Палм-бич - Бут Пат - Страница 37

Более злобного смеха Джо Энн слышать не приходилось. О чем это он, черт возьми?

– Да, сэр, мне, несомненно, хотелось бы ознакомить вас с содержимым сейфа старины Бена Карстерса. Более смачного досье для прочтения не найти. Если у меня когда-нибудь кончатся деньги, то я пойду и просто опубликую его. Оно, наверное, стоит миллионы.

Джо Энн пронзило жуткое подозрение.

– Какое досье? Ты за мной следил?

Уже задавая этот вопрос, Джо Энн знала, что ответ будет положительным. Боже! Как же она могла быть такой дурой? Она-то думала, что ведет надежную игру, скрыла свое прошлое, избегает гетеросексуальных связей, которые всегда рассматривались как опасные. Она слышала металлический щелчок в телефонной трубке, пустоту, когда говорила по телефону. Питер подключил к нему подслушивающее устройство! В течение многих месяцев все ее тайные беседы записывались на пленку.

– У меня есть письменные записи твоих бесед, от которых у семидесятилетнего судьи отвалится вставная челюсть. Клянусь, я думал, что старина Бен кончит прямо в штаны, когда он слушал твое сюсюканье с этой Мэри д'Эрлангер. А еще есть и фотографии, как вы с ней парочкой выходите из «Бразилиан корт», – черт, мне в свое время доводилось видеть затраханных баб, но у вас вид был такой, будто вам нужны костыли. В общем, мне почему-то кажется, что суд не отнесется слишком снисходительно к твоим притязаниям на мое состояние.

Конечно же, он прав. Прав кругом. Но внезапно Джо Энн это стало совершенно безразлично. Она уже обошла бедного Питера на голову. Она всегда опережала его. Решительная и насквозь холодная, как лед, Джо Энн точно знала, как она поступит.

– Ну Господи, ну как он выглядит? Казалось, Мэгги сейчас взорвется от любопытства. Лайза наклонилась и подняла ногу так, будто это был совершенно посторонний предмет. Прижав правое колено к щеке, она выпрямила его и направила большой палец ноги прямиком в потолок. Совершая эти движения, она задумалась над вопросом Мэгги.

– Кажется, я влюбилась, – рассмеялась Лайза.

– О, это понятно. Разумеется, влюбилась. Но как, черт возьми, он выглядит?

– Ну, если хочешь, чтобы я говорила серьезно, то давай подумаем. Он невероятно красив, что, собственно, и не новость, я полагаю. Добрый, несколько чувствительный. Знаешь, с таким легко. Можно сказать, что с ним чувствуешь себя надежно. О, и он веселый, очень веселый – и невероятно самоуверенный. Знаешь, из тех, что никому спуску не дают. Он так отбрил этого Питера Дьюка. Провернул его через мясорубку.

Мэгги склонилась вперед. Этого было недостаточно.

– Но он такой заинтересованный? Он собирается тебе позвонить, в конце концов? Вы о чем-нибудь условились?

Лицо Лайзы приняло задумчивое выражение.

– Может, и позвонит. Я уверена, что понравилась ему. Но я просто не знаю, есть ли у него время. Он с ног сбивается.

Лайза вывернула ногу, отодвинулась от края стола и уперлась стопой в поясницу.

С завистью посмотрев на подругу, Мэгги вновь принялась за свое.

– Послушай, малышка. На это времени надо не много.

Лайза задорно рассмеялась.

– Да, может, он забежит сюда как-нибудь, чтобы опробовать меня на тренажере «Наутилус».

– Ну, ладно. Спорим, что он даст знать о себе? Так поступил бы любой.

– Спасибо за комплимент, Мэггс. Но если серьезно, то я просто не могу быть в его вкусе. Ты же понимаешь, какой это парень. Я хочу сказать, что он такой знаменитый. Он знает всех и вся. Я имею в виду, что он, наверно, звонит президенту, чтобы узнать, что идет по телеку вечером, если у него под рукой не оказалось газеты. Ну что, черт побери, я могу ему предложить?

– Ну, парочку вещей я вижу уже сейчас, сообщила Мэгги. – Это трико разит наповал, Лайза.

– Мне кажется, что такие люди, как Бобби Стэнсфилд, интересуются больше головой, чем телом. Всякими общественными деятельницами, с их степенями магистров философии и политики.

– Я понимаю, Лайза, что все мы тут головой не шибко напрягаемся, но ты – настоящая умница.

– Если он а собирается позвонить, то сперва выждет пару деньков, так что нам сейчас пока что рано горячиться.

В шести дюймах от расставленных ног Лайзы зазвонил телефон.

Она заулыбалась, подняла трубку и вспыхнула, услышав голос.

– Могу поспорить, что говорю с Лайзой Старр. Это Бобби Стэнсфилд. Как насчет того, чтобы пообедать сегодня?

– О Боже. Привет. Как поживаешь? Пообедать. Господи! А что у нас сегодня? Да, конечно, с удовольствием.

– Отлично. Мы тут сидели у бассейна и размышляли, как сделать жизнь еще лучше, и я вспомнил про тебя. Ты на тачке? Я могу прислать машину. Приезжай, как только сможешь; здесь просто рай, и мы пьем чистейшую «Маргариту».

Голова у Лайзы пошла кругом. Комплимент был приятен, однако в его словах скрывалось кое-что еще. Здесь рай. Здесь рай. Она открыла было рот, чтобы ответить, однако не могла подыскать слов.

– Ты меня слушаешь? Ты знаешь маршрут? Поворачиваешь налево…

– Хорошо, хорошо. Я знаю дорогу. Найду. «Я была там тысячу раз в своих мечтах».

– А машина тебе нужна?

– Нет. Я хочу прокатиться на велосипеде.

– Боже! В такую жару? Да вы себя своими тренировками доконаете. Но, впрочем, торопись и не растай по дороге. Мне бы хотелось видеть тебя целиком.

– Уже еду.

Лайза опустила трубку. Секунду подруги смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

Лед сломала Мэгги. Преувеличенно театральным тоном она продекламировала:

– Дамы и господа, прошу освободить место для сенатора Роберта Стэнсфилда и его супруги.

Лайза бросила в нее четыре ручки, шесть скрепок, ластик и маленький японский калькулятор.

Лайза быстро крутила педали, переезжая опасный перекресток Норт-Флэглер. Она по опыту знала, что поблизости от нее часто происходят аварии; ей не приходило в голову, что их причиной может являться она сама. Бесстрастный наблюдатель безошибочно сделал бы такой вывод. Лайза была во всем белом, начиная с кроссовок «Адидас» и носков и кончая шортами и просторной футболкой, под которой вздымались и падали умопомрачительные груди. Длинные крепкие ноги нажимали на педали без видимого усилия.

За спиной Лайзы находилась белая пластиковая пляжная сумка, шнурки которой были обвязаны вокруг торса, отчего футболка плотно обтягивала конические груди. В сумке почти что ничего не было. Лайза собралась быстро. Единственная настоящая проблема возникла с купальным костюмом. Те костюмы, которые у нее были, соответствовали стандартам изданий «Спорте иллюстрейтед», посвященных пляжным ансамблям, но едва ли подошли бы, по мнению Лайзы, для бассейна Стэнсфилдов. Тем не менее, времени, а точнее, желания бегать по магазинам не было. Лайза была достаточно умна для того, чтобы сообразить, что в этой жизни можно заработать немного очков, выдавая себя за того, кем ты не являешься на самом деле, – особенно перед людьми, подобными Бобби Стэнсфилду.

Черный облегающий купальник, который выбрала Лайза, произвел бы фурор на Копакабане и Айпонеме. Купальник был цельный, сильно вырезанный спереди, сзади и в паху, и скрывал только самые приватные анатомические подробности тела. До сих пор к нему претензий не было, и она их не ожидала и теперь.

Проехав мост, Лайза повернула налево на велосипедную дорожку Палм-Бич. Тармаковая дорожка шириной в пять футов на протяжении семи миль шла мимо самых красивых и самых дорогих домов в мире на берегу озера Лейк-Уэрт. Это была волшебная тропинка, по которой строго запрещалось ездить на любом автотранспорте, и в то же время, несмотря на ощущение полнейшей эксклюзивности, она была открыта для публики. Здесь могли столкнуться различные миры, так как люди имели возможность разглядывать бассейны богачей, проезжая на велосипедах, пробегая трусцой и осматривая окрестности. Тем не менее, такого не случалось. Велосипедная дорожка была ревниво охраняемой тайной, и те, кому достало ума обнаружить ее, оказывались достаточно сдержанными, чтобы уважать права других. Лайзе было достаточно проноситься мимо глянцевых яхт, покачивающихся на приколе возле садов их хозяев, мимо толстых индийских сандаловых деревьев и цветущего красного жасмина, мимо высоких диких оград из фикусов у тех, кто ценил уединение больше, чем открывавшуюся панораму. Лайза помнила слова матери: «Чем выше фикусы, тем богаче человек». Будет ли у нее в один прекрасный день высокая живая изгородь из фикусов? Таблички с названиями улиц на перекрестках говорили сами за себя: