Клятва на мече - Буянов Николай - Страница 52

Где-то в недрах «храма» неуверенно звякнул телефон. Жрец, превращаясь по ходу дела из бритоголового аскета в нормального человека, подошел и взял трубку. Несколько секунд он молча слушал, потом кивнул, будто собеседник мог его видеть, и сказал:

– Хорошо. Быстро уходи из квартиры. Куда ехать, ты знаешь.

И услышал короткие гудки.

Воронов искоса взглянул на вернувшегося в комнату Жреца и отметил его довольную улыбку.

– У меня есть еще одна проблема.

– Да? – продолжая улыбаться чему-то, спросил Жрец.

– Каюм Сахов.

– Ваш партнер по бизнесу?

– Ты и это знаешь?

– А как же. Я обязан все знать… Если уж отваживаюсь брать такие гонорары. Но признайтесь как на духу, Олег Германович, я их стою?

– Стоишь, – сквозь зубы процедил Воронов. – Только предупреждаю, это тебе не девку в санатории шлепнуть. Тут сложнее…

Пожилой вахтер Андрей Яковлевич, как оказалось, курил трубку с длинным черным мундштуком. Туровский отрешенно наблюдал, как осторожно, со знанием дела старик раскуривает ее, будто священнодействует. Он уже знал, что его подозрения – все до одного – беспочвенны. Иначе пришлось бы допустить, что в сговоре участвовали все, весь персонал санатория. Все было не так, сказал он себе наконец (измученное сознание улетело куда-то в запредельный мир, словно подхваченное ветром: скоро двое суток, как он на ногах).

– Когда Нина Васильевна приезжала сюда в первый раз, где она останавливалась?

– Все там же, в девятнадцатом. Номер хороший, никто не беспокоит, опять же вид из окна…

– Она была с дочкой?

– С ней, с Дашуткой. Той, правда, поначалу не понравилось. Канючила: «Мам, чего мы притащились в эту деревню? Папа же предлагал на море!» Потом – ничего, даже уезжать не хотела.

– И тогда впервые Даша пришла ночевать к вам, да?

Андрей Яковлевич долго не отвечал. Дым из трубки поднимался к потолку тонкой струйкой и таял, успевая напоследок свернуться колечком. Глаза старика слезились – то ли от дыма, то ли от чего-то другого…

– Нина Васильевна приводила к себе Козакова?

– Кто я такой, чтобы их осуждать? – тихо сказал вахтер. – Сам-то уж двадцать пять лет как вдовствую. Дети упорхнули, даже по телефону не всякий год звонят. А тут – вроде как внучка. Я ей на диване стелил, а сам на раскладушке, за ширмой. Здесь телевизор смотрели, чаи гоняли…

– Ей у вас нравилось?

– Оттаивала девчонка. Вы же разговаривали с ней, видали ее гонор… Так это все напускное. Не обращайте внимания.

– Вчера Даша тоже ночевала здесь?

– И вчера, и позавчера.

– И вы рассказали ей о двух женщинах?

– Нет, что вы. Они уж к тому времени познакомились.

– Кто? – не понял Туровский.

– Даша и та, что их оформляла. Которая повыше.

«Наташа Чистякова», – подумал Сергей Павлович.

Ком подступил к горлу.

– О чем они говорили? Вспомните подробно. Андрей Яковлевич нахмурил густые брови.

– О чем говорили… Всего не упомнишь. У нее на груди была вещица. Вроде раковинки, с фотографией внутри.

– У женщины? – уточнил Туровский. – У Наташи?

– Да, на такой тонкой цепочке. Она еще наклонилась к Даше, чтобы та получше рассмотрела. Девчонки – их ведь хлебом не корми, дай поглазеть на побрякушки…

Две женщины стояли рядышком у конторки. Одна расписывалась в большой толстой книге, в том месте, куда Андрей Яковлевич ткнул узловатым пальцем. Голову она при этом чуть склонила набок, и темно-русые волосы, перехваченные бирюзовой ленточкой, скользнули по щеке, открывая длинную загорелую шею. Женщина выглядела очень озабоченной. Нетерпеливым движением она попыталась закинуть «хвост» назад за плечи, но он потихоньку-потихоньку сполз на прежнее место. Это показалось Даше забавным, и она, не удержавшись, фыркнула. Женщина отложила ручку и чуть удивленно оглянулась. Ее лицо Даше тоже понравилось. Широко расставленные серые глаза смотрели совсем не зло, только немножко тревожно. Рот самую малость великоват, тонкий прямой нос кое-где облупился на солнце… Но все равно лицо было очень красивое.

Другую женщину Даша не разглядела – та все время стояла спиной – запомнился только чудный аромат, исходивший от ее роскошных (иначе не скажешь) тяжелых каштановых волос, распущенных по плечам, и белое короткое платье, похожее на древнегреческую тунику, Даша видела такие в учебнике истории.

– Здравствуй, – вдруг сказала женщина – та, с пышным и непослушным «хвостом». – Ты здесь отдыхаешь?

– Здравствуйте. А нос надо закрывать, когда загораете, а то совсем облезет.

– Учту. Как тебя зовут?

– Дарья… Можно Даша.

– А я Наташа. Даша – Наташа. Звучит?

– Еще как! А что же вы опоздали? Заезд-то позавчера был.

– Так уж получилось.

Все-таки не тревогу, но какую-то затаенную печаль Даша почувствовала – в глазах, в интонации, скупом жесте – Наташа чуть не протянула руку, чтобы погладить ее по голове, но в последний момент передумала: мало ли как девочка отреагирует.

На секунду они обе неловко замешкались, не зная, что сказать. Дарья первой нашла выход, указав пальцем на белую в прожилках маленькую раковинку, висевшую на груди женщины.

– Ой, как красиво! А что это?

– Это? Гм… Ну, считай, что талисман. Оберег.

– У Веньки Катышева из нашего класса тоже есть талисман. Лягушачья лапка, спер из кабинета биологии. Гадость ужасная! Говорит, чтобы не вызывали к доске, когда урок не выучит.

– Помогает?

– Ну да, щас! Он сроду в руки книжку не брал. Что ж теперь, и к доске никогда не вызывать? А там внутри… Там что-то есть?

По тому, как женщина вдруг смутилась, Даша поняла: есть, и притом что-то очень личное, что далеко не всякому откроешь.

– Да нет, вы не подумайте, – заторопилась она. – Я просто так… Нельзя – значит нельзя.

Наташа молча наклонилась, чтобы девочка могла разглядеть получше, а потом нажала какую-то кнопочку на раковине. Послышался тихий мелодичный звон, раковина открылась, и Дарья увидела крошечную фотографию мальчика. Мальчику было лет пять, не больше.

– Ваш сын?

Наташа покачала головой:

– Младший братик… Моложе на пять лет.

Даша округлила глаза:

– На пять лет? Вы же взрослая.

– Он тоже сейчас… был бы взрослым.

– Он умер? – тихо спросила Даша.

– Умер. Уже давно. С тех пор я ношу с собой фотографию. Наверное, она меня хранит.

– От чего?

Женщина грустно улыбнулась:

– Чтобы к доске не вызвали. Когда урок не выучу.

К конторке подошли двое мужчин. Дашина новая знакомая подхватила свои вещи, вторая женщина последовала ее примеру, и все четверо двинулись к лестнице наверх. Тоже мне кавалеры, хмыкнула девочка, глядя вслед мужчинам. Могли бы и помочь…

Однако «кавалеры» помогать, похоже, не собирались. Один даже не уступил дамам дорогу, чем вовсе уронил себя в Дарьиных глазах, второй цепко оглядел вестибюль и поднялся следом, почему-то держа руку под пиджаком – так, будто сердце болело. «Надо будет показать Наташе пляж, – подумала девочка. – Мужчин-то не допросишься: наверняка весь заезд или в карты будут дуться, или у телека проторчат…»

Казалось, Туровский пробыл в санатории целую вечность. На самом деле прошло только двое суток. И березы во дворе нисколько не изменились, зелень соседствовала с золотом подступающей осени, и даже погода не успела испортиться: ночная гроза с шумом, ветром, молниями уже забылась, небо было бирюзовым, чистым и высоким, будто перевернутая чаша. И каждая минута, проведенная здесь, приближала их к развязке…

Вахтер Андрей Яковлевич грел пузатый самовар и был всецело поглощен этим занятием. Туровский и Игорь Иванович сидели рядом на стареньком диване и упорно не смотрели друг на друга.