Охотники за каучуком - Буссенар Луи Анри - Страница 8

Винкельман давно уже лелеял в тайне надежду вернуть себе свободу, и на этот раз случай казался ему благоприятным, так как голландская Гвиана была близко. Он переправился через Марони на плоту и достиг ближайшей колонии.

Но здесь его вскоре задержали голландские солдаты с поста Альбина и водворили обратно в его острог, в силу существующего между двумя правительствами соглашения о выдаче беглецов.

– Бедняга! – невольно воскликнул старший смотритель, увидев вновь перед собой Винкельмана. Тебе положительно не везет! И подумать только, что мне придется заковать тебя в цепи на два года!

Но спустя шесть месяцев Винкельман был освобожден от этого наказания губернатором за то, что спас жизнь тонувшему пехотному солдату.

Однако не прошло и года, как он вторично пытался бежать, но был задержан и опять предстал перед военным судом, который приговорил его к тому же наказанию.

Он снова был водворен в Кайену, и губернатор, к которому члены совета обратились с ходатайством о помиловании виновного, приказал привести его к себе.

– Дайте мне слово, что вы не будете пытаться бежать, и я тотчас же прикажу снять с вас цепи!

– Не могу я дать вам этого слова, господин губернатор, слово должно быть свято, а это обещание, быть может, и не под силу мне! – отвечал Винкельман.

Тем не менее главнокомандующий Гвианы помиловал его и освободил от наложенного на него наказания. Из чувства ли признательности за это великодушие властей по отношению к нему, или же за отсутствием благоприятных случаев, неизвестно, но только в продолжение целых восьми лет каторжник не возобновлял своих попыток бежать.

В начале этого рассказа мы видели, при каких условиях в нем вновь пробудилась жажда воли и свободы с еще большей силой, чем прежде.

Винкельман и араб, отправленные Лушем за плодами, долгое время бродили по лесу, не встречая ничего годного в пищу человеку.

Люди вообще охотно воображают, что громадные девственные леса экваториальных стран, где растительность так величественна и так роскошна, изобилуют плодами и ягодами в диком состоянии; что они кишат всякой дичью, что, словом, человек, очутившийся волею судеб в этих лесах, может в продолжение известного времени, если не утопать в излишестве, то во всяком случае не испытывать недостатка в пищевых продуктах. Но это – большая ошибка.

Одинокий человек находится среди девственного леса совершенно в таком же положении, как потерпевший крушение – на плоту среди океана. Плодовые деревья экваториальных стран, о которых так много говорят, в сущности, нисколько и ни в чем не превосходят наши плоды, плоды и фрукты умеренной зоны, и никогда не произрастают так, сами собой, в чащах девственных лесов. За исключением лишь весьма редких случаев, эти великолепные деревья, величественные гиганты и могиканы лесов, дающих превосходнейший строительный и корабельный материал, самые ценные мебельные деревья, – не бесплодны, но плоды их совершенно не пригодны в пищу человеку.

Можно еще считать, пожалуй, съедобными некоторые виды ягод, в большинстве случаев недоступных, так как они растут на недосягаемой высоте. Добытые с громадным риском они едва пригодны для утоления самого жестокого голода, но отнюдь не для того, чтобы полакомиться ими.

Таковы плоды мамбина, дикого сапотильника, желуди или орешки балата, плод желтолистника, канарника, катука и душистого кедренника и другие.

Еще плоды ягодного лавра, гуявника, манго или мягкоплодника, а главным образом хлебного дерева и банана, могут считаться серьезно съедобными плодами, хотя они собственно не южноамериканского происхождения. Они давно были завезены сюда и прижились, но требуют известного ухода и культуры, чтобы давать съедобные плоды.

Они должны быть возделаны рукой человеческой, и, если встречаются иногда в диком состоянии, то только на заглохших вырубленных местах, где вскоре гибнут от громадного количества растений-паразитов.

Таким образом даже кочевой индеец, несмотря на его неимоверную лень, все-таки обзаводится небольшим участком выкорчеванной земли, где сеет и снимает игнам, пататы и главным образом маниок, являющийся главной основой его питания и первым оплотом против голода. А если он охотится, чтобы дополнить и разнообразить свою пищу, то не в девственных лесах, а где-нибудь по течению реки и вблизи озер, где в изобилии встречается и рыба, и дичь. Кроме того, там, где индеец, с присущей первобытному человеку изумительной выдержкой и знанием природы, умеет разыскать и выследить зверя, цивилизованный человек никогда не нападет на его следы и всегда вернется с пустыми руками.

Встретить черепаху будет уже великой находкой. Что же касается птиц, хокко, туканов, агами, куропаток и других, то о них и думать нечего, если, кроме превосходного оружия, нет еще и основательного знания всех приемов этих чрезвычайно трудных охот. Точно так же трудно ему найти и оленей, коз, кариаку, пекари, агути или простых тату или армадилов. Эти звери также не находят себе пропитания в девственных лесах, а обыкновенно держатся вблизи больших прогалин, саванн или рек, где растительность видоизменяется от отсутствия гигантских деревьев.

Вот почему наши двое посланных, поискав и насобирав кое-каких жалких, едва съедобных ягод и вдоволь надсадив спины в поисках очень неприглядных на вид, но чрезвычайно вкусных гуан (ящериц), невольно вскрикнули от радости при виде пальмы средней величины со стройным стволом.

– А-а, вот патауа! – воскликнул Шоколад, – теперь мы покушаем капустки… Теперь с голоду не умрем! – и, не долго думая, он принялся рубить своим палашом ствол, плотные и крепкие волокна которого не поддавались даже острому клинку.

Между тем как бедняга с нечеловеческим усилием рубил ствол пальмы, скажем несколько слов относительно этой съедобной части ее, называемой почему-то нашими натуралистами «пальмовой капустой» и описанной ими так, что у людей слюнки текут, когда они читают о ней. Но в сущности это вовсе не так. Слово «капуста», которым называют верхние побеги арековой пальмы, марипы, или патауа, как нельзя менее соответствует внешнему виду этого побега.

Вообразите желтоватую, цвета слоновой кости, массу, обладающую плотностью свежего миндаля, имеющую цилиндрическую форму, толщиною с предплечье человеческой руки, и достигающую длины одного метра и более. Этот мясистый цилиндр заключен в оболочку из листьев, венчающих вершину пальмы.

Трудно себе представить что-нибудь менее похожее на капусту, чем это странное вещество, состоящее из коротких волокон, хрустящее, почти совершенно безвкусное, которым, конечно, можно наполнить желудок голодающего, но совсем не полакомиться.

Как бы то ни было, не имея ничего другого под рукой, наши искатели плодов отдали должное этому угощению, добыть которое было так неимоверно трудно. К довершению беды, когда они вздумали вернуться в лагерь, то оказалось, что сбились с пути. А так как провести ночь одним в лесу не представлялось для них чем-то особенно ужасным, то они легко примирились с этим обстоятельством, и, расположившись на ложе из обрубленных Шоколадом листьев пальмы, заснули крепким сном.

На другое утро, как только рассвело, старый искатель деревьев, которому только наступление ночи помешало разобраться в пути, очень скоро напал на свой след. Немного сконфуженные, Шоколад и араб вернулись в лагерь, как охотники с неудачной охоты, опасаясь, чтобы их неудача не отразилась на общем состоянии припасов маленького отряда.

Но, против своего ожидания, они застали лагерь в самом радостном настроении, и, – неужели это только воображение? – им показалось, что слышен вкусный запах жареного мяса, приятно щекочущий их обоняние!

– Ну же, вы, увальни! – весело приветствовал их Луш. – Присаживайтесь к компании… У нас есть свеженькое мясо да еще вволю! Есть чем набить брюхо!

– Слава Богу, – проговорил Шоколад, подсаживаясь к товарищам, – нам двойная порция не повредит: мы проработали впустую… Со вчерашнего дня мы не нашли ровно ничего, кроме пальмовой капусты… Да, кстати, что это вы едите? Какое мясо?