Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович - Страница 15

Я напрягся, что было сил — но мужская сущность моя, не слушаясь разума, мгновенно отозвалась на ее прикосновение; желание, нежеланное мною, захлестнуло меня, и даже на миг закружилась голова. Я попытался отодвинуться, но Вика не отпускала, прижавшись ко мне сверху донизу, так что скрыть устремления моего непослушного тела оказалось совершенно невозможным.

Я молчал. И Вика тоже молчала. И внимательно смотрела на меня. В ее глазах — светло-зеленых, почти прозрачных — не было ни насмешки, ни разочарования. Только напряженный, выжидающий интерес. Наконец, выдержав некоторое время, Вика слегка отдвинулась. Я крепился, но все-таки не удержался и на мгновение опустил взгляд, чтоб еще раз увидеть ее грудь.

— Я тебе совсем не нравлюсь? — тихо спросила Вика.

— Нет… Почему же… — хрипло ответил я, с трудом владея голосом. — Очень нравишься… Разве ты не…

— Да уж, — она усмехнулась спокойно, на мгновение жарко прижавшись ко мне голым животом так, что у меня перехватило дыхание. — Тебя нельзя не почувствовать…

Я не прореагировал.

— Так почему же? — проговорила она, проведя ладонью по моей груди. — А?…

— Я женатый человек. И…

— А разве это имеет какое-то значение? — серьезно возразила она.

— Здесь и сейчас?… Или… Или ты все-таки меня совсем не хочешь?

— Хочу, — честно признался я. — Но… Но не могу так.

И, сделав решительный шаг назад, сел на кучу сена; в таком положении, по крайней мере не так заметно было терзающее меня желание. Вика стояла надо мной. Я видел все ее тело — живое, теплое, источающее запах безумств. Совершенно непривычное, незнакомое ощущение переполняло меня, готовое смести преграды рассудка и плеснуть наружу. Тем более, что, если вспомнить мизерное количество женщин, которых я познал, то никто — и Инна в том числе — не могли сравниться с Викой во внешнем совершенстве… Но я знал, что желание придет и уйдет, удовлетворенное, оставив после себя лишь стыд перед женой, которой я никогда не изменял и не собирался этого делать. Перед Инной и… и почему-то даже перед Катей, которая сейчас бродила где-то по земляничным полянам со Славкой. Я перевел дыхание и отвернулся от Вики.

Постояв немного, она опустилась на сено рядом со мной. Почти по-турецки. Так, что между ног ее все раздвинулось и из густых, блестящих рыжих волос отчетливо высунулись коричневые — точно такого же цвета, как соски — складочки кожи. Они у Вики были почему-то непристойно длинными и без всякого стеснения торчали между молочных ляжек. А внизу, уже в самой ужасной и манящей тени, можно было угадать приоткрывшуюся влажную тайну ее плоти… Но это не казалось бесстыдным — в отличие от маленькой Люды в ее прозрачных трусах. Попробовав один раз и потерпев неудачу, Вика не пыталась меня больше соблазнить. Несмотря на вызывающую позу, — так в реалистических русских романах описывались проститутки — она не выглядела развратной. Просто сидела, как ей было удобно — голая и свободная от предрассудков, абсолютно меня не стесняясь. Точно даже отвергнутое, предложение заняться сексом уже сблизило нас настолько, что все условности отпали. И ноги она не сдвигала лишь потому, что ей, вероятно, доставлял удовольствие гуляющий там слабый и теплый ветерок.

— Да… — проговорила она через некоторое время, глядя на меня.

— Что — «да»? — спросил я, бессильно пожирая глазами ее грудь, против воли разглядывая ее великолепные соски.

— Я… я поражаюсь тебе.

— А что во мне особенного?

— Сам знаешь… — она встряхнула головой. — Любой другой мужик на твоем месте…

И на одну секунду — на какую-то малую секунду, когда меня отпустил внутренний контроль! — кто-то другой во мне подумал: а как хорошо бы… Как хорошо бы было, если б меня не держали бесконечные, самим собой поставленные блоки. И если бы я мог, подобно девяносто девяти процентам нормальных мужчин, сейчас уверенно повалить Вику на сено и овладеть ею… Да какое там «овладеть» — это она сама предлагала себя; не овладеть, а просто войти в нее, настойчиво и нежно, и быть с нею вдвоем, оказаться единым целым посреди этого луга под огромным и голубым, загибающимся с краев небом — вдвоем и воедино, укрытыми от всех узорчатой тенью черемуховых листьев. Быть с женщиной так, как только следует быть, и как я не был — и, вероятно, не буду — уже никогда в жизни…

Эти мысли, совершенно неожиданные и посторонние, промелькнули обвалом, пытаясь обрушить все прочное, стройное, уверенное здание моего взгляда на жизнь и себя в ней.

— Значит, я не настоящий мужик, — стараясь говорить спокойно, ответил я, переведя глаза на ее аккуратный, круглый, слегка втянутый пупок — единственную точку, куда можно было глядеть безопасно. — Если так.

— Нет… Просто ты не такой, как большинство. Я…

Она замолчала, стряхивая травинки со своих коленей.

— Знаешь, Женя — ты действительно необычный человек. С тебя можно святого писать.

— Святого?

— Ну да. Ты же в самом деле ведешь себя, как святой.

— А это хорошо или плохо? — зачем-то спросил я.

— Не знаю, — Вика пожала круглыми плечами. — Смотря как посмотреть на это…

— В смысле?

Меня вдруг заинтересовал наш разговор; еще, кажется, ни разу женщина не разговаривала со мной обо мне. Тем более в таком состоянии, как сейчас. Я даже забыл, что она сидит передо мной совершенно голая, и Вика, похоже, тоже. Впрочем, ею это было задумано сразу.

— Ну… Мне просто кажется, что тебе самому трудно жить.

— Это почему же?

— Потому что ты ограничиваешь себя в нормальных желаниях… Да-да, — Вика покачала головой, слово заранее отметая возражения. — Что я — не женщина, не вижу, чего тебе на самом деле хочется… Как любому нормальному человеку. Но ты поставил себе запрет и ограничил себя…

— Я не ограничиваю себя, — возразил я. — И вовсе не страдаю.

Просто я так устроен. Я не хочу изменять жене. Ни с кем. Даже с тобой, хотя ты мне очень нравишься.

— Ну я же говорю — святой, — Вика рассмеялась. — На женщин внимания не обращаешь. Работаешь, как зверь… Вместо того, чтобы на природе отдыхать и предаваться приятным развлечениям, как некоторые.

— Ты разве видела, как я работаю?

— Сама не видела. Но слышала, что ребята про тебя говорят. Мне это тоже удивительно. Зачем тебе все это — нормы, подсчет мешков… Неужели тебе не наплевать, сколько мешков травы ты насушишь, и так далее?

— Не знаю… — я в самом деле ни разу над этим не задумывался. — Просто… Просто я здоровый молодой мужик. У меня крепкие мускулы, мне легко работать. Ты не поверишь… Но мне иногда доставляет удовольствие тяжелый грубый труд. Я словно чувствую себя сильным и способным на многое… Хотя со стороны это кажется ерундой.

— Да уж… Женя — я в это не поверю ни в жизнь. Ты просто пытаешься доказать что-то себе самому. Хотя доказывать ничего не нужно. Потому что и так видно, что ты человек. Не какой-нибудь Аркашка…

— Ну уж, — польщенно усмехнулся я. — Скажешь тоже — «святой», «человек»… Я самый обыкновенный.

— Не-а… Ты не обыкновенный, поверь уж мне. Жена с тобою, наверное, очень счастлива.

— Не знаю, — ответил я. — У нее надо спросить.

Я подумал, что в последнее время Инна, кажется, более счастлива со своей диссертацией, но, конечно, ничего этого не сказал.

— Одного не понимаю, — вдруг проговорила Вика. — Чего ты в этой Катьке нашел?

— Я? Нашел?! — переспросил я, пораженный крутой сменой темы и тому, что Вика, оказывается, заметила мое платоническое влечение к Кате.

— Ну да. Я же не слепая — все вижу. Как ты стараешься около нее оказаться, и как смотришь на ее, когда поешь, и вообще… Я промолчал. Мне не хотелось говорить о своих чувствах к Кате.

Потому что мне казалось: эта тема слишком трепетна, чтоб ее обсуждать.

— Зря ты, Женя, силы тратишь… Она не видит ничего и ты ей не нужен…

— Я и не говорю, что кому-то должен быть нужен, — возразил наконец я. — С чего ты взяла? Жене я своей нужен, и мне этого достаточно. А тут…

— И с тобой она бывает лишь потому, что дружок твой постоянно около тебя, — продолжала Вика. — А так видел бы ты ее.