Владигор - Бутяков Леонид - Страница 33

Словно прочитав его мысли, Лерия ответила:

— Знаю, что пробирался ты в иные места. Сейчас пути туда нет. Всюду заставы, конные разъезды, соглядатаи и наушники. Редко кому удается пройти к наделу Фотия.

— Про это я слышал, — кивнул Владий. — Но к воеводе хотя бы дорога известна, а где Белый Замок искать? Может, ты скажешь? Да и что проку мне в чародее, у которого ни войска нет, ни оружия, одни заклинания.

— В тех заклинаниях, княжич, силы поболее, чем в ином войске. Однако же не в них главное. Всего важнее духовная мощь и великие знания, которыми он владеет. Малую толику их познав, ты многого достигнешь. Тогда и яснее станет, куда путь держать, кого в союзники звать, а кого остерегаться. К себе зовет тебя чародей. Прислушайся к этому зову — он не обманет.

Владий промолчал. Ничуть не сомневался он в искреннем желании ведуньи помочь ему (разве столь прекрасные глаза могут соврать?!), да вот так, с одного разговора, с того, что привиделось ей, бросаться в противоположную сторону он не хотел. Нужно время — обдумать, разузнать побольше о Белом Замке, к сердцу своему прислушаться…

— Дорогу к Белому Замку никто не скажет, — продолжала Лерия. — Говорят старики, что и в былые времена туда лишь те попадали, кого сам чародей звал. А нынче, сам понимаешь, даже чародеям с незнакомыми людьми встречаться опасно. Всякие люди бывают… Я тоже не знаю, где Замок стоит. Но есть у меня тот, кто тебя к нему выведет. Будет он тебе и проводником, и товарищем верным, при случае и защитником.

— Кто ж такой?

— Жеребец-трехлетка, Лиходеем кличут. Только он тебя к чародею доставить может. И не спеши возражать, любезный княжич! Завтра с ним познакомишься, сразу друг другу понравитесь, сердцем чувствую.

Она улыбнулась, и Владий вновь ощутил какую-то удивительную волну тепла и доверия, соединяющую их. Это, как ни странно, его напугало. Он поспешно спросил:

— Где ты его прячешь? Ни конюшни, ни сарайчика не приметил… И что за имя для коня выбрала — почти бандитское.

Лерия рассмеялась и, заметив смятение Владия, быстрым движением руки взъерошила его недавно причесанную шевелюру.

— Ни к чему ему конюшня. Он у меня, как и ты, вольный! Пасется где хочет. Иногда привязываю, дабы не набедокурил лишнего, к березе на полянке неподалеку. Сегодня вот тоже — знала, что на крик мой прискачет, дурные головы, как орехи, колоть копытами станет, — потому с рассвета на крепкий повод Лишеньку своего посадила. Имя ему не я дала — люди. Жеребенком еще носился где вздумает, никому чужому в руки не давался. Одному мужику ребра сломал, из другого вообще дух вышиб, За то Лиходеем его и прозвали.

— Н-да, хорош приятель…

— Если полюбит тебя, вернее друга не сыщешь. Впрочем, разве можно не полюбить такого доброго и пригожего?..

На сей раз, не удержав сорвавшиеся с губ слова, засмущалась сама ведунья. Чтобы преодолеть неловкость, стала рассказывать о Лиходее:

— Не простой это конь. Свой род ведет от кобылиц из упряжки Перуна, потому и своенравен, силен и разумен необычайно. Ко мне попал стригунком-жеребенком, но уже тогда очень смышленым был. Слышал небось, чародеи иной раз всякую живность ворожеям, ведуньям и знахарям на воспитание подбрасывают. То птенца соколиного, то щеночка или медвежонка, а то и человеческого детеныша. Вот и мне выпало взрастить Лишеньку, чтобы к лесу привык и к речке, чтобы ничего не боялся и ко всему готов был. В должный срок он к родному порогу вернется не сосунком уже, а конем — лихим и надежным. Похоже, настал сей срок…

Владий больше не перебивал ее вопросами, сидел устало облокотившись на стол, и дивился — не словам а мелодии женского голоса, такой напевной, тихой.

Там, где провел он последний год своей юной жизни подобные речи никогда не звучали. Из женщин в разбойном становище княжич только с одной знаком был — с дряхлой бабкой-кашеваркой, из которой двух слов не вытянешь, а если все же рот открывала, то лишь для ругани.

Молодая ведунья вроде бы и не замечала того впечатления, которое произвела она на юношу. Или старалась не замечать? Голос ее иногда отдалялся, звучал едва слышно, как пастуший рожок на деревенской окраине, и Владию приходилось делать над собой усилие, чтобы понять смысл ее напевных фраз. Что же творилось с ним?

За окном давно наступила ночь. Слушая рассказ Лерии, вглядываясь в тонкие черты ее лица, едва различимые уже в полумраке комнаты, он постепенно погружался в сладкую, непривычную дрему. Большие агатовые глаза женщины оказались вдруг совсем близко, заслонив своим дивным сиянием весь окружающий мир.

— Измучился, бедный… Приляг, здесь тебе будет покойнее…

Он почувствовал, как женские руки помогают ему снять одежду и улечься возле окошка на широкую лавку, застеленную овчиной. В памяти всплыли детские воспоминания: столь же нежной и ласковой была сестрица Любава. Но ведь он давно не ребенок, вполне может сам о себе позаботиться! Эта мысль заставила его на миг очнуться, и он понял, что лежит не один, что жарко ласкают его чуткие и умелые руки Лерии, и какие-то особые потаенные слова шепчут ее губы, покрывая поцелуями его лицо, шею, плечи… Теплая волна любви обволокла Владия.

И больше он уже ничего не осознавал, полностью отдавшись неведомым прежде чувствам, подчиняясь им и откликаясь на каждое движение страстного женского тела…

На заре его разбудил встревоженный голос Лерии:

— Проснись, княжич, беда близко! Уходить тебе надо как можно скорее.

Он мгновенно вскинулся со своего ложа, без лишних вопросов оделся, ополоснул лицо водой из ведра. Лерия, вставшая гораздо раньше княжича, объяснила ему свою поспешность:

— Черные всадники мчатся во весь опор, вот-вот ворвутся в деревню. Там про тебя и меня расскажут, сюда направят. Я уже привела Лиходея, еды тебе собрала на дорогу. Беги, княжич, не медли!

— А ты как же? Они ведь тебя схватят, обо мне выпытывать станут, замучают до смерти!

— Руки коротки меня поймать, — усмехнулась ведунья. — В лес уйду, мне там каждое деревцо, каждый кустик знакомы, от чужого глаза всегда укроют.

Владий вышел на крыльцо и застыл пораженный. Жеребца такой дивной красоты и могучей стати ему даже в отцовской конюшне видеть не приходилось. Белоснежный, с отливающей золотом густой гривой, с широкой грудью и крепкими длинными ногами, с бугрящимися и нетерпеливо подрагивающими мускулами под холеной шкурой. Лиходей без сомнения, вел свой род от лошадей самого Перуна.

Гордо выгнув шею, он повернул голову и пытливо посмотрел на Владия, словно прикидывая — достоин ли тот быть его новым хозяином. Светло-карие, почти янтарные глаза поразили княжича светящимся в них человеческим разумением. Голубая звездочка посреди широкого лба очень напоминала драгоценный аметист чародейского перстня. Было это простым совпадением или свидетельством того, что жеребец и перстень первоначально принадлежали одному владельцу — чародею из Белого Замка?

Впрочем, сейчас это не имело значения. Лерия подошла к Лиходею, обняла за шею и что-то прошептала ему на ухо. В ответ конь осторожно коснулся ее плеча мягкими губами, словно благодаря за все, что она для него сделала. Лерия обернулась к юноше, передала плетеную уздечку ему в руки:

— Спеши, княжич, время не терпит.

Но Владий почему-то медлил. Он проверил подпругу и надежно ли приторочены к седлу переметные сумки, ласково провел ладонью по конской гриве. Затем неожиданно спросил:

— Ты наверняка знаешь мое имя, а называешь только княжичем. Почему?

— Я знаю только имя, данное тебе при рождении. Но скоро ты сменишь его. Боги дадут тебе новое имя — великое, гордое, которое ты покроешь славой и подвигами. Придет срок — и я с радостью буду повторять его вместе с тысячами других людей, воздавая хвалу освободителю Синегорья. А имя юного княжича, которого на одну ночь привела судьба под мой кров, пусть хранится в моем сердце, оставаясь тайной для всех: и для людей, и для солнца и ветра, и для звезд ночных, и для птиц предрассветных…