Десять прогулок по Васильевскому - Бузинов Виктор Михайлович - Страница 5

Я, конечно, высказываю лишь свою версию о происхождении первого названия и истинном возрасте переулка… Как ее доказать?

Ну, прежде всего, почтенный возраст переулка косвенно подтверждает в сказке «Черная курица или подземные жители» писатель Антоний Погорельский.

Помните, герой сказки — Алеша — живет в пансионе, который лет за сорок до того, как была написана книга, находился «на Васильевском острову, в Первой линии». «Дому этому, — пишет Погорельский, — принадлежал довольно просторный двор, отделенный от переулка забором… Ворота и калитка, кои вели в переулок, были всегда заперты и поэтому Алеше никогда не удавалось побывать в переулке, который постоянно возбуждал в нем любопытство».

Понятно, что речь здесь идет о нынешней улице Репина, а до того еще — Соловьевском, Песочном, Песошном, Песщаном[02] переулке. Если учесть, что книга написана в 1829 году, а сказочные события происходят в ней, как сказано у Погорельского, «лет сорок назад», названия своего переулок еще тогда не имел. Или имел какое-то название, о котором петербургская топонимика сведениями не располагает.

Я-то думаю, что он и был Песщаный. Только название это ходило, до поры до времени, в народе… Удивительно, но и по сей день оставила о себе память древняя песчаная грива. На подходе к площади Шевченко в переулке — это при абсолютно плоских Первой и Второй линиях— заметен ощутимый уклон в сторону Невы. Я помню его еще с детства, когда бегал здесь взапуски от Большого к Соловьевскому саду. Ну, а всех сомневающихся в наличии уклона — прошу проверить.

Есть и еще одно доказательство, касающееся возраста переулка.

Дело в том, что все дома в начале Первой линии — 6,8,10,12 — наиболее почтенные ее старожилы. Они строились первоначально в 20 — 30-х годах XVIII века. Во всяком случае, весь этот участок от Большой Невы до Большой Першпективы был уже тогда занят домами по проекту «для именитых». Они, конечно, достраивались, перестраивались, меняли облик. Но… при этом кое-где сохранили по сей день, кроме парадного входа с линии, некие «поддомья» — узкие тоннели под зданиями, напоминающие о своем возрасте сгорбатившимся плиточным полом и выгнувшимися от тяжести лет стенами. Куда вели эти тоннели? Вели во двор, в который можно было заехать только с переулка. Кстати, он и значится здесь, правда, еще без имени, на топографическом плане города, составленном капитан-поручиком от бомбардир, геодезистом Иоганном фон Зигхеймом в 1737 году.

Вообще говоря, таких переулков могло бы быть на Васильевском множество, превратись остров в маленький Амстердам. Это — память о подсобной роли, которую должны были выполнять некоторые из его улиц.

Если бы, повторяю, осуществился план прокладки каналов вдоль каждой третьей из улиц-линий. Но план осуществлен не был и надобность в специальных подъездах к задворкам сама по себе отпала.

Многое из сказанного мною, конечно, лишь догадки. Но факт остается фактом: Соловьевский (ул. Репина) — одна из старейших улочек Васильевского, рудимент, остаточное излучение великого плана Трезини.

Чего только не испытал на своей спине за два с половиной века существования этот переулок. Помнит он и тяжкую поступь коней, запряженных в телеги с дровами, камнем, кирпичом, сеном; грохот карет; и затем, уже в XX веке, — надрывное гудение автомобильных моторов.

До сих пор сохраняет эта улочка свой особый колорит. Правда, сегодня ее булыжник, — а он был здесь еще в 50-е годы XX века, — сменила брусчатка. Узкие плиточные ленточки истертых, изъеденных дождями тротуаров уступили место асфальту. Но вглядитесь: вот они могучие въездные арки, и эти приземистые каменные стены, пришедшие на смену дощатым заборам, и простенькие, но не похожие ни на какие другие двухэтажные и даже — здесь, в центре Петербурга, — одноэтажные постройки непонятного назначения, которые смотрят на нас подслеповатыми глазами выходцев из давно минувших времен.

У въездных арок сохранились кое-где тумбы различной формы для привязи лошадей: и гранитные, замшелые, почти ушедшие в землю, и — чугунные, по большей части уже расколотые и жалобно напоминающие о своей былой, многотрудной службе.

В двух-трех местах сохранились и деревянные ворота. Год рождения не определишь, но век девятнадцатый: дубовая доска, кованые петли, скобы…

Теперь, после того как минувшая война, а следом за ней и безнадзорное ветшание истребили часть старых, выходивших на Соловьевский флигелей, глазам прохожих открылись спрятанные за ними дворы, со всеми своими подсобками, каменными конюшнями, каретными сараями.

Надо сказать, что самому переулку, своеобразному его обличию во вред это не пошло. На месте порушенного поднялись за эти годы деревья, декоративный кустарник. Возникло ощущение простора. Дома как бы раздвинулись, уступая место зелени, солнцу и небу!..

Правда всему этому, как я недавно прочитал в газете, возможно вскоре придет конец. В лакунах переулка предполагается строительство шестиэтажных домов, которое конечно же полностью изменит облик заповедного Соловьевского. Не хотел бы я дожить до времени, когда это произойдет…

Особым украшением вот уже второй век переулку служит обелиск «Румянцова — победам» в Румянцевском сквере или Соловьевском саду, как мы его обычно называли. Когда обелиск переносили с Марсова поля на плац перед Кадетским корпусом, — а было это в 1819 году, — переулок уже давно существовал. И тогда же было особо выделено это более чем скромное существование затемненной узости между домами. Постамент с бронзовым орлом на вершине гранитной стелы установили строго по оси переулка. И оказалось, что у переулка есть еще одна служебная функция. В данном случае — весьма почетная: подобно лучу, высвечивать для всеобщего обозрения чуть ли не за километр, от самого Среднего проспекта, вершину увенчанного орлом постамента…

Вас никогда не занимал вопрос: а почему, собственно, переулок прерывается у Среднего? Ведь логичнее было, если бы он пересекал остров параллельно Первой линии до самой Малой Невы. Во всяком случае, так и обозначен его путь — правда, не до самой Малой Невы — на плане Зигхейма, но на более поздних картах, в том числе и на плане Шуберта, Соловьевский уже не переступает Среднего проспекта.

Сегодня его былой путь к Малой Неве запирает нарядный шестиэтажный дом начала XX века. Этот дом №9 по Среднему, построенный на месте уже существовавшего дома, находился в собственности, как доходный, у историка архитектуры, человека хорошо известного в художественной среде Петербурга, Ивана Петровича Володихина. Судя по справочнику «Весь Петербург» за 1910 год, он сам жил в этом доме и, смею предположить, что окна его квартиры выходили как раз в створ Соловьевского, с прекрасным видом на парящего в отдалении над садом бронзового орла.

Вообще, с крыши и верхних этажей этого дома получаются лучшие фотоснимки переулка. Снятая чуть сверху, длинная, хранящая местами полумрак траншея между зданиями впечатляет своей почти гофмановской таинственностью. Художники тоже любят изображать переулок в ракурсах, при которых на заднем плане — обязательная вершина обелиска с орлом.

По-моему, лучший графический образ Соловьевского удался В. Сахенбергу, иллюстрировавшему книгу Вадима Шефнера «Сестра печали». На его гравюре, предваряющей книгу, переулок — сонный, полупустынный, с отчетливыми приметами своей старины, как бы хранит в себе ощущение чего-то трагического, что неизбежно должно произойти.

Герои книги Шефнера — юноша и девушка — приходят в этот переулок, который они между собой называют «Кошкиным»: «Мы свернули в безлюдный, тихий и мрачноватый Соловьевский. Панели там были совсем узенькие. Мы шли по мостовой, направляясь к Румянцевскому обелиску, маячившему вдали. Леле неловко было ступать в своих городских туфельках по крупным, выпуклым булыжникам, и она, то теснее прижималась ко мне, то словно отшатывалась…»

Над героями «Сестры печали» уже нависла тень близкой войны. Вскоре она жестоко переломит через колено их жизни.