Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович - Страница 11

— А интересно все же… Когда человек для себя что-то просит, получается, еще неизвестно — выполнять, не выполнять… А вот если все, да дружно одного и того же хотят, и одного и того же все просят — тогда совсем другое дело… — философически рассуждали четвертые.

И тоже не было вопросов, что именно они имеют в виду, и какие именно общие желания сбылись в назидание всем.

Заброшенные в почти ненаселенные дебри, умирающие люди не знали стихов Георгия Иванова. Даже те, кто слыхал это имя, не мог знать написанного поэтом во Франции:

Лежит на золоченом пьедестале

Меж красных звезд, в сверкающем гробу,

Великий из Великих — Оська Сталин,

Всех цезарей превзойдя судьбу.

А перед ним в почетном карауле

Стоят народа младшие отцы.

Те, что страну в бараний рог согнули.

Еще дыша — но тоже мертвецы.

Какие отвратительные рожи!

Кривые рты, нелепые тела.

Вот Молотов. Вот Берия, похожий

На вурдалака, ждущего кола.

В молчании у сталинского праха

Они молчат. Они молчат от страха,

Уныло морща некрещеный лоб.

И перед ними высится как плаха,

Проклятого вождя проклятый гроб.

Вопрос — были ли они готовы разделить с Ивановым написанное? Несомненно! Можно разделить народ. Разбросать его по всему миру. «Советизировать», нагнав со всей Европы полную Россию бесноватых жидов-коммунистов; можно запретить русские праздники, само слово Русь и Россия. Можно совершить неслыханное количество зловещих и отвратительных преступлений и выдать их за светлые свершения. Можно изо всех сил стремиться к окончательному решению «русского вопроса» путем превращения русского народа в советский. Можно стравить народ в нескольких Гражданских войнах.

Но можно ли убить народ? Вот приходит общая, большая, единая для всех радость:

СДОХ СТАЛИН!!!!

И народ чувствует себя единым по отношению к событию. В каждое сердце ударило: и в Париже, и в Москве, и на тайном, не отмеченном ни на каких картах урановом руднике. Свершилось. Сдох. Ну, наконец-то…

Уж тут ни у кого не стало сомнений. И уж тут никто не произнес ни слова про шар, исполнявший ТАКИЕ желания.

ГЛАВА 4

Ирка Стекляшкина и

молодой Андреев, сын Михалыча

8 — 10 августа 1999 года

К комнате Павла Андреева компьютер стоял на столике, принадлежавшем еще его прабабке. Прабабушка делала за ним уроки, когда училась в гимназии. Поставив первый раз на стол компьютер, папа сказал, что они составляют контраст. И контраст действительно тут был.

Кроме того, в комнате Павла стоял секретер, и в нем — много всяких сокровищ, вроде коллекции ракушек. Была полка с книжками американских фантастов и других полезных писателей.

А на стене висели картины — одна очень хорошая и ценная, Цзян Шилуня, изображавшая кузнечика в траве. Другая была акварель, изображавшая деревню Юдиново, в которой папа когда-то раскапывал жилище из костей мамонта.

И много было всяких мелочей, создававших уют хорошо организованного, удобного для жизни и для работы жилища.

Сейчас в кресле сидела Ирина, и сама того не замечая, съела почти полную тарелку кренделей, испеченных бабушкой Павла. Во-первых, Ира волновалась. Во-вторых, ничего похожего на эти крендельки ее мама не умела делать, и сама Ирина, кстати, тоже. Дымился чай в чашках, оплывало масло на еще горячих кренделях. Павлу было вроде интересно, но Ирину не отпускало ощущение, что он как-то не очень верит во все: ни в дедушку, ни в его папку, ни в рудник, ни в шар. Ирине порой казалось, что парень не особенно верит даже в само существование Саян.

— Пашка, ты считаешь, мог быть такой шар? Такой вот, исполняющий желания?!

— В фантастике про такие написано много… Хочешь, поищу в американской?

— Паша, не только в фантастике… Про такие вот… шарым не шары, которые исполняют желания, я слышала. Есть такая легенда, старинная.

— Откуда знаешь?

— Пашка… Да ты на каком свете живешь?! В Карске буддистов, как собак нерезаных! А у них, знаешь, какие легенды?

— Ну например?

— Пашка! А давай я тебе их покажу?

— Кого?! Шары покажешь?!

— Ну какие шары! Шары еще будут. Я тебе буддистов покажу! Пусть сами порасскажут про шары!

Павел тоскливо окинул свою комнату: такую родную, уютную, с компьютером, пришпиленными к стенам картинками, с книжками и тетрадками, незаконченной работой, разложенной на секретере.

И перевел взгляд на пылающие восторженным энтузиазмом глаза Ирины свет Владимировны.

— Ну, пошли.

Не первым из, сынов человеческих Павел вынужден был делать не то, что он хочет, а что хочет его женщина.

— Пашка! Ты не знаешь, с кем я тебя познакомлю! Ты даже не представляешь, какие они оба умные!

— Кто «они»?

Оказалось, что в Карске живет один невероятно умный человек, который знает все про буддийские легенды, про тайны буддийских пещер, буддийских монастырей в Тибете и вообще про все буддийское.

Звали это чудо — знатока про все буддистское — Станислав Прокопович Побитов, и когда-то его привез в Карск бывший ректор университета. На короткое время Побитов занял даже пост проректора по науке, и близкие к нему люди объясняли уход очень просто: оказывается, мудрый Станислав Прокопович вовремя понял, что европейская наука — это все полная чепуха, глупости, и признак совершеннейшей некомпетентности. Наука вся стоит на совершенно дурацкой мысли, будто можно не быть каким-то объектом и при этом его понимать…

Ну скажем, предполагает ученый, будто он изучает жуков… А-ведь сам-то он жуком вовсе и не был! Откуда же он знает, этот европейский ученый, в чем мистическая суть жука?! Ну подумаешь, лапки он жуку пересчитает, еще какую-нибудь ерунду сделает, и только. А мистическая суть так и останется непознанной, потому что постигать ее можно только путем медитации, мастурбации, отшельнической жизни в горах Цибайшань, питьем отваров по древним буддийским рецептам и проникновением в ауру и в подсознание жуков вплоть до полного слияния с ними.

Были, правда, и другие объяснения причин, в силу которых Побитов бросил всякие занятия наукой и вообще исчез из университета. Но объяснения его друзей были красочны и увлекательны — про ауру, медитацию и горы Цибайшань. К тому же эти объяснения давались увлеченными людьми, славящими мудрого человека. А объяснения его врагов и недоброжелателей отдавали скукой и отражали мнение завистников и злопыхателей. Звучали всякие обидные слова, которые вообще нельзя говорить: «бездарность» или там «неспособность». Как известно, никто не имеет права ничего подобного говорить, потому что никто не знает, что такое способности, и не имеет права судить. Самые отпетые невежи даже намекали на некую душевную болезнь, что уж вовсе ни в какие ворота не лезло.

А один злопыхатель так вообще договорился до того, что понес про «ослиную тупость». Можно подумать, он сливался с подсознанием осла, проникал в его ауру и постигал его мистическую суть!

Но во всяком случае, пока людская мелочь болтала, Побитов достиг необъятных высот в познании мистических сущностей, проникновений в ауру, взламывания подсознаний и приготовления отваров. Таких высот, что обзавелся немалой клиентурой, и жил припеваючи, купил даже квартиру, обставив ее должным образом.

Уже на третьем этаже Павел невольно зажал нос: кисло-сладкий смрад буквально валил его с ног.

— Что это?!

— Это зелье от злых духов. Тибетские монахи даже намазываются им, чтобы пахнуть пострашнее. Привы… Ой, Пашка, что с тобой?!

Безумно выпучив глаза, Павел икал, зажимая рот и привалясь спиной к стене. На лбу у него выступил пот.

— Паша, ты что… Ой, бедный… возьми мой носовой платок… Это же от злых духов…

— Я, может, для них и есть злой дух…