За краем земли и неба - Буторин Андрей Русланович - Страница 44

Подошел Иваневич. Пожал руку.

– Как себя чувствуешь, герой? Готов к новым подвигам?

– Так точно, готов, господин поручик!

– Сегодня мы снова выступим первыми. Разведка донесла, что залги сначала тоже выпустят пехоту. Так что полегче будет, чем в прошлый раз!..

– Разрешите обратиться, господин поручик! – Семен выпучил под маской глаза.

– Разрешаю, старшина, – удивился Иваневич.

– Позвольте сегодня мне командовать взводом!

– Вот как? Совсем себя героем почувствовал?.. – В голосе поручика послышалось недовольство, но тут же сменилось на милость: – Впрочем, почему бы и нет? Ты – замкомвзвода, надо практиковаться… Валяй, разрешаю!

Семен облегченно вздохнул. Первое дело сделано.

Противники сходились красиво, ровными рядами, словно на параде. И те, и другие одурели уже от безделья – в бой шли, как на праздник. Кирасы блестят, лучеры наперевес, солдаты носок тянут…

Между первыми рядами было уже метров сто, а стрелять так никто и не начинал. Но терпение бойцов не бесконечно. Вот уже кто-то поднял лучер на уровень глаз, прицелился. Еще чуть-чуть – и раздастся шипение, послышатся первые крики, запахнет паленым… Но первый крик не был криком боли:

– Бобик!

Еще несколько голосов подхватили:

– Бобик, уходи!

А вот и с другой стороны:

– Жучка, беги! Прячься, собачка!

– Ребята, да она не одна!..

И впрямь, возле непонятно откуда вынырнувшего – прямо посередине меж сближающихся рядов – Бобика-Жучки появилась вдруг еще «собака». Потом еще и еще… Быстро, быстро, очень быстро!.. Они словно выскакивали из-под песка – да так оно, скорее всего, и было, – отряхивались, ложились и замирали, поглядывая то на «желтых», то на «красных». Скоро восьмилапых созданий лежало между двумя армиями столько, что идти солдатам дальше, не наступив на «собак», стало попросту невозможно.

И тогда Семен сделал шаг вперед, заметив краем глаза, что так же шагнул и один из «залгов», поднял руку и зычно, перекрывая начавшийся ропот, крикнул:

– Взво-о-од! Слушай мою команду!

Точно такая же фраза донеслась эхом от «вражеских» рядов. Семен узнал голос, улыбнулся и гаркнул что есть мочи:

– Взво-о-од! Снять маски!!! – И первым отбросил шлем в сторону.

Глава 30

«Братание» затянулось надолго. Сначала обе стороны долго пребывали в шоке от потрясения, потом еще какое-то время офицеры сдерживали солдат и пытались связаться с высшими командирами, но вот один из «красных» узнал кого-то среди «залгов» и бросился обниматься, потом радостно замахал руками кто-то из желтопанцирных, увидев друга среди бывших врагов, а потом как прорвало! Пошло-поехало!.. Офицеры обеих сторон связались все-таки с начальством, получили указания ничего не предпринимать до прибытия их представителей и в контакт с врагом не вступать. Да куда там! Где теперь враги, где свои? Солдаты были без масок и шлемов, многие поскидывали и кирасы, а кто-то додумался ими меняться… Короче говоря, вместо предполагаемой схватки профессиональных воинских подразделений получился базар.

Семен и Сашка, для которых подобный шок был уже делом прошлым, отошли в сторону.

– Ну что, Семка, получилось у нас? – белозубо улыбнулся Сашка.

– Что-то получилось, – кивнул Семен. – Только это ведь еще не все, сам понимаешь.

– Понимаю, Беляк, – спрятал улыбку Сашка.

Беляком Семена прозвали давно – когда, он и сам не помнил. Кличка эта прилипла к нему намертво с самого детства за необычно белоснежные волосы. Семен не был альбиносом, вот и брови у него черные, и радужка глаз обычная, серая с зеленоватыми крапинками. А волосы белые от рождения, такими уж одарила природа. И он на прозвище не обижался, не успел застать те времена, когда слово это не только банально определяло цвет, но имело и совсем иную окраску, для кого-то означавшую непримиримую ненависть и презрение, а для кого-то – заключающую в себе символ истинного патриотизма и служения высоким идеалам.

Но ни Семен, ни Сашка ничего этого не помнили и не знали. Да и сейчас для них проблемы с собственной памятью отошли на второй план. Перед ними стояла задача поважнее.

– Так что будем делать? – спросил Сашка.

– Это надо теперь у них спрашивать, – кивнул Семен на группу (сказать «стаю» ни у кого не повернулся бы язык) зеленых «собак», ожидающих в сторонке, пока успокоятся люди.

Бобик-Жучка то ли почувствовал на себе взгляд друзей, то ли уловил их мысли, только он тут же засеменил к ним на коротеньких лапках.

– Получилось! – сказал Сашка «собаке».

– Да. Хорошо. Думать. Скоро. Мы. Вы.

– Подожди немного, – улыбнулся Семен. – Дольше ждали! Видишь, что творится. Пусть успокоятся.

– Ждать. Недолго. Просьба. – Глаза Бобика как-то уж совсем жалобно блеснули.

– Измучились, бедные? – Сашка присел и хотел по привычке погладить «собачью» голову, но, вспомнив, кто на самом деле перед ним, отдернул руку. – Ничего, уже скоро.

– А как мы, кстати, будем все это такой толпе рассказывать? – Семен задумчиво обвел взглядом объединенное воинство.

– Может, крикнуть, чтобы шлемы все надели и на одну волну настроились?

– Не докричаться будет… Да и галдеж все равно начнется, только уже в эфире.

– Мы. Помогать. – Сверкнул желтизной глаз Бобик-Жучка.

– Как? – спросили друзья одновременно.

– Вы. Говорить. Мы. Передавать. Слова.

– И каждый солдат их услышит? – почесал голову Сашка.

– И офицер… – добавил Семен.

– Да.

– Ну, давай, что ли, попробуем, – посмотрел на друга Сашка.

– Давай.

– Ну, начинай тогда ты. У тебя говорить лучше получается.

Семен откашлялся и негромко сказал, глядя почему-то прямо в янтарные глаза «собаки», словно та была неким живым микрофоном:

– Друзья! Бойцы и командиры! Выслушайте нас.

На поле несостоявшейся брани обрушилась мертвая тишина. Люди напряженно застыли. Потом начали осторожно вращать головами – искать, откуда доносится странный тихий голос, легко перекрывший куда более громкий гвалт. Некоторые испуганно уставились на «собак», не без основания заподозрив в них источник звука. Правда, голос казался человеческим… Когда Семен заговорил снова, почти все осознали, что это, к тому же, вовсе не звук – голос «звучал» прямо в головах.

– Не пугайтесь! – сказал Семен. – С вами говорим мы, обычные люди. «Собаки» лишь передают вам наши слова.

– Кто? Кто?.. – покатилось по толпе. Вновь закрутились головы.

– Да вот же мы! Смотрите, я стреляю в воздух!.. – Семен выпустил вверх шипящий малиновый луч.

Теперь все неотрывно смотрели только на них. И Семен принялся рассказывать все, что удалось им с другом Сашкой узнать от разумной «собаки». Иногда вставлял пару слов и Сашка, а закончил «выступление» сам Бобик:

– Вы. Хотеть. Вспомнить. Мы. Помогать. Молчать. Вспомнить. Сильно.

Люди и так молчали. Но теперь, после слов «собаки», молчание будто стало осязаемым – упругим и вязким. Семен закрыл глаза. И, как просил Бобик, очень постарался «вспомнить сильно». И вспомнил. Да так, что голова чуть не лопнула от взрыва воспоминаний. Такого же яркого, как тот, последний, в ущелье под Улус-Кертом. Шарахнули по мозгам мелькающие осколки: мама, школа, друзья, Светкины косички, звон гитары, костер на речном берегу, снова Светка, слезы в ее огромных глазах, мягкие губы, шепот: «Я буду ждать!..» А еще, вперемешку с этими, но не путаясь с ними: новостная башня, упрямый взгляд Хепсу, его распластанное тело на черной глади «озера», окровавленная кабина корабля, лес, бандиты, оттопыренные уши Спуча (трам-тарам!), обугленный Раж, темный цилиндр башни отурков и ровный голос Нэсэ, боль в раздираемом горле…

Семен задрожал и вернулся в действительность. Теперь он помнил все. Нет… Не все! Он помнил только себя-землянина и себя-Учителя. Но ведь убивший его отурк говорил, что он живет одновременно (и разновременно тоже) во множестве мест! Но вспомнились лишь две его «жизни», эта вот – третья. Хотя нет, не третья! Эта – всего лишь продолжение жизни десантника Семена с Земли. Но он ведь погиб там, на Земле, в Аргунском ущелье? Конечно, погиб. Сначала снесло полчерепа Сашке, а потом и для него бой закончился. Но если он погиб там, то никак не должен быть здесь, на этой странной рыжей планете, продолжать оставаться тем Семеном! И почему он сейчас помнит лишь умерших Семена и Ачаду и ничего не знает о других своих «ипостасях»? Потому что они живы? Или потому что ошибался Акмээгак? И он, Ачаду-Семен, здесь и сейчас, какой-то неправильный, ненастоящий? И погибший Сашка ненастоящий, и все остальные…