Игуана - Миронов Георгий Ефимович - Страница 76

Удара по голове он даже не ощутил…

Небольшого росточка человечек в спортивном «адидасовском» костюме криво улыбнулся в короткие седые усики, наступил кроссовками на упавший на пол шприц, процедил:

– Какую только гадость люди не употребляют.

После чего достал пистолет, из другого кармана спортивной куртки глушитель, неторопливо навертел глушняк на ствол и только навел его на голову Сани, как дверь резко открылась, сильно ударив его по затылку. Мужичок с седыми усами, не выпуская пистолет из рук, упал.

В подъезд вошел скромно, но аккуратно одетый мужчина лет 50, в кожаной турецкой куртке и кожаной кепочке «А ля Лужков».

Он прислушался, присел на корточки, пощупал пальцами правой руки пульс на горле у обоих – лежавших на полу. В свободной руке он тоже держал пистолет, правда, не «баретту», а «ТТ», и без глушителя.

Убедившись, что оба без сознания. Он сфотографировал миникамерой обоих. После чего сделал вещь, трудно предсказуемую по его предыдущему поведению.

Он осмотрел лежавший на полу шприц, покачал головой, убедившись, что шприц безвозвратно утрачен, достал из-за пазухи одноразовый шприц в полиэтиленовой упаковке, снял упаковку, достал шприц, высосал им из сломанного остатки наркотического вещества, покрутил рукой Сани, пока не надулась вена, и медленно «всадил» в вену наркотик. Убедившись, что Саня стал приходить в себя, ресницы у него задрожали, нога дернулась, и руки стали непроизвольно шарить вокруг, он оставил Саню в покое и обратил внимание на второго «лежальца». Удар по затылку был хорош, но и паренек видно был крепкий, – он уже стал пошевеливаться. Тогда новый гость старого подъезда коротко размахнулся и ударил его в основание черепа.

– Надеюсь, не убил. Обойдется без перелома. Но часок-другой покемарит, – пробормотал он. После чего достал «мобиль» и доложил:

– Все, как Вы предполагали, товарищ полковник.

Когда Саня оклемался, он увидел возле своего носа разбитый шприц с погнутой иглой, и грязную кроссовку.

С трудом восстановил события в памяти.

Вероятно, он все-таки успел всадить в вену дозу, поскольку, хотя голова и болела, но от удара, внутри же тела уже разлилась приятная теплота, и противная мандражистая дрожь по всему телу стала уходить, как и вязкая тошнота в желудке, и тупая, ноющая боль в суставах.

Он с трудом встал на четвереньки.

Голова кружилась, перед глазами танцевали тролли, но сквозь цветной хоровод он все же различил тело мужика в адидасовском костюме, недвижно лежавшего прямо перед ним.

Кое-как он восстановил в памяти события последних минут (минут, а может, – часов?, он не знал, сколько времени пролежал тут рядом с телом незнакомого мужика).

Опустившись перед телом мужика на колени, Саня пощупал потной, дрожащей рукой его лицо.

– Живой. А я думал – труп. Это он, наверное, ударил. И что дальше?

Умер от стыда? Потерял сознание от чувства вины перед ним?

Саня нервно хихикнул собственной шутке.

– Какая, в конце концов, разница, что случилось? Главное, что он жив, – подумал Саня. И, встав на слегка ещё дрожащие ноги, открыл дверь.

После темного подъезда жизнь снаружи казалась ему светлой и праздничной.

Он пересек двор, обогнул торцевое здание, попетлял, постоянно оглядываясь, и наконец вышел на Тверскую, как раз к остановке первого троллейбуса. И – повезло – как раз подошел троллейбус. Повезло потому, что №1 ходит редко. Он успел вскочить в салон, убедившись, что за ним никто не последовал.

– Пронесло, – подумал Саня.

И опять ошибся…

История со сменой власти повторилась у помпезного входа в Парк культуры и отдыха имени Горького, ЦПКиО, в просторечии именуемом «цепочной».

Гера и Борис выскочили из салона, а пара крутых парней с накаченными бицепсами вскочили в машину и, резко взяв с места, рванули на ней в сторону метро «Октябрьская».

На «в хвост» им сразу же аккуратно села скромная серая «Волга» 1967 года. Но шла хорошо, не дребезжала кишочками и рессорами.

Гера и Борис разошлись.

Борис небрежно посеменил в сторону входа в парк, а Гера, пробежав подземный переход, вскоре перешел на шаг и направился вальяжной походкой в сторону Дома художника на Крымском валу так, словно его ничего кроме выставки трех художников – Александра Евстигнеева (портрет), Всеволода Осипова (натюрморт) и Александра Смирновой (роспись по дереву) ничто не волновало.

Борис успел купить датский «хат-дог», и только было в одной из аллей парка вцепился зубами в призывно намазанную сладкой горчицей розовую мякость сосиски, как почувствовал под лопаткой что-то твердое и услышал незнакомый голос:

– Не физьдипи, фраерок, потихонечку пошел, пошел впереди меня, вон туда, за ту пристроечку к аттракциону «Небо в алмазах».

Борис и пошел.

Но успел сделать всего несколько шагов.

Сзади послышался тупой, смачный удар. Борис втянул голову в плечи, скукожился, ожидая нового удара, от которого уж наверняка станет очень больно. Но он так ничего и не почувствовал. А услышал лишь тупой тяжелый звук падающего об асфальт тела и новый голос за спиной:

– Пошел, пошел, тебе куда сказали идти? Вот и иди.

И Борис пошел.

Когда он зашел за пристройку позади большого круглого павильона аттракциона «Небо в алмазах», и уставился тупым взглядом на многочисленные кучки испражнений, оставленных посетителями аттракциона после осмотра неба в алмазах и не желавших после такого удовольствия тратить деньги на общественный платный туалет, он вдруг почувствовал непреодолимое желание помочиться.

– А, пусть хоть убивают, а я пописаю, – рассудительно сказал сам себе интеллигентный Боря, имевший со школьных лет склонность к математике и логике, и выполнил свое решение, хотя при это и прислушивался к тому, что происходило там, где он расстался с двумя своими странными преследователями.

Позади было тихо.

Человек, ударивший рукояткой пистолета «ТТ» его преследователя, сделал снимок его в профиль и в фас, что было нетрудно, так как натура, вырубленная, должно быть, надолго, не сопротивлялась. После чего запросил по «мобилю»:

– Второго фотокарточка нам не нужна?

– Нет. Его уже «сняли».

– Что с ним делать?

– Проводи на всякий случай до дома. Там его ждут.

– А с этим что?

– А этот отлежится и пойдет своим ходом. Его «пальчики» у нас есть, и все его адреса, связи. Это человек из нашей картотеки, никуда он не денется. За него не беспокойся.

– Да я не столько за него, сколько за его здоровье. Не слишком ли сильно приложил.

– Сколько раз просил, Иван Степанович, сдерживайте силу при ударе. Не все ведь натренированы, чтобы шею под удар мастера спорта по штанге подставлять. Дышит?

– Дышит.

– Тогда оклемается. Ему в любой случае недолго осталось на свободе гулять. Успеет до суда поправиться. Да не беспокойтесь, за ним ребята из МУРА присмотрят, у них к нему есть пара вопросов по убийству на Никитинской, 2б. А у нас своя работа. Вперед и с песней!

Гера тем временем купил билет со скидкой для студентов творческих вузов (обычно пускали бесплатно, но сегодня был вернисаж с презентацией, – в бумажных стаканчиках подавали дешевое вино «Монастырское» и на подносах бутерброды с вареной отечественной колбасой), прошел в просторное, фойе первого этажа Дома художника, огляделся и сразу же шмыгнул в туалет.

Слежки не было.

В туалете повторилась с точностью до десятой вся история взаимоотношений недружелюбно настроенных друг к другу людей, которую читатель имел возможность видеть пару минут назад в одном из записанных котами и гостями столицы подъездов на Тверской.

То есть Гера достал шприц, приготовился «шырнуться», получил для начала по шее, «отрубился», и пока по шее получал уже его обидчик, пришел в себя, нащупал на полу шприц, сделал себе укол, расслабился поймал кайф, с удивлением рассмотрел сухое, морщинистое лицо хорошо одетого человека на полу кабины, убедился на всякий случай, что он жив, но не настолько, чтобы тотчас же бросаться за ним в погоню, ничего не поняв в случившемся, покачал головой, но кайф победил сомнения, и он вышел из кабины, застегивая ширинку.