Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Бут Пат - Малибу Малибу

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Малибу - Бут Пат - Страница 14


14
Изменить размер шрифта:

Неожиданно его стремительное продвижение к желанной цели — длинноногому чуду — было грубо остановлено. Чьи-то пальцы вцепились ему в локоть и потащилк в сторону. Их владелец не был ни чопорен, ни холоден, в отличие от высшего света Малибу. Он был неимоверно толст, невысок и бородат. Незнакомец всучил свою ладонь в руку Латхаму и, не отпуская его локоть, буквально впился в него глазами.

— Я — Фэйрхевен, — произнес незнакомец заговорщицким тоном. — Я работаю с Филом Струтерсом, Грейс Харкорт и Фритцем Силвербергом. — Он буднично перечислил эти имена, словно они были его закадычными приятелями. — Мы с вами соседи, я обитаю тут неподалеку. Хочу засвидетельствовать вам свое почтение и поздравить с успехом. У вас такой потрясающий дом! — тараторил, не умолкая, толстяк.

Наконец Латхаму удалось отцепиться от его рук.

— Ну что вы, это всего лишь пляжный домик, — вежливо и холодно произнес Дик, явно надеясь таким способом избавиться от неожиданного и не совсем желанного собеседника. В этот момент длинноногая красотка, к которой он так и не пробился, увидела его.

— Эй, ты! Пляжный домик! А скажи, кто будет директором вашей новой студии? Кстати, у меня есть с собой кое-какие сценарии. Ты можешь стать первым, кто нарушит их невинность и прочитает. А как насчет завтрака? Я бы мог зайти по-соседски.

Фэйрхевен схватился за бокал с шампанским, словно это был спасательный круг. Уткнувшись носом в пенящееся шампанское, он издавал хлюпающие звуки. А у Латхама сразу заныл желудок.

— Мы не обсуждаем здесь кадровые вопросы. И кинобизнес тоже, — резко бросил Дик.

В отдалении девушка вытянула ноги вперед — мини не могло скрыть белизну трусиков, подчеркиваемую загаром стройных ног.

Фейрхевен понял, что его невежливо «отшили», и не остался в долгу.

— Послушайте, Латхам. Вы здесь новичок. А я перебрался сюда уже целых пять лет назад. Вы богач, вы стали владельцем киностудии. У вас действительно все в порядке. Но когда вы начинаете произносить все эти слова об общем благе — вы становитесь просто смешным. Вы разве не понимаете, что ваши слова просто летят на ветер? И еще: обычно весь подобный вздор может до конца выслушать только один человек в Малибу — Бен Алабама. — Фейрхевен невольно оглянулся. — А его сегодня как раз и нет здесь! — Толстяк посмотрел на Латхама, желая убедиться, что достал этого странного человека. Но, как ни старался, не смог ничего определить по лицу хозяина дома. Сам же Латхам уже во второй раз за последние десять минут чувствовал себя полным идиотом. Неиз-вестно, кто имел наглость в его доме отзываться об Алабаме! О хранителе традиций в искусстве, мотоциклисте, о наиболее известном в Америке профессиональном фотографе! Алабама стал живой легендой, явлением. Он был так, же велик в своем мастерстве, как горы, среди которых он жил, которые любил и защищал. Алабама унаследовал после смерти своего друга Анселя Адамса известный «Сьерра-клуб», в котором собирался местный интеллектуальный и спортивный цвет общества. Помимо этого, Алабама стал президентом Общества сохранения культурного наследия округа «Санта-Моника». Если Алабама не гонял по горам у Рок-Хауса, что в Семиноле, округ Хот-Спрингс, вместе со своими обожаемыми любителями велосипедной езды, то, значит, он был на приеме в Белом доме. И каждый конгрессмен от демократов, каждый сенатор с Капитолийского холма в Вашингтоне знал его лично и считал своим долгом пожать ему руку. А. еще Алабама иногда продавал свои знаменитые фотопейзажи дикой природы по несколько тысяч долларов за экземпляр. А принесшие ему широкую славу фотопортреты стоили и того дороже. Бену Алабаме было уже шестьдесят, но, невзирая на возраст, он был крепок и мускулист…

Конечно же, Алабама получил приглашение на вечер Латхама, Дик был в этом абсолютно уверен. Однако этот проклятый фотограф так и не пришел. А без него, без его влияния на жителей Малибу, все попытки добиться чего-то осязаемого, были заранее обречены на провал.

Провал. Снова это слово огненными буквами вспыхнуло в воспаленном мозгу богача. В ушах забили барабанные тревоги. Черт! Он снова сорвался и во второй раз бросил своего гостя, оставив Фэйрхевена в полном изумлении догадываться о том, чем же он оскорбил хозяина вечера. Ну и вечерок! Сначала ему ткнули в нос, что он не в состоянии справиться с трудностями, переживаемыми его любимым детищем — журналом. Теперь этот чертов Алабама просто взял и проигнорировал его, Латхама, приглашение. А он так сейчас нужен! Без участия Алабамы все природозащитное движение экологистов было стадом, потерявшим своего вожака.

Так размышлял Латхам, глядя на продолжающееся веселье в своем доме. Впрочем, Латхам уже догадывался, почему не пришел Алабама. Это все произошло давно, двадцать пять лет назад, в Париже. Латхам надеялся, что время излечило старые обиды, но, судя по всему, Алабама ничего не забыл. И сейчас все начинает выглядеть так, словно их прошлая вражда, нисколько не уменьшившись за прошедшие годы, грозит продлиться и в будущем.

Внезапно ему стало тошно от его приема. И это в то время, когда любой газетный репортер мог бы поклясться здоровьем своей мамы, что никогда еще не видел такой роскоши, что устроил Дик Латхам в Малибу. А знаменитому Джорджу Кристи, ведущему репортеру из «Интервью», показалось, что он уже умер и снова воскрес где-то в раю… И только Дику Латхаму было плохо во всем этом великолепии красок, буйстве танцев и смеха. Не обращая внимания на призывно полуоткрытые губы калифорнийских красавиц с мировыми именами, провожающих его взглядами, Дик вырвался на воздух. Сбросил модельные ботинки, ожесточенно стащил скандинавскке носки, сорвал с себя тысячедолларовый пиджак и швырнул его оземь так, словно разбивал вдребезги сердце самой красивой девушки в мире. Латхам молча, ожесточенно шагал по песчаным дюнам, сбивая их гребешки. Шел в мареве зноя, не разбирая куда идет, не жалея ни своих ног, ни брюк.

Эта безголосая певичка Пэт Бенатар считает его журнал пыльной рухлядью, вытащенной неизвестно для чего на свет Божий. Его мысли об общем благе кажутся окружающим прихотью сумасброда-богача. Его тщательно продуманная затея покорения Малибу начинала рассыпаться в прах из-за упрямства старого маразматика Алабамы. А сам этот чертов Алабама торчал где-то рядом…

Алабама не просто был где-то рядом. Он гордо восседал за рулем спортивного велосипеда фирмы «Харлей». Он всегда любил эту надежную и красивую машину. С любовью проводил по хромированному рулю, по свежей, несмотря на довольно солидный возраст велосипеда, краске. Алабама пригнулся и заложил такой крутой вираж, что казалось, еще немного, и расплавленный жарой газон обожжет его пальцы. На ветру гордо развевалась прославленная бородка-эспаньолка Алабамы, как бы оправдывая его претензию на звание самого быстрого ездока в округе. Алабама обернулся назад к своему спутнику:

— Эй, Кинг, а ведь мы могли бы сейчас сидеть на вечеринке у Латхама и попивать пиво, развалясь на каком-нибудь мягком канапе, а?

Спутник Алабамы выглядел внушительно. Глядя на него, на ум приходил единственный эпитет, точно отражающий картину — гора мускулов. Впечатление было таким, словно ожил знаменитый анатомический рисунок Леонардо да Винчи. В медицинском колледже он мог бы служить наглядным пособием. А Кинг к тому же знал свои мышцы наперечет и мог правильно их все назвать. Он наклонился вперед и прокричал в ухо Алабаме:

— Что из себя представляет этот Латхам?

Кинг был помощником и другом Алабамы и был единственным человеком, которому знаменитый фотограф дозволял чуть короче произносить свое имя — с тремя «а», а не с четырьмя — «Алабам».

— Он просто засранец.

— Богатый засранец.

— Да, вонючий и богатый засранец.

Далее двое друзей продолжили свой путь в молчании, поскольку продолжать дискуссию во время подъема в гору на горячем ветру было довольно трудно. Они проезжали поворот за поворотом, и во время очередного виража Алабама припомнил, когда он впервые встретился с Латхамом. Тогда он жил в Париже у своих друзей Джульетты и Мэна Рэй в их маленькой квартирке на Монпарнасе. Алабама тогда только решил освоить новое направление своего творчества — фотопортреты и немного отдохнуть от фотопейзажей. Тогда же в Париже появился и Дик Латхам. Как и все богатые американские плэйбои, он целовал красивых девушек, заставляя сильно биться их маленькие сердечки, затем бросал их, разбивая хрупкие надежды парижанок на семейное счастье. Для Алабамы в тот период его творчества американский бонвиван Латхам представлял настоящий интерес как объект для фотоисследования. И он запечатлел американца, но так, как он видел его, и, вполне возможно, таким, каким Дик Латхам, в действительности и был. Алабама подметил его стремление выдать себя за нечто большее, чем он был. Трудно, даже после стольких лет, объяснить как и почему они невзлюбили друг друга с первого взгляда. Как бы там ни было, Алабама отснял американца и напечатал его снимки. Когда же герой фотопортрета увидел себя в исполнении Бена Алабамы, то в ярости разорвал фотографии и не пожелал ничего за них платить. Случись подобное в обычное время, Алабама не стал бы и обращать внимания на это, в крайнем случае — послал бы куда-нибудь подальше. Алабама не позволил бы себе унизиться до просьб. Но вся беда заключалась в том, что как раз тогда Алабама был крайне стеснен в средствах и уже успел до этого занять у своего друга Мэна Рэя сотню долларов и истратить их. Кроме того, он потратился на проявление пленки и печатание снимков. Наступило время возвращать друзьям долги, и Алабама, наступив себе на горло, вновь на правился к Дику Латхаму и снова попросил его оплатить расходы. Но высокомерный выскочка, плэйбой грубо отверг его вежливую просьбу, да еще и посмеялся над ним. Двадцать пять лет минуло с той поры, но память об этом унижении порой возвращалась к Алабаме, и тогда он терял над собой контроль. Так отнестись к его тонкой художественной работе само по себе было оскорблением. А заставить его унизиться до просьбы, почти до мольбы, а потом отказать — хуже этого на свете для Алабамы ничего не было. Подобное унижение невозможно ни забыть, ни простить.