Игуана - Миронов Георгий Ефимович - Страница 4

– У нас есть возможность убедиться, прав ли ты. Вот и она, легка на помине. Удивительно, как, сожрав столько тварей, она столь быстро преодолела расстояние от лесных зарослей в устье реки до этих мангровых чащоб на берегу моря. Может, это другая?

– Нет, хозяин это та же.

– Она спряталась в тень, чтобы переварить откушенный палец моего проводника и снова с нами, – хмыкнул Егор. – Ну и как ты считаешь? Будет битва?

– Нет. Игуана сыт. А тейю меньше – он побоится на неё напасть.

Действительность тут же опровергла предположение проводника.

Огромная игуана медленно вытянула свое мощное тело из зарослей на морской песок, выкатила глаза и злобно уставилась на замершего у корней мангров тейю.

Так прошла минута-другая.

Егор и проводник лежали на песке, боясь пошевелиться.

Вероятно, ещё больше боялся шевельнуться крупный тейю. Возможно, ярко-красный с золотом красавец надеялся, что, если будет вести себя «паинькой», все обойдется.

О чем думала – игуана, можно было предположить с большой долей вероятности.

Скорее всего, она вовсе не разделяла робкие надежды тейю.

– Он не голодный. Он не будет есть тейю.

– В прошлый раз тоже была «не голодный», – а сожрала твой палец на десерт, и не поперхнулась.

– Ничего не будет, – упрямо гнул своё проводник. – Так вот постоят друг перед другом, надуваясь, попугают друг друга, и разойдутся, стараясь не подставлять под оскаленную пасть соперницы уязвимый хвост.

– Поглядим, поглядим, – сказал волк Красной шапочке.

То, что произошло далее, иначе как наваждением назвать трудно.

На долю секунды Егор повернул голову в сторону проводника, чтобы непритязательно пошутить и выплюнуть попавшие в рот песчинки.

Проводник вежливо повернул свое черное морщинистое лицо в сторону русского натуралиста. Приезжий академик платил исправно настоящими долларами и оспаривать его просвещенное мнение у проводника не было никакого желания.

Когда они снова, подчёркиваю, – через мгновение, – перевели глаза на застывших друг против друга у корней мангров тейю и игуану, перед ними на песке сидела лишь игуана.

Тейю пропал.

Как вскоре выяснилось безвозвратно.

И не надо было быть опытным криминалистом, чтобы найти следы этой ящерицы.

Или то, что от неё осталось.

Вся божественная красота черно-красных с золотистыми пятнами боков и спинки уже была невидна.

Из узкой пасти игуаны торчал лишь черный хвост, по которому только и можно было узнать направление ухода из этого мира тейю.

Волнистый подвес игуаны, напоминающий одновременно гофрированный воротник гранда с портрета кисти Эль Греко и тройной подбородок разжиревшего на свинине вождя местного племени, дернулся, завибрировал на глазах людей. Потом ящерица сделала ещё одно конвульсивное движение, и черный хвост пропал. Пасть захлопнулась.

– Столько сожрал… Наверное, очень голодный был, теперь спать будет.

– Что-то не похоже, чтобы это чудовище хоть на минуту потеряло бдительность, даже после сверхсытного обеда.

– Сейчас самое время его ловить, – убежденно заметил проводник.

Путаница родов, которой отличался проводник, давно не смущала Егора. В конце концов, ему было не важно, самец перед ним, или самка. Главное что это был необычайно редко встречающийся в Гвиане сверхкрупный экземпляр. И его друг, директор московского зоопарка, будет счастлив получить в подарок столь ценную ящерицу.

– Сомневаюсь, что операция пройдет легко. – задумался Егор. – Знаешь, как вспомню твой откушенный палец, так мне все меньше хочется навязывать свое общество этой прелестной красотке. С другой стороны, – ты прав, и прокурорская санкция на арест, точнее пока – задержание этого чудовища у меня есть.

– Не понял, хозяин…

– Не напрягайся. Это в отпуске – для отдыха и развлечения – ловлю всяких гадов. А в остальное время мирно работаю в генеральной прокуратуре России. Там у меня публика все больше приличная, интеллигентная, – коллекционеры, антиквары, художники, ювелиры. Не то, что эти пресмыкающиеся.

– Не скажи, хозяин, – у них тоже все как у людей. Вот сыт, не хотел кушать, а скушал столько, что не верится, как в него влезло.

– В нее.

– Не понял?

– Игуана – это ж самка. Значит – в нее.

– Так я и говорю…

– А, ладно, хватит трепаться, зайди сбоку, отползи к тому большому корню, и страхуй меня здоровой рукой, я попробую её ухватить. А ты как бы отвлекай её внимание от меня. Понял?

Индеец пополз в сторону, Егор же поцокал языком, отвлекая внимание игуаны от бороздящего, как бульдозер, пляжный песок проводника.

– Вот, сука старая, – в сердцах выругался он.

Игуана и не думала попадаться на такой дешевый прием.

Не обращая никакого внимания на жалкое цоканье Егора, она тяжело повернула толстую, покрытую крупными чешуями шею в сторону ползущего к ней проводника, бросила презрительный взгляд на жалко трепыхающегося в мелком песке Егора, и, уже не заботясь о нападении с фронта сосредоточилась на более близкой опасности – приближающемся к ней с тыла проводнике…

Выждав, когда толстый и неповоротливый индеец почти достиг куста, под кроной которого она только что сожрала крупного тейю, игуана с восхитительной для столь крупной дамы, стремительностью шмыгнула по песку как по маслу в сторону, взметнув за собой облачко песочной пыли.

Попытка проводника вскочить с вязкого песка, преодолевая инерцию своего объемистого черного брюха, и настичь игуану до того, как её чешуйчатое массивное тело укроют мангровые заросли, окончилась, как и следовало ожидать, полной неудачей.

Игуана достигла переплетенных корней соседнего дерева и юркнула в тенистую влажную прохладу.

Проводник плюхнулся на горячий песок, устало и удивленно крутя головой в поисках утраченной цели. Однако единственно, в чем он преуспел, так это в выплевывании песка, набившегося ему в рот и нос после стремительного демарша игуаны.

Егор встал. Не было смысла скрываться от неприятеля, уже покинувшего поле битвы.

Сделав несколько шагов, он подошел к мангровым зарослям со стороны моря. Он уже поднял ногу, чтобы сделать последний шаг, отделявший его от корней мангров, но застыл, так и не опустив ногу в тяжелом армейском ботинке на мелкий белый песок.

Между двумя причудливо переплетенными корнями появилась вначале покрытая крупными чешуями морда с выстреливающим вперед черным язычком, а затем и все толстое, неповоротливое на первый взгляд тело.

Ящерица явно приняла впившуюся в песок ногу Егора за прямо растущее дерево и, не обращая на него внимания, приблизилась к ней на расстояние нескольких футов.

Когда она подковыляла достаточно близко. Егор сделал невообразимый бросок сверху на такое, казалось бы, не уязвимое в своей толщине и неповоротливости тело. Однако массивность и слоновья неповоротливость были обманчивы. Упасть-то он упал, но не на игуану, как рассчитывал, а на сухой песок.

При этом из его горла вырвалось несколько непарламентских выражений, поставивших в тупик проводника, ещё не искушенного во всех тонкостях русского дипломатического этикета.

С другой стороны, и Егора понять можно, он, как никак, был не только профессором и академиком многих российских, зарубежных и международных академий, но и старшим офицером генеральной прокуратуры. Никто не говорит, что все офицеры матерщинники, но с другой стороны, как говорится, служба обязывает сохранять некоторую твердость позиции в подборе слов и идиоматических выражений.

Идиоматическое выражение, пришедшее на ум Егору в тот момент, когда он почувствовал, как острая раковина, до поры мирно лежавшая в прибрежном песке, впивается в его ягодицу, было достаточно длинным, чтобы привлечь внимание проводника, и достаточно содержало в себе энергичных глаголов, чтобы проводник, слабо знавший русский, почувствовал всю энергетику этого словосочетания.

Однако на словесное выражение эмоций у полковника ушли считанные секунды. Он быстро сориентировался и, вытащив из-под задницы острое жало раковины, сделал интуитивное движение рукой в сторону, в которую только и могла броситься игуана, в направлении корней мангров.