Охотники за каучуком - Буссенар Луи Анри - Страница 11

Тем временем действие прилива становилось все менее и менее ощутимым. Через минуту прибыль воды должна была совершенно прекратиться, затем вода начнет сбывать, отходить обратно в море. Но молодой капитан не стал дожидаться этого момента, чтобы принять все необходимые меры предосторожности против надвигающейся проророки.

Впрочем, времени было еще достаточно, так как громадный подъем вод Амазонки должен был произойти не ранее, как через шесть часов.

Вдруг негр, сидевший на корточках на носу, радостно вскрикнул:

– Господин, надежда! ..

Рулевой налег на руль, – вижилинга послушно свернула к левому берегу и вошла в маленькую, но глубокую бухточку, защищенную выступом врезающегося в реку почти на пятьдесят метров мыса.

– Бросай якорь! – скомандовал капитан.

Якорь, укрепленный на двух канатах, моментально упал на дно и сразу зацепился за него. Затем убрали паруса, осмотрели мачты во всех скрепах и все, что на Палубе могло быть смыто водой, поспешили убрать. Все клюзы и люки тщательно закрывали; даже сами люди, из опасения быть снесенными волной, готовили веревки и канаты, чтобы в момент близкой опасности привязать себя к чему-нибудь. Маленькую бортовую шлюпку подняли на палубу, опрокинула вверх дном и плотно пришвартовали к судну.

Корма судна осталась обращенною в сторону моря, чтобы повернуть ее при убыли воды и таким образом устоять против гигантского вала в тот момент, когда он с быстротой урагана, словно смерч, налетит с моря. Якорные канаты были отпущены на столько, чтобы их могло хватить с избытком на всю высоту вала, принимая в расчет его максимальный подъем. Эта предосторожность совершенно необходима, так как иначе судно могло разом пойти ко дну в случае, если бы якорь зацепился и не мог высвободиться сразу, как это только что случилось в устье реки. На этот раз не хватило бы времени ни предпринять что-либо, ни сдать якорный канат, ни даже перерубить его: с такой неудержимой силой налетает проророка и с такой головокружительной быстротой сокрушает она все на своем пути.

Наконец, все было готово, оставалось только ждать. Роковая минута близилась.

Вскоре со стороны океана, как будто из самых его недр, донесся глухой шум, точно отдаленный гром, смешанный со свистом урагана.

Но вот глухой шум этот растет, становится звучным, грозным, оглушительным. Вдали появляется гряда пенистых гребней волн и все растет и растет от северного мыса до берегов Мараджо. Под этими пенистыми гребнями вдруг встает громадный вал, вышиною в семь метров, встает как-то сразу, совершенно прямой и отвесный, как стена, и устремляется на приступ реки, разбивается о Пунта-Гросса, вырывается на равнину и разлетается в воздухе тысячами водяных снопов из алмазных брызг и пены, с оглушительным шумом страшного водопада.

Все это совершается внезапно, мгновенно, как взрыв. Про-ро-ро-ка! Теперь только можно вполне оценить точность названия, данного этому явлению индейцами. Это слово звукоподражательное, какие иногда, и не редко, встречаются в примитивных наречиях: первые три слога изображают рокот, с каким громадный вал несется вперед, а последний – звук разбивающихся на берегу всесокрушающих вод. Этот бешеный вал несется и между островами. Страшный, сдавленный в проливах, слишком тесных для него, он как будто еще более свирепеет перед преградами, разрывает берега проливов, мчится по отмелям, врывается на сушу и, потрясая своей белой пенистой гривой, развевающейся по ветру, точно снежная метель, с еще большим бешенством обрушивается на скалы, которые как будто обращает в брызги, на острова и островки, совершенно затопляемые им, на кусты, которые он поглощает или вырывает с корнем и крутя уносит за собой, равно как и громадные стволы и пни, вырванные с корнями.

Ничто не в силах остановить этот вал или преградить ему путь. Вековые деревья он увлекает за собой, вращая и швыряя их, как щепки; осколки скал и громадные глыбы земли, оторванные от берегов со всей своей растительностью, вертятся, мчатся и поглощаются валом на его пути.

Но мало-помалу отдаленный шум ослабевает; прибрежные кусты и деревья появляются над водой; вода начинает сбывать, как будто она уходит в землю; течение становится менее стремительным. На поверхности мутно-желтых вод остается только пелена белой пены, смешанной с листьями, цветами, разными обрывками и обломками; река еще не спокойна, она все еще как будто вздрагивает, как вода в котле, только что переставшем кипеть.

Море успокаивается, когда вдруг вдали снова возникает глухой шум второго вала. Он несется так же, как и первый, но не столь уже грозный, не столь высокий, не столь бешеный; но зато несется быстрее первого, стремительнее его и уносит за собой еще больше ветвей, кустов, деревьев и корней, еще больше всяких обломков и пены. Третий вал еще слабее.

Наконец, все кончается. Море, которое с минуту тому назад было грозным, теперь расстилается, как зеркало.

Весь феномен продолжается обыкновенно около пяти минут.

Человек, который с какой-нибудь возвышенной, недоступной для воды точки присутствовал бы при этом чудесном зрелище, мог бы вообразить, что после этого все живое должно погибнуть и исчезнуть с лица земли. Между тем, где силы природы побеждены, там, бесконечно малое, атом, затерянный среди катаклизма, остается невредим и продолжает жить.

То же самое мы видим на маленьком судне, которое мы оставили лицом к валу, вздымающемуся отвесною стеной на высоту семи метров и протяженностью в пятьдесят лье.

Течение Арагуари, почти параллельно течению Амазонки, и устье сливается с устьем последней.

Как мы уже говорили, она также подвержена проророке, и на столько, что на протяжении тридцати лье река прорывает и изменяет свое русло в такой степени, что даже само направление ее меняется.

Но, благодаря принятым предосторожностям, благодаря также занимаемому ею в маленькой бухточке положению, вижилинга не только могла безнаказанно вынести этот страшный прилив, а даже и воспользоваться им для продолжения своего пути.

Напор первого вала, сильно умеренный, если не совершенно задержанный выдающимся в реку мысом, защищающим бухту, все-таки мигом поднял маленькое судно на семь метров высоты, и, конечно, оно было бы разбито в щепки, если бы якорь, спущенный на двойном канате, не удержал его на месте. Внезапно удержанная на месте в тот момент, когда, подхваченная валом, она должна была быть унесена и поглощена им, маленькая вижилинга вздрогнула, затрещала; завертелась, но осталась на месте. Гетоба, каменное дерево с берегов Амазонки, еще раз подтвердило свою заслуженную репутацию. Люди, надежно привязанные к мачтам и бортам, без страха встретили холодный душ, образованный валом, который затем понесся по течению, теряясь вдали. Второй вал унес за собой часть мыса, которая исчезла бесследно в одно мгновение. Третьего вала маленькое судно не только не опасалось, но еще, напротив, рассчитывало воспользоваться им, чтобы ускорить свое плавание.

В мгновение, когда этот третий вал поднял вижилингу, рулевой, получивший заранее распоряжение, сильно поворачивает руль. Судно, не будучи более носом против вала, разом поворачивается. Капитан, стоявший наготове, двумя сильными ударами сабли перерубил оба якорные каната, не заботясь более о ставшем бесполезным якоре.

– У нас нет времени поднять якорь; да и кроме того, мы всегда можем вернуться за ним впоследствии, во время отлива! – пробормотал про себя капитан.

А вижилинга, повернувшись полным оборотом, понеслась вверх по течению вместе с приливом третьего вала с поразительной быстротой.

В несколько минут подняли паруса, – и быстрота хода маленького судна усилилась еще больше, благодаря не перестававшему дуть сильному восточному ветру.

Быстрота хода доходила до 18 километров в час. Наконец, с наступлением ночи, успев оставить за собой более десяти километров, судно остановилось, а на другой день с рассветом снова пустилось в путь.

За это время берега реки уже существенно изменились. Болотистые отмели, поросшие корнепусками, начали исчезать. «Лихорадочные» деревья, которым необходима солоноватая вода, стали попадаться все реже и реже. Сюда прилив с моря уже не доходил.