Десять прогулок по Васильевскому - Бузинов Виктор Михайлович - Страница 30

Впрочем, тоже самое можно сказать и о других «начертанных рукой геометра», василеостровских линиях…

Василеостровские немцы

Прогулка седьмая

Начну с цитаты из лесковских «Островитян»: «Жили Норки в небольшом деревянном доме на углу одной из ближайших линий и Большого проспекта, дома которого, как известно, имеют вдоль фасадов довольно густые и тенистые садики, делающие проспект едва ли не самой приятной улицей не только острова, но и всего Петербурга. В пяти окнах, выходивших на линию, у Норков помещался магазин и мастерская, в которой жил и работал с учениками Герман Верман. Жилые комнаты (которых счетом было четыре) все выходили окнами в густой садик по Большому проспекту…»

Это — о том, как, в основном, селились василеостровские немцы среднего достатка, вроде семейства вдовы Софьи Карловны Норк, оказавшегося в центре внимания автора «Островитян».

О самой Софье Карловне Лесковым сказано так: «…она знала свое дело еще при муже. Еще и ему она была серьезной помощницей. Не говоря о том, что она была хорошей женой, хозяйкой и матерью, она умела и продавать в магазине разные изделия токарного производства; понимала толк в работе настолько, что могла принимать всякие, относящиеся до токарного дела заказы, и мало этого — на окне их магазина, на большом белом листе шляпного картона было крупными, четкими буквами написано на русском и немецком языках: здесь починяют, чистят, а также и вновь обтягивают материей всякие, дождевые и летние зонтики. Это было уже собственное производство Софьи Карловны, которым она занималась не по нужде какой крайней, а единственно по страстной любви своей к труду и из желания собственноручно положить хоть какую-нибудь, хоть маленькую, хоть крохотную лепту в свою семейную корвану…».

Такими и были наши василеостровские немки: аккуратными, бережливыми, трудолюбивыми, прекрасными женами и прекрасными матерями.

Что касается дочерей Софьи Карловны, то, по словам Лескова, в них было на что любоваться. И, вообще, по убеждению автора «Островитян», «… если не гнаться за легкостью построения рук и ног, да не требовать от каждого лица особого выражения, то, едва ли, где-нибудь в Петербурге можно набрать столько свеженьких лиц, белых плеч и хороших бюстов, сколько увидим их, находясь между добрейшими василеостровскими островитянками немецкого происхождения».

И, наконец, — лаконичный портрет ремесленника Германа Вермана, что просиживал дни в слесарной мастерской Норков:«… был старик честнейший и добрейший, хороший мастер и хороший пьяница».

Пожалуй, кроме запойного пьянства, — все это главные черты немцев, где бы ни хозяйствовали они и где бы ни селились. Конечно, всякие бывают исключения из правил: у Бахтиарова мы встречаем в «Брюхе Петербурга» опустившегося немца-мусорщика, а барон Александр Раль, придворный банкир и «король Санкт-Петербургской биржи», как известно, разорился оттого, что будучи человеком талантливым, не имел интереса к мелочной бухгалтерии, то есть не владел теми достоинствами, которым, по словам вождя пролетарской революции, русскому человеку следовало бы «учиться у немца». Обычный рядовой немец добросовестно вел свое дело, поселившись в василеостровских линиях. Был он слесарем, медником, оловянником, сапожником, портным, пуговщиком, парикмахером, аптекарем, булочником или колбасником — не имеет значения. Его предки попали на Васильевский, перенесенные через Неву с Адмиралтейской стороны, как семена цветов, подхваченные ветром петровского замысла сотворить на острове центр Петербурга. Они держались друг друга. Как свидетельствует бытописатель Петербурга XIX века А. Башуцкий, лица среднего состояния, принадлежавшие к ядру иностранной общины, всегда выступали хранителями языка и традиций. Если приезжий — немец и ремесленник, «он записывается в свой немецкий цех; имеет старшинами немцев; берет в учение мальчиков немцев; покупает товар у немцев… прошло 10, 15 лет, он мастер или содержатель заведения, или учитель школы, или управитель дома, или фабрикант… он женат на немке; детей его принимала бабка немка; они воспитываются в его законе… и ходят в немецкие школы… он преимущественно у немца покупает даже хлеб…».

Но при этом они раньше других открывали мастерские, свои вылизанные до блеска кухмистерские; до зари выпекали хлеб; их овощи, собранные здесь, на Васильевском, с немецких огородов, были безупречно притягательны для покупателей. Они жили так, как диктовало им генетическое начало. Они были добры и внимательны с теми, кто заглядывал в их мастерские и лавочки, аптеки и парикмахерские. Сюда всегда хотелось зайти и в другой раз. И это самая большая потеря для Васильевского — утрата немецкой аккуратности и обходительности в обслуживании.

Кроме Рождества и Пасхи, немцы, в том числе и василеостровские, дружно отмечали и праздники, привезенные их предками из «фатерланда». Был, например, такой праздник «Куллерберг». Отмечали его в ночь с 23 на 24 июня. Тысячи петербургских немцев-ремесленников собирались в эту ночь где-нибудь на природе. Василеостровские немцы, как правило, перебирались семьями через Тучков мост в ближайший к острову Петровский парк. Здесь всю ночь играла музыка, были танцы и пикники на траве.

А завершалось празднество неким языческим действом — прыжками через костры. На родной остров возвращались под утро, распевая фривольные песенки, похожие на ту, что запомнилась Лескову:

Сколько же немцев жило на острове? В 1764 году профессор А. Л. Шлецер предложил учредить статистическую контору, которая бы среди прочих данных собирала сведения об этническом составе города. По его представлению на долю иностранцев приходилась 1/8 часть населения Петербурга 60-х годов XVIII века, где-то более 16 тысяч человек. Он не дает данных о составе немецкой колонии, но, так как она была самой многочисленной и сосредоточенной, в основном, на Васильевском, можно предположить, что одна пятая островитян были немцами. Сергей Шульц, автор многих публикаций по истории петербургских немцев, считает, что Васильевский в XVIII веке был немецким почти на одну треть, в XIX на одну четверть, — а перед Первой мировой его немецкая часть населения составляла 22 процента.

Но, наверное, имеет смысл не столько выяснять истинное процентное соотношение немцев и русских, сколько говорить о той инъекции знаний, практического опыта и интеллекта, которой подвергался Петербург, открыв свои двери для иностранцев и, в частности, для великого числа немцев. Объясняя свое расположение к ним, Петр любил говорить: «Я ласкаю и стараюсь удержать у себя иностранцев для того, чтобы они (русские. — В.Б.) от них научились и перенимали их науки и искусства, следовательно, для блага государственного и для очевидной пользы моих подданных».

Пытаясь создать на Васильевском центр города, Петр открывает здесь целый ряд государственных учреждений. На очереди была и Академия наук, но, открыли ее не на Васильевском, а на Петербургской стороне в доме бывшего вице-канцлера Шафирова. Затем Академию перевели на Стрелку острова, где она и размещалась поначалу в Кунсткамере и в бывшем дворце царицы Прасковьи Федоровны, а затем — в построенном к 1789 году Джакомо Кваренги монументальном трехэтажном здании, знакомом ныне каждому петербуржцу.

Первые годы своего существования Академия была составлена исключительно из иностранцев. Из 16 ее членов 14 были немцами, а возглавил Академию лейб-медик, доверенное лицо царской фамилии Лаврентий Блюментрост. При Анне Иоанновне преемниками его стали Г. Кейзерлинг и И. Корф. Елизавета Петровна, правда, дарует должность президента Академии восемнадцатилетнему брату своего морганатического супруга К. Разумовскому, но руководство Академией долгие годы продолжает осуществляться Канцелярией, во главе которой стоит И. Шумахер.