Игуана - Миронов Георгий Ефимович - Страница 56

Рассчет киллера показался ей абсолютно нелогичным:

– Не мог же старик придушить парня «стрункой», а тот его – застрелить. И после смерти – убить второго деда. Вообще, кроссворд. В какой последовательности имели место действия в этой кровавой трагедии?

Ну, она то знала, что киллер убил всех троих. Но зачем ему был нужен юноша. Вот в чем вопрос, как говорил принц датский…

– Бить, или не бить, – вот в чем вопрос, – задумчиво повторила она…

Подошла к юноше, выглянула в окно. Ветка, через которую киллер перебрасывал шнур, чтобы втянуть убитого юношу в комнату, предательски белела неровными краями облома.

– Надо будет внизу «почистить», убрать всю ветку.

…Она уже поняла логику киллера…

– Чем сложнее, тем лучше… Морочит голову сыскарям. Ну, что ж. Добавлю им заморочек и я…

Она прошлась по квартире, следя прежде всего за двумя вещами:

– чтобы не оставить своих следов,

– и чтобы не осталось следов киллера.

Она протерла мягкой тряпкой, пропитанной особым антизапаховым с составом, все гладкие поверхности, которых могли касаться руки киллера.

Она, осваивая свое новое ремесло, уже знала например, что у сыскарей появились приборчики, снимающие запаховые пробы даже со следа влажного, вспотевшего пальцам в перчатке.

Так что все рамы, стены, рояль, секретер, стол, стулья, подоконник она терла с особой тщательностью.

Еще раз осмотрела трупы. Протерла даже пряжку ремня у мертвого юноши и пистолет, лежавший рядом, с печалью посмотрела на тела мертвых стариков.

Чем-то один из них похож на учителя рисования, старого еврея, хотя судя по всему был чистокровный русак. Может, все старые люди немного похож друг на друга, перед смертью стираются все различия, – национальные, конфессиональные, суесловные, профессиональные.

Это как в философии: какая разница, что Спиноза был евреем, а Кант – немцем, а Берлага – антисемитом и антишвабом? Перед смертью все равны!. И перед мыслью. Мысль всех сближает. Возможно, если бы иное предначертание, они сейчас втроем могли бы посидеть за чашкой чаю и поговорить о неизбежности, скажем, крещения Руси и о естественности для русского менталитета православия, при том, что все бы были атеистами. Но у умных людей нет и не должно быть предубеждений. Хотя вряд ли. В том смысле, что вряд ли удалось бы им так посидеть и поболтать.

Слишком разные у них были интересы. Она закатала рукав у юноши, увидела следы от уколов, заметила вытатуированный якорь на руке одного старика, и авиационный пропеллер на руке другого, покачала головой, – нет, вряд ли…

Еще раз пришлась по квартире.

Никаких следов. А те, что оставлены, оставлены киллером сознательно. Его дело, да и есть в его действиях определенная логика.

Она закрыла за собой дверь. Вдруг словно что-то вспомнила, – ей показалось лицо, мелькнувшее среди портретов и фотографий в кабинете, знакомым.

– Странно, надо проверить.

Она вновь аккуратно открыла дверь прошла, мягко ступая, в кабинет, осветила направленным тонким лучом фонаря портрет на стене, задевший её взглядом..

– Точно. Это Валдис Кирш, известный коллекционер старинных монет. Он выступал у них в МГУ, когда она училась ещё на первом курсе философского. Что – то такое вроде эссе на тему «Древнегреческие монеты как источник для изучения древнегреческой фиософии».

Татьяна скорбно развела руками.

– Извините, кажется, мой напарник Вашего батюшку «пришил».

Когда уже была в подъезде, услышала, как к дому подъехала машина.

– Этого только не_ хватало. Кто бы это мог быть?

За дверью было тихо. Она вышла из подъезда, и, прислушавшись и убедившись, что вокруг – тишина, уже направилась было к аллее из кустов, которая вела от дома к станции, как из аллейки прямо на неё вышел мужчина – высокого роста, в элегантном сером костюме, в очках, с чуть скошенным характерным носом бывшего боксера.

Близоруко прищурившись от света подъездного фонаря он внимательно всмотрелся в лицо Татьяны.

– Наверняка запомнил.

Ей то в это характерное лицо всматриваться не было нужды.

Она его сразу узнала.

Это был Валдис Кирш.

– И черт его дернул вернуться из поездки на сутки раньше, чем планировал, – раздраженно подумала Татьяна.

Кровная связь. Коллекция Манефы Разорбаевой

У каждого истинного коллекционера, есть свои проблемы.

Такой проблемой для Манефы Разорбаевой была система охраны.

Собственно, как раз проблемой было то, что системы охраны и сигнализации не было.

А это значит, что в любой момент, воспользовавшись тем, что Манефа, привязав бечевку к старой фанерной коробке от посылки с урюком, полученной от какой-то бывшей подельнипы, с которой сидела в Мордовии лет двадцать назад, а вот – надо ж, пришла посылка с урюком спустя годы, – так вот, воспользовавшись тем, что Манефа со своей «продуктовой тележкой» направилась в «Минисупермаркет» на углу за рыбой для несуществующей кошки, воры вполне могли проникнуть в квартиру путем взлома и похитить её сокровища.

Если бы Манефа сохранила способность к логическому мышлению, она путем, сложных (или, напротив, чрезвычайно простых) умозаключений рано или поздно пришла бы к, выводу, что вора неизбежно ждет фиаско.

Найти сокровища в её полупустой квартире не удалось бы даже находчивому Борису Абрамовичу Осиновскому, который в нашей пустой стране все что-то находит и находит, так что, кажется, сокровищ уж и вовсе не осталось, а он все находит, что взять. Ну, да это так, лирическое отступление, тем более, что Манефа и имени то такого не знала. Слава Богу, чердак у неё съехал года за два, как его имя стали упоминать на всех каналах телевидения. Да, и телевизор она не смотрела. Потому что его не было. Зато музыку любила народную, как славянскую, так и восточную, что свидетельствовало о сохраненных в неких глубинах извращенного её мозга каких-то атавистических связей с двумя её колыбелями – русской и узбекской…

Вроде бы – зачем система охраны, если в квартире почти пусто. Читатель помнит, что все её сокровища с ближайших помоек, пройдя очищение через стирку и глажку, уходили через небольшое отверстие в стене в полуметре от плинтуса заставленное старым комодом. Кроме комода в квартире был старый платяной шкаф, крашеный белой больничной краской; кровать, железная, панцирная, с тремя большими никелированными шарами, четвертый где-то потерялся; круглый стол, который, если придут гости, можно расставить и сделать больше. Но гости давненько не заходили в квартиру Манефы, так что про эту способность столешницы увеличиваться Манефа, честно говоря уж и забыла. И были пять стульев. Почему пять, Манефа ответить не могла бы. То ли было четыре, и потом купили пятый, то ли было шесть, и один сломался. Хоть убей, не вспомнила бы Манефа подробность.

Может возникнуть естественный вопрос: если последний, он же единственный законный муж неплохо зарабатывал, почему ж такой убогой была мебель в её квартире. А дело в том, что родственники мужа, не сумев отсудить квартиру после его смерти, забрали прямо с поминок всю приличную мебель. То есть такого дом никогда не видел. Приехала куча родственников на трех грузовиках. Посидели, попили, поели салаты и винегреты, приготовленные соседками, пока Манефа с родственниками хоронила старика, а потом как по команде встали, взялись за мебель, вынесли и почти все, что было в доме, и увезли в неизвестном направлении.

Манефа была сильно потрясена этим. Настолько, что, может, от этого у неё чердак окончательно и съехал.

Хотя первый-то раз у неё странности в поведении наметились, когда её вертухаи в зоне насиловали. Так-то, конечно, к первой ходке на зону она, конечно, девицей уже не была. Это, скажем так, редко кому удается сохранить романтическое отношение к жизни, если за спиной детдом и ФЗУ-ПТУ. И все же того, что с ней произошло в ИТУ 4567 под Саранском, уму, как говорится, непостижимо. В зону она попала с крохотной дочкой Верочкой. Дочечку забрали в детский корпус, её саму – естественно, в женский барак. Но не довели. А завели в прямо в казарму и как свеженькую да пригожую с лица и фигуры пропустили через все свободные от нарядов взводы. И было это 34 человека. Считая роту охраны, автовзвод, хозвзвод и «макаронников» – сверхсрочников.