Клятва на мече - Буянов Николай - Страница 42

– Не надо, – слабо всхлипнул Игорек. – Ну, пожалуйста!

– Как не надо? – удивился Сип. – А чего же ты хочешь?

– Только скажи, – хихикнул Сашка. – Вмиг нарисуем. Рожу, например, начистим. Правда, Дюх?

– А твою-то рожу удобнее будет чистить.

Игорек вдруг увидел рядом с собой Сережку Туровского.

– Почему? – наивно спросил Сашка-адъютант.

– А она шире. – И Сергей коротко, как-то незаметно со стороны врезал Клямину в острый подбородок. Тот, резко дернув головой, опрокинулся на землю и затих. Ну прям кино, восхитился Игорек, еще не смея верить в свое спасение. Сергей очень недобро посмотрел на Дюху Сипягина, и тот будто съежился под этим взглядом.

– Офонарел, да? – очень неуверенно сказал тот. – На людей бросаешься? Вот как щас дам!

– Давай, – спокойно ответил Серега. – Я не против. Ты и я, один на один. Никто не помешает. Игорек отдохнет пока, ага?

– Ага, – радостно проговорил Игорек.

– Ну так как? – И Сергей сделал шаг вперед.

И Дюха, грозный страшный Дюха-Сип, попятился и вдруг заорал истошным голосом:

– Ма-а-ма!!! Чего они ко мне лезут!

…Вспоминая, Игорь Иванович улыбнулся.

– Мать этого Дюхи, злющая крикливая баба (продавщицей работала в гастрономе), тут же побежала жаловаться Сережкиным родителям. Смех! Дюшка, красный как рак, упирается, а она его за руку за собой тащит. В качестве вещественного доказательства.

– И что, здорово влетело? – спросил Козаков. – Мой батя мне бы всыпал по первое число.

– Нет, Сергею повезло с родителями. Разобрались, что к чему, не стали наказывать. Они ему верили: Сережка никогда не врал. Помню, как-то раз он разбил мячом чужое окно. Никто ничего не видел, его даже не заподозрили. А он сам пришел и признался. Тут уж попало будь здоров! И чистосердечное признание срок не скостило. Я потом все допытывался: зачем сказал? Знаете, что он ответил? «Боюсь. Вдруг в следующий раз кто-то разобьет окно, а подумают на меня. Я скажу: я не разбивал, а мне ответят: прошлый раз ты тоже отказывался, а оказалось, что ты…»

Двойной подбородок Козакова колыхнулся.

– Это на что ты намекаешь? Чтобы я признался твоему следователю?

– В чем? – спокойно спросил Колесников.

– В том, что я не ночевал сегодня в своем номере.

Глава 7

АРТУР

В маленькой комнате, в душном полумраке, слегка размягченном мерцающим пламенем свечи, на голом полу неподвижно сидел человек. В этой позе – со скрещенными ногами и ладонями, лежащими на коленях – он пребывал довольно долго – несколько последних часов. Или дней, или лет – он и сам не знал точно. Но вот – словно кто-то громко хлопнул в ладоши. И властный голос дал команду: «Возвращайся». И Артур начал возвращение. Некоторое время он еще сидел неподвижно, закрыв глаза, и считал про себя в медленном темпе, концентрируясь на каждой цифре. Он словно заставлял их вспыхивать перед внутренним взором, наподобие светящихся сегментов электронных часов. Десять, девять, восемь… Он выходил из глубокого транса.

– Что ты видел? – требовательно спросил голос.

Он видел двух молодых людей: Аленку и ее друга, которого звали Валера – они выходили из какого-то бара на незнакомой улице. Нет, не выходили – скорее, выбегали. И довольно поспешно. Вот они живо заскочили в автобус, вот расположились на соседних сиденьях (салон был битком набит, но им, похоже, это нравилось: давало некую иллюзию защищенности, словно в материнской утробе). Девочка явно была напугана – не встречей с золотозубым «качком» из «мерседеса», само собой, а чем-то другим. И Артур знал, чем именно.

Голосом.

– Когда Шар выбирает человека, он не ошибается, – сказал голос. – В тебе он тоже не ошибся. Теперь ты – избранная. Ты – одна из нас…

– Не-е-ет!!! – закричала Аленка так, что ее верный спутник отшатнулся.

– Что с тобой?

– Ничего, – сказала она виновато. – Задремала, наверное. Сон страшный приснился.

– Все хорошо, – успокаивающе поговорил он. – Все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не тронет. Пусть только попробует…

– Она отказалась, – сказал Артур с еле заметной ноткой странного торжества.

Жрец стоял у него за спиной – Артур видел его отражение в большом овальном зеркале на стене.

Жрец смеялся. Его смех был совсем не зловещим, даже не саркастическим, а почти веселым, как у хорошего доброго человека.

– Я сам слышал, – упрямо сказал Артур.

– Ничего ты не слышал. Девочка – сильнейший экстрасенс, она могла легко остановить автобус и выйти… Тут я был с ней честен. Но она осталась. В ней боролись два чувства: страх и…

– И любопытство, – ехидно подсказал Артур. – Как у человека, который увидел паука.

Собеседник пропустил выпад мимо ушей.

– И сопричастность. Она успела узнать ощущение силы. А темная сила или светлая – для нее сейчас не важно. Важна только ее величина! Чем она значительнее, тем труднее от нее отказаться.

– Как от наркотика?

Жрец пожал плечами:

– Можно сказать и так. Можно иначе. Представь, что у тебя разом отняли все органы чувств. Зрение, слух, обоняние… То же самое испытывает человек, вкусивший могущества и вмиг лишившийся его.

– Но почему она все-таки отказалась?

– Да потому, что она глупа! – повысил он голос. – Потому, что ее всю жизнь воспитывали насмерть перепуганные люди, которые страх перед неизведанным всосали с молоком матери. И так – из поколения в поколение, на протяжении всей истории человечества. В основе страха всегда лежит нечто ирреальное, невидимое… И воспринимается оно как Дьявол, не иначе.

– А разве не так?

– Так. Да только Божественное и Дьявольское не означает Добро и Зло. Это даже не две стороны одной медали.

– Удобная философия.

– Она единственно правильная, – убежденно сказал Жрец. – Протон и электрон служат одной цели: созданию атома. И никто не отождествляет электрон со злом потому, что он имеет отрицательный заряд.

– Зачем вы показали ей Шар? – хмуро спросил Артур.

Собеседник хмыкнул:

– Я показал! Она прекрасно обошлась и без меня.

– То есть?

– Девочка сама вошла с ним в контакт. Или он вошел в контакт с ней.

Что-то кольнуло Артура. Какое-то неясное беспокойство. Он удивился, когда понял, что испытывает чувство вины и жалости. «Ты всю жизнь шел к одной цели, – напомнил он себе. – И не только свою жизнь, ты лишь продолжил начатое твоими предками много тысяч лет назад… Тебя ежедневно, ежечасно приучали к той простой мысли, что твоя цель оправдывает все – любые жертвы, а иначе и быть не может. Так и было всегда, до тех пор, пока Жрец, человек (человек ли?), чье отражение маячило в зеркале, не потребовал привести эту девочку». И самое странное, пока он, Артур, собственноручно не доставил ее по назначению. Раньше он не чувствовал ничего подобного. Все его ощущения были притуплены и загнаны глубоко в подсознание. Оставался только мозг-компьютер, который вычислял, составлял планы, рушил их, создавал новые. Как, когда, где войти в контакт – так, чтобы девочка ничего не заподозрила…

– Тебе жаль ее.

Артур вздрогнул от неожиданности. Собеседник прочитал его мысли.

– Если бы не я, вы бы ее не получили, – глухо проговорил он.

– И все равно тебе ее жаль.

Жрец вздохнул, будто сокрушаясь.

– Ты бы мог пожертвовать и большим, ведь так? Я очень хорошо тебя понимаю… Потому что сам в свое время – не так уж давно, лет двадцать назад, – был близок к тому, чтобы перейти черту…

– Вы врете, – отчаянно сказал Артур. – Шар тут ни при чем. Вы сами давно были готовы к этому. Всю жизнь! Вам нужен был лишь толчок. Импульс.

– Само собой. Да, мне нужен был импульс.

Жрец вдруг забормотал, будто в горячке:

– Этот старик Тхыйонг… Он всегда был добр ко мне. Я даже испытал нечто вроде укола совести – потом, когда все кончилось… когда я стоял на коленях возле его тела. Оно было таким маленьким и старым! Шея у него была страшно худая, будто цыплячья, с выпирающим кадыком и морщинистая. Я сломал ее двумя пальцами… Старик спас мне жизнь, когда я попал под лавину на перевале Митхонг-Ха, в Восточном Тибете. Я пролежал под снегом трое суток. Моя душа была уже на пути в Нирвану… Только представь себе: серое низкое небо – будто предвестник смерти. Серый смерзшийся снег в сумерках, целые глыбы снега! С тех пор я возненавидел снег. Зимой всегда старался уехать куда-нибудь подальше на юг, лишь бы не видеть занесенные улицы, дороги, крыши домов… Фобия своего рода. Тебе смешно?