Герои Малахова кургана - Буссенар Луи Анри - Страница 13

– А меду-то! Смотрите! У каждого дома пчельник… Берегитесь только пчел!

– Совсем обетованная земля!

– Тетка Буффарик! Здесь лучше всякого оазиса!

– Это правда, дети мои, – говорит маркитантка, – пользуйтесь случаем! Нет известий от Сорви-головы?

– Ничего нет, тетка Буффарик!

– Это скверно и беспокоит меня!

– Пустое! Не бойтесь! Наш Сорви-голова редкий молодчина!

– Те-те-те! Это верно, голубчик! – прерывает его маркитант, который подходит к собеседникам, высоко держа голову, выпятив грудь, с развевающейся бородой.

– Наш Сорви-голова – смельчак, которому не надо няньки…

Пушечный выстрел прерывает его слова.

– Что такое? Пушка? Нападение на авангард?

Все глаза устремлены на Севастополь, который виднеется в десяти километрах. Огромная туча дыма стоит над рейдом, и пушка грохочет безостановочно. Нет, это не атака. Но рейд закрыт. Полагая, что он недостаточно защищен, и желая запереть его, чтобы помешать союзному флоту атаковать его с моря, Меньшиков приказал загородить вход, потопив русские корабли. Без колебания, но с огромной тяжестью на душе он жертвует половиной флота, решаясь на отчаянный и в то же время гениальный поступок.

Три фрегата и пять кораблей затоплены моряками. Вода проникает в люки, врывается на мостики, заливает снасти. Корабли вертятся, качаются и тонут… У некоторых из этих морских великанов агония продолжается долго. Они словно не хотят погибать. Тогда их братья по оружию, другие корабли, подходят к ним, стреляют и наносят им последний удар.

Флаги подняты, колокола звонят, священники служат заупокойную обедню, слезы льются из глаз, из груди вырывается крик ярости и мести.

Жертва ужасна, но Севастополь спасен! План союзников – напасть па город с моря – рушится. Осада крепости – невозможна.

Эту новость сообщают маршалу, произносящему пророческие слова: – Да, это достойные потомки русских, сжегших Москву. Храбрые люди! Я жалею моего преемника… кампания будет тяжелая!

Между тем арьергард французской армии переходит реку Каача и подвигается вперед среди волшебного солнечного пейзажа. Переход кончен. Просто приятная прогулка. Вот и замок графа Нахимова с окружающей его деревушкой.

В этой деревне расположатся счастливые зуавы второго полка. Левое крыло замка предназначено для раненых, следующих за войском в амбулаторных каретах. Маршал перенесен в парадные апартаменты.

Тетка Буффарик завладевает кухней и считает своим долгом угостить штаб изысканным обедом. Роза заботится о раненых. Несмотря на уверения зуавов, на утешения отца, у нее тяжело на сердце. Она думает о Сорви-голове, дорогом отсутствующем, исчезнувшем неизвестно куда, и дрожит при мысли, что даже для привычного, смелого солдата эта неспокойная жизнь, эти неожиданные приключения могут иметь роковой исход.

Но воспитанная в суровой школе долга, смелая девушка старается подавить свои чувства и не отходить от раненых. Во время пути она сделала большой запас винограда и угощает им раненых, измученных лихорадкой. Стоны и жалобы умолкают при появлении доброй феи, ласковый взгляд и нежная улыбка которой озаряют лучом надежды мрачную комнату.

Раненых около тридцати человек: артиллеристы, линейцы, охотники, зуавы и несколько русских. Все они, забывая страдания под тихой лаской ее голоса и взгляда, с восторгом смотрят на нее. В то время, как она кормит их сочным виноградом, полковой врач хлопочет о размещении больных, развязывает бандажи, вправляет руки и ноги, останавливает кровоизлияние. Все идет хорошо, даже раненый лейтенант чувствует себя лучше. От него не отходит его собачка-грифон.

– Посмотрите, мадемуазель Роза, какой чудесный удар саблей! – не может удержаться доктор.

– Ах, господин доктор! Это ужасно! Как он должен страдать!

У раненого половина головы выбрита. Ужасная рана, разделившая череп на две части, от лба до затылка, зашита у рта чудовищным швом.

– Двадцать две булавки! – бормочет доктор. – Понадобилось двадцать две булавки, чтобы соединить края, зато теперь держится отлично! Видите ли, мадемуазель Роза, эти головные раны – все или ничего! Если раненый не умер после удара, он может поправиться. Этот молодец проживет еще сто лет, клянусь вам, что через три недели он будет сидеть на лошади!

– Спасибо, доктор, – шепчет едва слышно раненый, – и вам спасибо, барышня!

На парадном дворе замка раздается топот скачущих лошадей. Группы офицеров подъезжают к крыльцу. Перед главным рходом, у которого стоят два часовых, развевается трехцветны и значок главнокомандующего. Слышны звуки труб и барабанов.

По приглашению Сенг-Арно командиры войска собираются на военный совет. Канробер, Боске, принц Наполеон, Форей – четыре дивизионных генерала; бригадные генералы: Эспинас, де-Лурмель, Бона; полковники: Клэр, Лебеф, Бурбаки.

Всех их встречает полковник генерального штаба Трошю и ведет к маршалу. Маршал, совершенно измученный болезнью, делает снова нечеловеческие усилия над собой, чтобы председательствовать на этом совете… последний раз!

Отдав военный поклон маршалу, офицеры садятся. В этот момент сильный толчок потрясает все здание сверху донизу и заставляет всех офицеров вскочить на ноги. Потом глухой удар, и из подвала вырываются столбы пламени.

ГЛАВА IХ

Фантазия княгини. – Огонь в мине. – Порох. – Сосиска, но не мясная.– Мани и контрмина. – Спасайтесь! – Бедный Сорви-голова. – Взрыв. – «Именем императора».

Дама в черном доводит свою ненависть до того, что хочет поджечь мину, которая должна стереть с лица земли всех начальников французской армии. Эта чудовищная фантазия исполнена. Из группы рабочих отделяется один человек и бежит предупредить княгиню, что все готово. Она ждет, опасаясь внезапного прибытия врагов. Вздох облегчения вырывается из ее груди вместе с яростным криком:

– Наконец-то! О, они в моей власти!

Княгиня спускается. Полковник подает ей искрящийся конец фитиля, и, шутливо кланяясь, замечает:

– Пожалуйте, княгиня! От вашей руки это будет апофеозом!

– Да, – отвечает она с жестоким смехом, – они полетят к небу… на воздух, но в виде клочьев!

Дама холодно берет фитиль, подходит к бреши и зажигает пучок фитилей, другой конец которых находится в бочках с порохом.

Когда в темноте подвала заискрились красные точки, она уходит со словами:

– Я подожгла вулкан, и он взорвет негодяев! Им не избежать теперь моей мести!

Сорви-голова в своем углу слышит эти ужасные слова. В нем кипит гнев против коварной женщины – олицетворения гения зла.

– Я должен был бы броситься на нее и всадить штык ей в грудь. Живая она наделает нам много зла! Ну, а потом? Его убьют… Нет, он должен жить, чтобы предупредить катастрофу, и если ему суждено погибнуть, то он погибнет ради серьезного дела, ради отечества…

Рабочие бросаются к бреши, кладут доски, кирпичи и заливают все это гипсом. Через десять минут все это превращается в камень, и дама в черном командует своим металлическим голосом:

– Назад!

Люди проходят перед ней, за ними оба начальника, она идет последней, бледная, надменная, но довольная.

Сорви-голова слышит, как запирают дверь, слышит глухие удары и удаляющиеся шаги.

Черт возьми, они замуровывают вход, сейчас заткнут отдушину. Тогда я примусь за дело. Сорви-голова, мой милый, постарайся пробить стену и добраться до бочек с порохом!

Не теряя ни минуты, он хватает свой штык и втыкает его в гипс. Но стена не поддается, твердеет все более и образует камень. Сорви-голова ругается и ворчит:

– Как плотно… нужен бурав… мой штык – это игрушка!

Клак! Резкий звук… штык сломался!

– Проклятье! – сердится зуав, чувствуя себя обезоруженным против неодолимого препятствия, но не хочет при знать себя побежденным, берет обломок штыка, тычет им в стену и успевает только ободрать себе ладони и пальцы.

Мало-помалу воцаряется полная темнота. Слабый луч света, проникавший сверху, гаснет. Наступает ночь, ужасная ночь в подземелье. Отдушина заткнута. Сорви-голова решается продолжать борьбу, кажущуюся теперь верхом безумия.