни; any more – больше /в вопросительных и отрицательных предложениях/)!

And now was I indeed wretched beyond the wretchedness of mere Humanity. And a brute beast – whose fellow I had contemptuously destroyed – a brute beast to work out for me – for me, a man, fashioned in the image of the High God – so much of insufferable woe! Alas! neither by day nor by night knew I the blessing of Rest any more!