Герои Малахова кургана - Буссенар Луи Анри - Страница 24

– Я невиновен! – бормочут его посиневшие губы. Полковник пожимает плечами и холодно говорит:

– Господа, нам здесь нечего делать! Я рассчитываю на вашу скромность… прошу вас, ни одного слова об этом. Этот несчастный – виновен! Если умрет, тем лучше для него. Ради чести всего полка необходимо, чтобы он исчез! Я позабочусь об этом!

Через сутки Сорви-голова, принесенный солдатами в каземат, очнулся от своего кошмара. Он лежал на постели, с головой, обложенной компрессами, с ноющей болью во всем теле. Подле него, на стуле, сидел зуав с длинной бородой, с грудью, украшенной крестами и медалями.

– Буффарик! – тихо шепчет Сорви-голова.

– Ах, мой голубь… бедный Жан!

– Ну, что случилось?

– Скверные вещи… у меня камень на сердце!

– Говори же, умоляю тебя! Понимаю… меня считают виновным! И полковник тоже?

– Да, он послал меня к тебе… потому что… черт возьми! Потому что я старейший солдат полка и люблю тебя…

– Он послал тебя? Зачем?

– Да, гром и молния! Проклятое поручение!

– Говори же! Ты уморишь меня!

– Он послал меня сказать… передать тебе… одну вещь…

– Какую вещь?

Бледный, убитый происходящим, сержант вынимает из кармана пистолет, кладет его на постель и глухо бормочет:

– Игрушка смерти! Бедный ты мой!

– Понимаю! – кричит Сорви-голова, срывая с головы компрессы. – Кебир хочет, чтобы я убил себя во избежание позора! Не правда ли?

Старый сержант молча кивает головой.

– Хорошо, – говорит Сорви-голова, – повтори мне его слова! Что он сказал тебе?

– О, немного! «Старик, – сказал мне кебир, – снеси этот пистолет Сорви-голове… Если у него есть сердце, он покончит с собой, а я замну это грязное дело, и его имя не будет опозорено! Это все, что я могу сделать для него ради его прежних заслуг!»

Сорви-голова вскакивает с кровати и кричит:

– Буффарик, старый друг, отвечай мне откровенно, как следует честному солдату. Ты веришь, что я продался неприятелю… изменил долгу, отечеству, знамени?

– Нет, не верю! Тысячу раз нет!

– А твои? Мадемуазель Роза?

– Она, моя дочь, милое создание… Она готова отдать свою жизнь, чтобы доказать твою невиновность!

– Отдай мне твою дочь, Буффарик! Если бы я попросил ее быть моей женой?

– Охотно, Жан! Я буду счастлив назвать тебя моим сыном!

Лицо Сорви-головы сияет. Он бросается в объятия Буффарика, крепко обнимает его.

– Спасибо тебе от всей души! Твой ответ решил все! Я невиновен и не убью себя!

– Как! Что же ты сделаешь?

– Да, в минуту отчаяния, при мысли, что мое будущее погибло, что мое имя обесчещено и любовь моя разбита, я послушался бы полковника, но теперь… я – человек, люблю Розу и хочу жить для нее!

– Я давно угадал твое чувство, – говорит растроганный Буффарик. – Роза разделяет его…

– Мы никогда не говорили с ней о нашей любви!

– Я знаю, мой милый… Но пока в сторону чувства! Что ты хочешь делать?

– Найти предателя… доказать свою невиновность! Я чувствую в себе много сил, энергии… я разобью все препятствия и добьюсь своего!

– Но ты не свободен!

– Ночью я попробую убежать!

– И тебе помогут, дружок! Надейся и потерпи!

ГЛАВА VII

Сорви-голова в тюрьме. – Неожиданное счастье. – Самоотверженность Розы. – Пароль. – Бегство. – Свободен. – По дороге в Севастополь. – Перед батареей номер три. – Дезертир.

Буффарик ушел. Наступила ночь, холодная туманная ноябрьская ночь. Сорви-голова сидит и размышляет, устремив взор на окно с железной решеткой. Да, надо бежать. Снова приходится ему нарушать регламент и открыто восставать против закона. Но как бежать? Буффарик обещал помочь, и это не пустые слова. Но Сорви-голова привык сам помогать себе. Он переносит стол ближе к окну, вскакивает на него и пытается расшатать железную решетку амбразуры.

– Трудно… железо крепкое… известь и цемент, – бормочет он. – За амбразурой – часовой, может быть, не один! Но бежать надо сегодня же!

В это время горсть камушков падает на стол, брошенная чьей-то рукой в окно. Сорви-голова думает, что это Буффарик, и с бьющимся сердцем тихо говорит:

– Кто там? Это ты, старик?

– Нет, мосье Жан, это я! – отвечает ему нежный молодой женский голос.

Он узнает этот певучий музыкальный голос, доносящийся к нему из-за решетки, как небесная мелодия.

Растерянный Сорви-голова бормочет:

– Роза! Мадемуазель Роза! Я так счастлив!

– Мой бедный друг! Вы счастливы! – отвечает ему голос с оттенком лукавства и нежности. – Счастливы теперь? Вы нетребовательны!

– Я восхищен, я с ума схожу от счастья… зная, что вы здесь и… пришли ночью, несмотря на усталость… опасности… пришли для меня… одна!

– Одна, это правда! Но мы обязаны вам жизнью, Жан!

– Роза! Дорогая Роза! Я дрожу при мысли, что вы… одна!.. Столько негодяев тут… часовые… могли выстрелить!

– С этой стороны нет часовых! Вам легко бежать. Что касается негодяев-торговцев, которые не пропустят ни одну женщину, то разве они заденут зуава?

– Как, зуава?

Молодая девушка от души смеется.

– Это правда. Ведь вы не видите меня… Я надела платье моего брата Тото, а на поясе у меня кинжал мамы Буффарик, на плече – ваш добрый карабин, а на спине ваш мешок…

– Боже мой! Вы тащили мешок…

– Да, он тяжел, и я охотно сниму его с себя. Трубач притащил его тихонько к нам. Мой геройский вид, да еще с мешком на спине, оградил меня от всякого подозрения!

– Проклятая темнота! Я не вижу вас. Роза!

– Напротив, надо благословлять ее… вам удобнее бежать. Слушайте, время дорого! Мы все устроили это втроем… мама, Тото и я… Папа делает вид, что ничего не знает, иначе его могут заподозрить!

– Да, – грустно говорит Сорви-голова, – полковник поверил клевете, а вы…

– Полковник судит вас по рассудку, а мы – по сердцу! Рассудок ошибается, сердце – никогда! Однако я болтаю… не прерывайте меня! Слушайте! Папа ничего не знает, но оставил на виду клинок и маленькую пилку, я принесла их сюда; потом он рассказал мне историю, из которой я узнала пароль и отзыв…

– Какой пароль? И отзыв?

– Смелость! Честь!

– Роза, дорогая! Ваша доброта, ваша самоотверженность трогают меня до слез!

– Тише! Кто-то идет!

С бьющимся сердцем, тяжело дыша, молодые люди стоят неподвижно, он – согнувшись у решетки и любуясь грациозным силуэтом, она – взобравшись на земляную насыпь.

Через пять минут Роза тихо продолжает:

– В мешке есть провизия, но не надолго… Куда принести вам еще?

– Я рассчитываю устроиться на севастопольском кладбище…

– Хорошо! Там ночью вам положат провизию и сообщат все, что будет нужно!

– Спасибо! В двадцати шагах от решетки, вправо, вдоль стены, в яме!

– Отлично! А теперь, милый, за дело! Бегите, боритесь за свою честь, потому что она – и моя тоже. Устраивайте наше счастье! Возвращайтесь счастливым, отомщенным. Мое сердце будет с вами!

Прелестная девушка скользит вниз и тихонько уходит, мелькнув, словно тень, мимо часовых, и спокойно идет по дороге, ведущей во французский лагерь.

Сорви-голова тяжело вздыхает, опускает голову и шепчет:

– Она права! Надо действовать!

В руке его осталась маленькая пилка и клинок, принесенные Розой. Зуав кладет клинок на стол, берет пилку и начинает пилить решетку. Работа не требует особых усилий. Инструмент образцовый по прочности и силе. Сорви-голова усердно работает. Через час решетка падает.

Неподалеку звучно бьют часы. Одиннадцать!

Сорви-голова прячет в карманы пилку, клинок и пистолет, присланный полковником. Держась руками за оставшиеся прутья решетки, он поднимается к амбразуре и вползает в отверстие, с усилием, кое-как выбирается из амбразуры.

– Уф, устал! – говорит он, стоя на земле. – Чуть не застрял.

Сорви-голова нащупывает свой мешок, свой карабин и бормочет:

– Эта тяжесть под силу только мулу или зуаву! И Роза несла это! Милое, самоотверженное создание! Как она добра, и как я ее люблю!