Медиум - Буянов Николай - Страница 30

– Никогда не видел ничего подобного, – еле проговорил Пал-Сенг.

– Но ведь ты много путешествовал.

– Э, – махнул он рукой. – Это совсем другое. Вот чего я вдоволь насмотрелся – так это городов, базарных площадей, торговцев, сундуков с сокровищами… Я путешествовал только с караванами.

– И тебе не приходилось видеть горы?

– Почему? – смутился он. – Приходилось, конечно. Только снизу, из долины, или с перевалов. А тебе хотелось бы побывать в других странах? В тех, например, что лежат далеко на западе? Чонг пожал плечами.

– Я служитель Будды, – туманно сказал он.

Вскоре дорога пошла вниз. Пал-Сенг, уже начавший выдыхаться от лазания по кручам и от разреженности воздуха, немного повеселел. До долины было ещё далеко, но путники туда и не собирались. Их путь лежал южнее перевала Сангма, к берегам великого озера Тенгри, где стоял храм Вуда Майтрейи. Там же располагалась монашеская община, к которой принадлежал Чонг.

На горы спускались сумерки. Солнце склонялось все дальше к Западу, увеличиваясь в размерах и из раскаленно-белого превращаясь в желтое, затем оранжевое… А когда небо над вершинами вспыхнуло, орошая снежные шапки бледно-розовым пламенем, перед путниками наконец раскинулась гладь озера Тенгри, одного из трех великих озер, напоенных в стародавние времена чистейшей слезой матери Земли Кунту Бзанг.

– Замёрз? – спросил Чонг.

– Н-ничег-го, – заикаясь, ответил Пал-Сенг. Однако зубы его выбивали барабанную дробь. Меховая накидка с широким поясом потерялась, когда на караван сошла лавина, но солнце и быстрая ходьба целый день согревали и без того. Теперь же парнишка отчаянно мерз в тонком дорожном платье и с завистью глядел на Чонга, которому холод, казалось, был нипочем. Тот отдыхал, растянувшись на плоском камне, сбросив с плеч котомку и задумчиво глядя в предзакатное небо. Пал-Сенг посмотрел на его почерневшие на горном солнце руки, обвитые жгутами крепких мышц, и уважительно сказал:

– Ты сильный.

– Ты тоже не из слабых.

– Ну, – смутился Пал-Сенг, – я еле успевал за тобой всю дорогу.

– Но ведь успевал же. Я выглядел, пожалуй, гораздо хуже, когда учитель впервые взял меня с собой в горы.

– А кто твой учитель?

– Его зовут гуру Таши-Галла. Он настоятель храма, что на том берегу. Скажи, а у тебя есть родители?

Пал-Сенг вдруг замолчал, глядя куда-то вдаль, мимо собеседника.

– Я уже стал их забывать, – тихо признался он. – Помню только отца… Большого, сильного. Вот как ты.

Он доверчиво посмотрел в глаза Чонгу, и тот покраснел и буркнул:

– Скажешь тоже!

– Правда. Он никому не давал меня в обиду. – – Где же он сейчас?

– Он умер. И мать, и сестренка – все умерли в тот год, когда случилась большая засуха. А я, оставшись один, стал наниматься в торговые караваны.

Длинная узкая лодка с загнутым носом скользила в прозрачной воде. Впереди сидел Пал-Сенг, опасливо поглядывая на громадного барса, лежавшего у его ног. Впрочем, зверь не проявлял никаких признаков беспокойства. Он дремал, точь-в-точь как большая собака, положив голову на передние лапы. Чонг с широким веслом устроился на корме. Он не вынимал весло из воды, а поворачивал его влево-вправо плавными сильными движениями, и лодка шла вперед, разрезая ровной линией прозрачную гладь озера.

– Ленивый ты стал, Спарша, – проговорил он. – Ленивый и толстый. Скоро ты так разжиреешь, что сможешь охотиться только на лягушек в низинных болотах. Мог бы пробежаться по берегу, так нет же, полез в лодку, а она и без того тяжелая.

Спарша фыркнул в усы, совсем по-человечьи, и прикрыл мудрые желтые глаза. Говори, мол, говори. Я-то знаю, ты меня все равно любишь.

Вскоре лодка ткнулась носом в ровную каменную площадку посреди небольшого грота. На зеленоватых стенах колыхалось отражение воды, и тяжелые капли со звоном срывались с уступов вниз. А дальше по берегу уже неслось протяжное «бом-м-м…». Колокол храма созывал на вечернюю молитву.

Пал-Сенга приняли радушно. Жизнь в горной общине была тяжелой и суровой, как и все вокруг. Камни, снег, кое-где трава да чахлые деревца, прилепившиеся в расщелинах, куда разбойник-ветер когда-то занес их семена. Здесь не могло найтись места вражде – иначе не выжить и не сохранить священный храм, обиталище духа Майтрейи. И монахи были под стать природе – сильные, спокойные, немногословные, с бритыми головами и кожей, продубленной горным солнцем и постоянными ветрами. Жизнь их проходила за заботой о храме, молитвами служения Будде, изучением тайн медицины и искусства боя Тхайя, «Облачной ладони», пришедшего из Индии около двух веков назад. Собственно, эти науки и не разделялись, они всегда составляли одно целое: не бывает мастера врачевания и магии, не способного защитить себя в бою, как не может воин называть себя воином, если он не умеет лечить болезни и заживлять раны.

– У нас редко бывают миряне, – сказал Таши-Галла, с улыбкой глядя на Пал-Сенга.

– Здесь нет тех удобств, к которым они привыкли. Ты не будешь жалеть, что остался?

– Что вы, дедушка, – простодушно отозвался тот.

Монахи, те, кто помоложе, еле сдержали смех. Настоятеля редко называли дедушкой.

– Ты будешь жить с Чонгом. Для вас найдется свободная келья.

– А Джелгун? – осторожно спросил Чонг, не веря в удачу.

– Джелгун живет теперь один. Он стал кхувараки, старшим учеником.

У Чонга отлегло от сердца. Настал конец его мучениям. Конец тем временам, когда он со страхом подходил к своей келье: что-то ещё учинит злой сосед?

Переселиться он решил не откладывая. На небе одна за другой уже зажглись звезды, воздух был прозрачен и холоден, будто вода в горном ручье. В келье горел масляный светильник. Джелгун успел обустроиться, свалив нехитрые пожитки соседа кучкой в дальний угол. Чонг вошел, молча поклонился Джелгуну, как это положено (теперь он всегда будет кланяться при встрече). Тот даже не повернул головы, только процедил сквозь зубы:

– А, это ты, подборщик падали. Что за щенка ты приволок с собой? Вы теперь вроде будете вместе жить?

Чонг, не отвечая, складывал пожитки в котомку. Котомка, правда, была маленькая, но вещей – и того меньше: свитки со священными текстами, сотканное из лоскутов одеяло, теплая накидка, несколько сухих лепешек, два кувшинчика: побольше – для воды, поменьше, – для масла, и глиняная миска.

– Я, кажется, спросил: что за шелудивый щенок прибежал за тобой?

Сборы продолжались недолго. Чонг легко поднял котомку и шагнул к выходу. Сильная рука с крепкими пальцами вдруг впилась ему в плечо и развернула кругом.

– Ты, змееныш, – прошипел Джелгун. – Не думай, что от меня так легко отделаться. То, что ты любимчик настоятеля…

– Уррр…

Джелгун раскрыл рот и отпрянул к стене. Откуда-то сбоку, из тьмы, на него смотрели светящиеся желтые глаза. Барс оскалился, продемонстрировав клыки размером с лезвие меча, и коротко рыкнул в усы.

– Пойдем, Спарша, – сказал Чонг.

Барс хлопнул себя по боку длинным хвостом, вразвалочку подошел к замершему на месте Джелгуну и обнюхал его, будто запоминая. Тот стоял ни жив ни мертв, руки по швам, со странной, будто приклеенной к лицу улыбкой. Обнюхав его и не найдя ничего притягательного (сыт уже, только недавно поймал у ручья маленькую, но удивительно нежную горную лань), Спарша развернулся и потрусил рядом с Чонгом. При этом он забавно заносил задние лапы немного в сторону, что усиливало его сходство с большой послушной собакой. .

Медленно-медленно, будто пробуждаясь от дурного сна, дождавшись, пока они отойдут на безопасное расстояние, Джелгун поднял руку и отер с лица холодный пот.

– Да ты демон, – проговорил он. – Конечно, демон. Ты продал душу черным силам, и они взамен подарили тебе власть над хищным зверем.

Чонг резко развернулся, словно его ударили в спину, и сказал:

– Когда этот барс был совсем маленьким, его придавило камнем. Мы с учителем спасли его, и с тех пор Спарша стал моим другом. Может быть, ты теперь скажешь, что учитель. – тоже демон? Он тоже продал душу?