Гинекологическая проза - Бялко Анна - Страница 27

Приведя Олю с мамой в нужное место, она указала им на подоконник в конце коридора, сказала: «Подождите секундочку» и исчезла за одной из многочисленных дверей. Впрочем, действительно через пару секунд возникла снова и поманила Олю рукой.

За дверью был еще один коридор, такой же желтый, но гораздо короче. В нем и было всего двери три. Одна из них была открыта, Света подтолкнула Олю туда, заглянула сама, сказала:

– Девочки, вот она, – кивнула на прощание и ушла.

Две молодые миловидные женщины в белых халатиках поздоровались с Олей и мамой, выслушали скорбную сагу (на сей раз в мамином изложении), прочитали направление, охнули, сказали что-то вроде, что это надо же, чего только в районных поликлиниках с людьми не делают, а потом одна из них дала Оле обычную фарфоровую кружку со словами:

– Вот, держи, иди тут у нас за углом, пей, сколько сможешь, а как уже не сможешь, быстро беги сюда обратно.

Оля, не очень поняв, что от нее требуется, пошла-таки в указанном направлении, где обнаружила банальный туалет и кран с водой. Она послушно напилась воды до нужной кондиции, после чего действительно почти бегом вернулась в кабинет.

Дальше все было очень быстро. Раздеться, лечь, подставить живот под мягкий резиновый датчик – все это не заняло и минуты. Одна из врачей мягко, но с нажимом катала датчик по животу, и обе они с напряженным интересом всматривались в экранчик монитора, обмениваясь отрывистыми замечаниями.

Оле очень хотелось узнать, что же они там видят, самой взглянуть она и не мечтала, хорошо бы, хоть что-нибудь потом бы сказали, хоть конечный результат сообщили бы.

Но врачи внезапно повернули экранчик так, чтобы ей тоже было видно, и, водя пальцами по перекрестьям сливающихся линий, стали подробно рассказывать, что и как. Сам этот факт признания ее значимости потряс Олю едва ли не больше, чем картинка на мониторе.

Справедливости ради, разглядеть на экранчике что-либо отчетливое Оле не удалось, поэтому она довольно скоро эти попытки оставила, зато слушать стала с утроенным вниманием.

– Вот, видите, это яичник, левый, а вот и правый, а это ваша киста, ничего страшного, бывают и не такие, а вот это, – палец поехал куда-то в угол экрана, – вот матка, вот задняя стенка, вот, – палец ткнул в еле видное, с ноготь мизинца, светлое пятнышко, – это плодное яйцо, зародыш, видите, сердечко бьется... Давайте-ка посчитаем... так... Сердцебиение в норме... Какой у вас срок, говорите?

– Семь с половиной недель. – На этот вопрос Оля теперь могла отвечать с точностью едва ли не до часа.

– Надо же, с половиной, – усмехнулась врач. – У меня тут по размеру зародыша получается недель пять, и матка тоже увеличена меньше, чем по вашим срокам выходит, поэтому, может, в консультации и не разобрались. А так все у вас нормально, киста пусть вас не беспокоит, приходите недельки через две снова, посмотрим еще разок, может, все как раз и придет в соответствие. А лучше всего, встали бы вы к нам на учет, у нас не только ультразвук, но и вообще все врачи очень хорошие, и рожать тоже можно.

– А что для этого нужно, чтоб на учет поставили? – спросила Оля, затаив дыхание. Она и сама хотела бы сюда, где эти милые женщины обращаются с ней как с человеком, а главное – говорят, что с ребеночком все в порядке.

– Ой, ну, я не знаю толком, направление, наверное, вы уточните в вашей консультации, – ответила врач, и Оля пала духом – ничего хорошего от консультации ждать не приходилось.

Домой они с мамой ехали счастливые, по дороге взахлеб обсуждая возможности устройства в этот замечательный Центр. Наталья Сергеевна решила сама сходить в злосчастную консультацию, попытаться напугать Демину ошибочным диагнозом и под этим знаменем выбить направление. Оля была так рада, что все обошлось, море казалось ей по колено, а дальнейшее наблюдение в Центре – делом почти решенным. И действительно, если есть такое место, где ей хорошо и врачи ею довольны – почему бы не лечиться только там?

У официальной медицины, впрочем, было на сей счет другое мнение. В консультации, куда Олина мама сходила через пару дней, действительно слегка испугались – Наталья Сергеевна умела быть убедительной, доктор Демина призвала даже главврача, та выслушала историю, кивала и соглашалась, но направления не дала. «Вы понимаете, лично мне не жалко, но я просто не имею права, это прерогатива только Минздрава, меня с работы уволят», – объясняла она, и даже мамины замечания, что всех их и следовало бы уволить за издевательства над беременными, успеха не имели.

– Ничего, – сказала мама мрачно, закончив отчет о походе. – Мы еще поборемся.

Так как Оле волноваться лишний раз было вредно, она в борьбе не участвовала, продолжала жить своей обычной жизнью, привычно боролась с тошнотой и сдавала сессию (странным образом, даже лучше, чем раньше – наверное, оттого, что было наплевать на результат экзамена). Миша вел себя просто как тихий ангел, водил Олю по вечерам гулять на бульвары и чуть не пылинки сдувал – когда она вернулась от родителей, он было попытался обидеться на нее в лучших традициях, но Оля молча засобиралась обратно, и этого было достаточно, чтобы обида рассосалась.

Прошло дней десять, и как-то вечером, в пятницу, когда Оля с Мишей мирно сидели дома и готовились к экзамену по сопромату, раздался звонок и в квартиру вихрем влетела Наталья Сергеевна, потрясая бумагой с гербовой печатью Минздрава СССР. Это было вожделенное направление, добытое, как говорится, не мытьем, так катаньем.

Дело было так. После очередной провалившейся попытки получить искомое прямыми, а также всевозможными окольными путями, Наталья Сергеевна решила пойти ва-банк. Она записалась на прием к нужной чиновнице, зашла в кабинет (а время шло к концу рабочего дня, а день был пятница) изложила просьбу, как основание демонстрируя направление на операцию, выслушала стандартный отказ, и заявила:

– Моего ребенка в подведомственном вам управлении едва не зарезали, никакого диагноза ей поставить не могут, время идет, а вы мне отказываете в направлении на консультацию. Я не уйду из вашего кабинета без направления, сяду сейчас и буду сидеть тут всегда, делайте что хотите.

Потом-то многие научились действовать подобным образом, но тогда, в середине восьмидесятых, на самой заре перестройки и гласности, это было в новинку и еще могло напугать. То ли чиновница опешила и испугалась, то ли ей просто не хотелось разводить волынку, а хотелось пораньше домой – пятница! – но она вздохнула, ругнулась тихонько и выписала направление.

– Очень, – веселясь, рассказывала Наталья Сергеевна, – очень осуждающе провожала меня взглядом до дверей. – «Выглядите, – говорит, – как интеллигентная женщина, а так себя ведете возмутительно».

В понедельник с самого утра Оля с мамой направились в Центр. Отдав в регистратуре направление, они заполнили несколько анкет и скоро получили на руки новенькую карту, где черным по белому выписаны были Олины имя-фамилия. Сестричка в регистратуре подробно объяснила, к какому врачу они прикрепляются и где находится нужный кабинет, и, слегка поплутав по коридорам, они оказались перед искомой дверью.

Заняв очередь (впереди было человека три, выяснилось, что это часа на полтора, прием идет долго), Оля с мамой сели на низенькую скамеечку, каковые стояли вдоль стен в большом количестве, и приготовились ждать.

Оля, к тому времени уже хорошо усвоившая, что очередь к врачу – вещь неизбежная, достала из сумки предусмотрительно запасенный детектив и начала было читать, но чтение не шло, отвлекали шуршащие слева и справа разговоры на извечные женские темы. Сперва Оля слушала вполуха, потом заинтересовалась и начала прислушиваться всерьез, потом закрыла книжку и передвинулась по лавочке поближе к рассказчице.

Разговор шел о женщинах, пострадавших во время Чернобыльской аварии. Оказывается, всех женщин, беременных на маленьких сроках, из зараженных мест привозили сюда, в Центр, долго обследовали, ничего внятного не объясняя, а потом большинству все равно делали аборт. Говорившая женщина была, собственно, матерью такой «чернобыльской беременной», привезли их из-под Киева, срок у дочки был месяцев пять, теперь уже почти семь, и что с ними будет, неизвестно.