Семья тигров - Буссенар Луи Анри - Страница 3

Из-под навеса вышел Жорж, бросил в печь очередную порцию свиного жира, чтобы усилить огонь. Запахло печеным. Этим странным запахом Жорж почему-то привлекал хищников. Я невольно усмехнулся подобной странной связи — ягуары и запахи кухни.

— Нечего смеяться, — прошипел недовольно Казальс. — Мы вообще, кажется, остались с носом. Тихо! А вот и они!

Святая правда! В кустах сначала послышался легкий шорох, потом прерывистое жаркое дыхание. Животных все еще не было видно. Но их рычание неслось с разных сторон. Осторожные звери несколько раз обходили поляну. Этот кругообразный «променад» длился по меньшей мере целый час.

Мы замерли как статуи. Тишину по-прежнему нарушало лишь тиканье часов, кастаньетное постукивание зубов еще более испуганного Моргана да похрапывание плосколицего китайца. Добряк, оглушенный опиумом, сейчас пребывал в краю сновидений, издавая не очень благозвучные храпы, как будто в носу у него застрял мундштук от кларнета.

От бесконечного напряжения глаза устали и отказывались уже что-либо различать. На какое-то мгновение мы прикрыли тяжелые веки.

Никого по-прежнему. Но шорохи ощущались уже ближе. Несомненно, запах топленого жира притягивал животных. В двадцати метрах от края поляны уже просматривалось огромное черное пятно. Сердце забилось сильнее, легкая испарина покрыла ладонь правой руки, сжимающей ружье.

Стрелять, однако, было рано. Я еще недостаточно отчетливо видел противника.

Оба мы оставались в гамаке, повернувшись спиной друг к другу, каждый контролируя свой участок: Казальс — восточную часть леса, я — западную. Прекрасная позиция, как вскоре подтвердилось.

Еле ощутимая дрожь моего ружья вызывала легкое шуршание гамака, изготовленного из плотной хлопчатобумажной ткани, и этот шорох, по-видимому, дошел до ушей животного. Зверь остановился и стал тревожно перебирать когтями сухую землю. Я вскинул на плечо ружье, нацеливаясь. Хищник резко повернул голову в мою сторону, издав короткий, гортанный звук. Его глаза двумя фосфоресцирующими точками сверкнули сквозь черноту деревьев.

Я тихо спустил курок. Раздался оглушительный выстрел, ослепительное зарево осветило поляну, окутав ее медленно расходящимся облачком дыма. Мгновение ничего не было видно. Китайцы пробудились и жалобно запищали, как стая попугаев. Жорж закричал во все горло:

— Они убиты. Оба!

— Как оба? — спросил Казальс, держа еще дымящийся карабин. — Вы разве стреляли? — задал он мне вопрос.

— Да, а вы?

— Я тоже.

— Невероятно!

— Это так же вероятно, как и то, что мой хищник лежит вверх ногами в двух метрах от огнища.

— А моего пуля застала у банки с жиром.

— Браво! Два выстрела прозвучали как один. И оба ягуара мертвы!

Целый день, как того требовала элементарная осторожность, мы не покидали своих позиций.

Вот как все произошло. Пуля Казальса, попав в левый глаз самки, прошла вдоль всего позвоночного хребта и вышла через левый бок. Смерть наступила мгновенно. Мой выстрел крупной дробью сразу же снес половину головы у другого ягуара — самца. Он рухнул бесчувственной массой.

И все же хищники оказались не ягуарами, как мы полагали, а оцелотами, ничуть не менее опасными, хотя и меньшими по размерам животными. Длина самца, который был чуть больше самки, вместе с хвостом составляла метр шестьдесят.

Мы только принялись снимать шкуры с хищников, как услышали пронзительный крик и, встревоженные, снова схватились за ружья, раздвинув ветви деревьев. И что же мы увидели?

«Храбрец» Морган торжествующе нес бедного маленького оцелота, величиной с обыкновенную кошку, детеныша обеих жертв. Ударом сабли он отсек ему голову и теперь держал за хвост, нещадно ругаясь.

— Жорж! — воскликнул я. — И тебе не было страшно?

Целое семейство поверженных хищников лежало у наших ног.