Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля - Павловский Глеб Олегович - Страница 4

При конфликте с федеральным центром региональные режимы власти теряют выход на рынок кредитов, а их боссы рискуют потерей собственности, свободы, иногда жизни. Спасаясь, они берут на себя оплату проектов неугомонного центра, выступают благотворителями в пользу миллионеров, проводят мировые конгрессы и спартакиады, что привязывает их к федеральной agend’e. За спиной у локальных бюрократий неизлечимо болен местный бизнес, обремененный издержками, объема которых он заранее не знает.

Российская власть прячет политические риски в плюрализме местных режимов для бизнеса.

Страх поломки всегда сопровождает нашу систему. Эти страхи клубятся в Кремле и в кремлевских провинциях – они складываются, множат друг друга. С одной стороны, у нас вполне модерная, даже постмодернистская Государственность; с другой стороны, она слишком явно временна. Она воспринимается как безальтернативный ландшафт, но ничуть не вселяет уверенности. Власть страхует короткие сделки по выживанию, но ее условия неточны и связаны с путаницей договоренностей.

В этой системе чувство временности и страх прорываются в виде нелепых, чаще симулируемых угроз – революции, путча, гражданской войны. Симулянтов терпят и иногда оплачивают.

Не стоит упрощать нашу власть. Слабость, корысть и азарт соединяются в нас с энергичностью миссии. Путин с первых дней начал поиск центрального движка – схемы финансового самообеспечения новой власти. Это не объяснить одним властолюбием или корыстью, хотя, естественно, новая власть управлялась как бизнес – другого образа правления команда просто не знала.

Бизнес Кремля связан с превращением суверенитета России в основной актив. Это дело рискованное. Зато, выйдя на мировой рынок, суверен-коммерсант монополен – никто не сделает бизнес в обход центра. Суверенитет предоставляет для крупного бизнеса леверидж – «плечо», позволяющее развить бизнес в сверхкрупный.

Сто миллиардеров РФ – блестящая придворная свита для власти. Вопреки общепринятому мнению, эти люди не воровали – они рисковали и, сделав ставку на Путина, выиграли.

Каждый может выйти из игры: границы открыты, вали! ©. В конце концов, покинув Россию, можно делать в нее инвестиции, более защищенные от личных рисков. Но даже из Лондона бизнес ведут по суверенным правилам власти – обойти ее рынок не даст и тем, кто ее ненавидит. Эмигрант-миллиардер останется частью мира, обслуживающего финансовую архитектуру России. Мир и торговля с ним – наш сервисный агрегат, вроде искусственной почки.

Путин выстроил систему, а та его самого обратила в аксессуар. Финансовое обеспечение власти требует ее признания за рубежом – и легитимность Путина обязана быть глобальной! Искаженное эхо этой мысли – часто повторяемый (ложный) тезис, будто Путин ушел из Кремля, чтобы «успокоить Запад».

Конституционность для нас не имидж, а технический параметр базовой схемы. Для жизнеспособности любой будущей власти в Кремле нужно полноправное присутствие России на мировых сырьевых и финансовых рынках. А те политизированы, уязвимы для выборных стрессов; зависят от ненадежной конъюнктуры. Чтобы не обрушить российский бюджетный цикл, надо двигаться в рамках «глобально приемлемого». Здесь связь между амбициозной мюнхенской речью Путина в начале 2007 года и его же московской речью в конце 2007 года, где он объявил, что третьего срока подряд не будет, а новым президентом России – его решением! – станет прогрессивный молодой человек.

Конечно, Путин рискует. Но, рискуя, он отстаивает место на рынке, даже в кризисном финале десятилетия. Первые 100 дней Медведева оказались невероятно успешными для молодого и прогрессивного президента. Та полоса медведевского везения не случайна. Мы увидели во всем блеске синергетику гениальной власти. Путин первых лет медведевского президентства явно наслаждался происходящим. С его точки зрения, власть его с 2008 года не умалилась, а выросла – и он был прав.

Вертикаль власти на месте, но рынок ее не на месте. Рынок-мир уже не модерируется Америкой предсказуемо, как недавно. С другой стороны, произвол вмешательства в него превысил всякое понимание (ливийская колониальная война Саркози – Камерона). При всем активизме мы боимся открытых действий. Если ливийский стиль – войны-импровизации, «хочу войны» – повсюду войдет в стандарт, суверенной торговле властью на мировом рынке придется трудно. Но пока у России есть место службы тыла для мировых игроков, и на этом мы продержимся еще одно-два президентства. А за это время стрясется еще несколько революций (лишь бы не у нас!), войн, цунами и ураганов…

Не будем пренебрегать творящей силой случайностей в процветании российской экономики катастроф.

ВОЛЮНТАРИЗМ

Волюнтаризм – сокровенный принцип путинской системы; она предельно волюнтаристична, не желая слышать о «реальном устройстве общества». Система изгнала идейные споры и вопросы о том, каковы группы интересов в обществе. Тема реальности ушла из поля дискуссий. У нас неприлично обсуждать реальные интересы реальных групп – мы обсуждаем только их государственное значение.

Реальны в политике действия, люди и риски. Россия не знает собственных рисков. Разговор о них просто невозможен в нашей системе власти. Почему? Потому что устройство России якобы подчинено нашей воле.

Страна такова, какой мы ее утвердим, так велит наша воля! В путинском варианте волю власти несколько ограничивает народ. Есть умная воля – но есть опасный народ. Население вправе оценить силу нашей воли, не более, его оценка – наш рейтинг. Конституция действует изредка, во время выборов – между выборами она сходит на нет.

Радикальный волюнтаризм некогда породил эту команду власти. У него много лиц – веселое, чуть хулиганское воплощение Александра Волошина – мальчишки, забравшегося в мастерскую Творца, что нажимает на кнопки, радостно хохоча. А у Медведева иной тип волюнтаризма, с монархическим уклоном: у всех свои интересы, но моя воля вровень должности, а должность священна сама по себе. Президент я или не президент? Если президент, то и воля моя – президентская, она «отлита в граните» ©.

Воля Медведева движется навстречу группам интересов, чего не было у Путина. Забавная черта его волюнтаризма – айпад. Воля властителя следует сквозь его экран, и наводчиком ее становится Интернет. Плюс масса гаджетов (одним из гаджетов был недавно и я). У Медведева есть другая проблема – источника силы. Воля есть, а силенок маловато, ресурсы – у другого парня. Хотелось бы своей волей добавить к себе и эти ресурсы, но не понятно, что может случиться. Волюнтаризм – тайна этой системы, сохраняющаяся уже двадцать лет с их «эффективной политикой» ©.

Тайна сегодня та, что Путина в ней уже нет, собственно. Путин плотно впаян во власть, и он уже не тот живой грустный Путин, что борется с возрастом, встречая надвигающееся 60-летие. Ищет прежнее место воли – а места нет.

Сегодня Медведев «на месте» Путина, не в смысле президентского кресла, а в месте, где сходятся линии авторства, линии авторской воли, сюжеты и травмы страны. Они являются реальной конституцией России и образуют ее статус-кво. Но Медведев не очень знает, что делать с этим статус-кво.