Капитан Сорви-голова - Буссенар Луи Анри - Страница 25

- Ничего не поделаешь, - с грустью прошептал полковник Виллебуа-Марей. - Он не знает даже азбуки современной войны. И заранее можно предсказать, что благодаря раздутой славе и слепой вере в него буров Кронье станет злым гением своего отечества.

Эти воистину пророческие слова меньше чем через два месяца получили печальное подтверждение.

ГЛАВА 2

Иностранный легион – обреченный легион. – Ночная атака. – «Длинный Том» получает повреждение. – Бронепоезд. – Кронье приказывает, Сорви-голова повинуется, – Вперед, Молокососы! – Динамит. – Железная дорога минирована. – Приказ Фанфану. – Сорви-голова на мосту. – Ирландец. – В пучине.

Нет слов, Европа обнаружила у малоизвестных ей до сих пор буров много благородных и прекрасных черт.

Буры в высокой степени отличались трезвостью, выносливостью, бескорыстием, отвагой, патриотизмом. Эти неотъемлемые хорошие их качества вызвали восхищение всего мира и заставили даже врагов относиться к ним с уважением. Но все же надо признаться, что одно из прекраснейших качеств человека – чувство благодар-ности – было знакомо им лишь в весьма умеренных дозах.

Буры с самого начала платили недоверием тем людям, которые вместе со своей кровью несли им в дар неоспоримый военный опыт.

А ведь эти люди были не простыми искателями приключений. Нет, то были выдающиеся офицеры – французы, австрийцы, немцы, русские, – блестящие способности которых высоко ценились в их родных странах. Несмотря на это, иностранных волонтеров долго держали в стороне от серьезных дел, на самых незначительных постах. Им приходилось с трудом пробивать себе дорогу, как бы па-сильно оказывая бурам те или иные услуги.

Но, вопреки всем стараниям, их так и не оцепили по достоинству до самого конца войны, так и не сумели извлечь из них всю ту пользу, которую они способны были и хотели принести. К их советам редко прислушивались, и в отношениях с ними проявлялось возмутительное равнодушие, доходившее часто до пренебрежения и даже неблагодарности. Об этом в один голос свидетельствуют все иностранцы, сражавшиеся в армии Трансвааля. Их рассказы о бурской войне пропитаны горечью разочарования.

Больше того: буры при каждом удобном случае пользовались иностранцами для выполнения самых трудных и опасных операций. На их долю выпадали самые изнурительные повинности, им поручали самые тяжелые дела, ими сознательно жертвовали и часто посылали на верную смерть без всякой пользы для дела, вернее, для того, чтобы сберечь жизни буров. Словом, европейские добровольцы были в Трансваале на положении иностранного легиона, которым буры широко пользовались для всяких нужд, примерно так же, как мы во Франции используем наш иностранный легион.

Нельзя, впрочем, утверждать, что такое положение вещей было не по душе нашим отважным волонтерам. Ведь этим отчаянным ребятам предоставлялась полная возможность драться, как одержимым, и совершать подвиги, казавшиеся невыполнимыми и граничившие с легендой.

Мы сочли уместным упомянуть здесь об этой не лишенной известного исторического значения черте характера буров, тем более что именно благодаря ей нашему храброму капитану Сорви-голова вскоре представился новый случай отличиться.

В ночь после кровавого поражения, нанесенного английской армии, истомленные буры крепко уснули на тех самых холмах, которые они столь храбро защищали. Часовые едва стряхивали с себя дремоту, и даже стрелки, которые несли службу охранения на далеко выдвинутых постах, отяжелев от усталости, лежали в глубине своих «rifle pits"* полузакрыв глаза и с неизменной трубкой во рту.

Вдруг яркие вспышки огня прорезали темень на юге, загрохотали пушки, и, прорвав ночную тишину воющим полетом, на буров полетели фугасные снаряды, рассыпая вокруг себя фонтаны осколков.

Началась бестолковая суета, послышались призывы: «К оружию!», крики начальников, с большим трудом восстанавливавших боевой порядок, – короче говоря, поднялась та суматоха, которую всегда влечет за собой неожиданное ночное нападение.

Наконец по всей линии загремели и ответные выстрелы буров. Но их пушки били наугад по тем местам, где вспыхивали выстрелы. Разумеется, шуму было гораздо больше, чем дела. По крайней мере, со стороны буров.

И, напротив, создавалось впечатление, что англичане заранее выверили свои прицелы. Несмотря на темноту, их снаряды падали с ужасающей точностью.

В самое короткое время две пушки буров были повреждены и выведены из строя лиддитовыми снарядами. Но несравненно серьезнее оказалось другое: англичане изувечили «Длинного Тома», большую пушку Крезо. Это привело буров в настоящее отчаяние. Послышались гневные, полные ужаса возгласы:

– «Длинный Том» взорван!.. «Том» взорван!.. Проклятые англичане!

– Негодяи! Подлецы! Разбойники!..

Ствол лучшей пушки буров, по своему калибру и дальнобойности превосходившей все английские орудия, был изуродован. Неизвестно откуда пущенный английский снаряд с дьявольской точностью ударил в край ее жерла. Еще немного – и он проник бы в самый механизм «Длинного Тома».

Но последствия и без того оказались внушительными. Жерло орудия сплющилось, словно от удара парового молота, а металл так раскалился, что край жерла стал тем-но-красным. В довершение всего, пушка перевернулась вместе со своим лафетом. Она окончательно вышла из строя.

«Длинный Том»! Бедняга «Том»!

Казалось, что вместе с этой пушкой англичане искалечили душу сопротивления.

Люди теснились вокруг орудия, как возле смертельно раненного главнокомандующего. Отважный французский инженер Леон, словно врач, горестно исследовал повреждение.

– О, я вылечу ее, непременно вылечу! – сказал он, грозя кулаком англичанам, продолжавшим стрелять со стороны Моддера.

Кронье в это время сидел один в своей палатке. Склонившись над картой, он при свете свечи изучал малейшие извилины поля. Ему донесли о несчастье.

– Да разве вы не догадываетесь, откуда стреляют? – спросил он с невозмутимым спокойствием, которое никогда не покидало этого человека.

– Нет, генерал. В той стороне не было ни одной английской батареи.

– Значит, ее установили недавно, минут пять назад.

– Не понимаю, – ответил адъютант.

– А бронепоезд? Забыли?

– Ах да! Проклятый бронепоезд!-воскликнул адъютант.

– Его в таких случаях тихо подводят и останавливают на отрезке железнодорожного полотна, заранее намеченном для математически точного прицельного огня,– продолжал Кронье. – Морские орудия, которые шлют нам сейчас свои снаряды, установлены на специальных платформах и наведены под известным углом, тоже предварительно выверенным. И вот результат!

– Но что же делать, генерал?

– Надо раз и навсегда захватить крепость на колесах. Для этого необходимо разрушить позади нее железнодорожный путь. А еще лучше снова взорвать мост через Моддер.

– Немедленно? – спросил адъютант.

– Да. Но у нас едва хватит людей для защиты позиций, в случае если бы англичанам вздумалось возобновить наступление. А это вполне возможно, потому что нападение бронепоезда – не что иное, как диверсия с целью отвлечь наше внимание. Враг полагает, что нас гораздо больше. Ах, если б у меня было десять тысяч солдат!

– Но ведь для этого рискованного дела вполне достаточно нескольких решительных людей, – возразил адъютант.

– Правильно. Только где найти таких людей?

– А Молокососы? А их командир Сорви-голова? – сказал адъютант.

– Дети! – воскликнул генерал. ~– Да, дети, но смелые, как львы, и хитрые, как обезьяны!

Подумав немного, генерал согласился:

– Хорошо. Позовите сюда капитана Сорви-голова.

– Слушаю, генерал!

Через несколько минут адъютант вернулся в сопровождении отважного француза.

Жан стоял перед знаменитым главой бурских войск, почтительно вытянувшись по-военному, но, как всегда, уверенный в себе и сохраняя чувство собственного достоинства.