Все дороги ведут в Рим - Алферова Марианна Владимировна - Страница 62

Бенит не успел достать платок, чтобы отереть лоб, как поднялся Альпиний. Прежде глава Галлии демонстрировал сдержанную преданность, ибо держал в уме печальную судьбу Бренна. А тут он вдруг с невероятной дерзостью по-плебейски ткнул пальцем в Бенита.

– Что нам тут говорили? Разве не Бенит возглавлял Империю столько лет? Разве это не он, вместо того чтобы создавать авиацию и бронетанковые войска, разводил лошадей?! Он хотел создать конницу лучше, чем у монголов! А они тем временем создавали танки. Это Бенит развязал войну в Африке! Он захватил Вифинию!.. Он!

Диктатор сидел, не в силах пошевелиться. Ему казалось, что все это происходит не с ним. В то же время каждое слово гневной филиппики гвоздями входило в его мозг и прибивало язык к небу. Бенит не мог оторвать взгляда от бледного лица Альпиния, от рдеющего на щеках болезненного румянца, от длинных светлых волос, тщательно расчесанных и, кажется, завитых, от темных горящих глаз и горящего золотого торквеса на шее.

Бенит внезапно почувствовал, что рот пересох. На ощупь отыскал на столе стакан, и сделал большой глоток. Тупая боль живым существом толкнулась в животе, будто не сок был в стакане, а яд.

– Он позволил сброду захватить Рим! И бунтовщиков поддержали исполнители! Его исполнители! Псы, которых он воспитал! – вбивал все новые и новые гвозди Альпиний.

– Исполнители! – повторил Бенит и нелепо хихикнул. Ну конечно… Исполнители!

Надо было защищаться. А он не мог. Его будто парализовало.

– Мы обязаны оградить страны Содружества от варваров и внутренних неурядиц. Бенит не может этого сделать. Он должен уйти! – подвел итог Альпиний.

– Это все Постум, – прошептал Бенит. – Волчонок вырос и показал себя. Он увел гвардию… Он предал меня и предал Империю…

Но его возражений никто не слушал.

Дальнейшие полчаса совершенно выпали из сознания Бенита. Кажется, говорил представитель Испании. Консул Франкии тоже что-то заявлял. Бениту все стало неинтересным. Он поднялся и пошел к выходу.

– В чем дело? – остановил его Альпиний.

– Разве заседание не кончилось? – спросил Бенит нетерпеливо.

Альпиний растерялся. В словах диктатора ему послышалась издевка.

– Мы еще должны принять резолюцию.

– А-а… – Бенит сел на место.

Альпиний стал зачитывать резолюцию. Бенит окинул взглядом сидящих и вновь поднялся.

– Кажется… она ни для кого не новость? – Бенит оттопырил нижнюю губу. Возможно, это должно было означать улыбку.

– Я послал проект резолюции тебе вчера, – напомнил Альпиний.

Кажется, Порция действительно передавала ему резолюцию. Бенит ее читал. Неужели это та самая резолюция? Вновь острая боль вспыхнула под ребрами. Диктатор ухватился за ручки кресла и медленно опустился на сиденье.

«… С четвертого дня до Нон июля необходимо немедленно восстановить власть императора Постума в полном объеме согласно конституции Империи и договору стран Содружества…»

Да, он читал это вчера. Но не позволил себе поверить, что кто-то осмелится предложить такую резолюцию. Однако осмелились. Только трое членов Большого Совета голосовали против. Один воздержался. Бенит не голосовал. Остальные были «за».

– Теперь я могу идти? – спросил он нетерпеливо.

И получив утвердительный ответ, вышел из зала заседаний с таким видом, будто ничего не случилось. В коридоре он столкнулся с Луцием Галлом. И не удивился встрече.

– Меня утомляет эта жара, – проговорил Бенит и вытер платком лоб. – А тебя?

– Ужасная погода, – подтвердил сенатор. – Надо бы уехать на время из Италии.

– Куда? – Бенит оскалился, и смысл его гримасы даже Луций Галл не мог разобрать. – В Виндобону?

– Не знаю, не знаю, – заюлил Луций Галл, отступая. – Но жара в самом деле невыносимая. У меня постоянно болит голова. Она тяжелая, как котел. Надо бы лед приложить.

Тут как раз кстати из зала заседания вышла делегация Галлии, и Луций Галл затерялся среди белокурых галлов.

Бенит вернулся к себе. На столе его ждал обед. Но он велел Порции убрать тарелки. Сама мысль о еде вызывала тошноту.

Он выпил разбавленного водой вина, и опять ощутил острую боль в желудке. Боль, впрочем, тут же прошла. Мелькнула мысль об отравлении. Но смерть почему-то не казалась особенно страшной. Если боль будет не сильнее, чем эти два сегодняшних приступа, то в отравлении нет ничего неприемлемого.

– Надо было вызвать германские легионы и… – начала Порция и замолчала. Вспомнила, что германских легионов больше нет.

– Не волнуйся, – сказал Бенит. – У меня есть секретное оружие.

Порция не сомневалась, что заявление насчет оружия – блеф, но сделала вид, что верит.

Резолюция, принятая на заседании Большого Совета, ее не удивила. Сегодня – канун Календ июля. Через четверо суток истекают полномочия Бенита. Через четыре дня диктатор превратится в простого гражданина. Странно только, что Бенит ничего не предпринял для своего спасения. Разумеется, он мог бы собрать сенат и заставить отстранить Постума от власти из-за военного времени. Так и планировалось сделать после возвращения диктатора из Франкии. Бенит был уверен, что у него достаточно времени. Но оказалось – времени нет. В Риме теперь Береника и Серторий, сенаторы разбежались кто куда. И – в этом сомневаться не приходилось – многие бежали к Постуму. Сенат не собрать, Постума не отстранить… Волчонок вырос и обхитрил учителя…

– Не волнуйся, Порция, – повторил Бенит. – Всем великим приходилось платить за свое величие. Вспомни Юлия Цезаря. Да, кинжалы убийц причиняют боль. Но они бессильны против подлинного величия. Запомни: бессильны. Запиши: бессильны. – Он знал, что она записывает наиболее удачные фразы в специальный кодекс, и в разговоре с ней непременно повторял то, что приходило в голову. Он, как советовал еще Тацит, мечтал оставить «благожелательную память о себе». – Но я просто так не сдамся. Нет, друзья мои. Ни за что. Я уже сделал ход. Уже нанес удар. И пусть Постум попробует его отбить. Я еще нужен Риму. Только я, а не какой-то сосунок. Ты веришь в меня?

– Разумеется, – ответила Порция и отвела глаза.

Богатства Рима считались несметными, но почему-то они исчезли мгновенно. Не стало ничего. Ни злата, ни серебра. Ни зерна, ни вина, даже рыбы в море – и той не стало. На рынке тайком торговали вонючей мелкой рыбешкой. Она шла по цене деликатесов. «Патроны Римского народа» отнимали ее у торговок и раздавали детям. Но дети почему-то все равно оставались голодными и страдали поносом. Казалось, так просто: смешай бедность с богатством и получишь достаток. Но после смешения осталась одна бедность, а богатство куда-то исчезло. Пора было, как в древние времена, искать «врагов народа».

Лишь мрамора было вдосталь. И статуй наделали как минимум сотню. Двадцать – Береники. Тридцать – Сертория. И пятьдесят – его, Гюна. Божественного Гения. Свое уродливое лицо свое в мраморе гений мог разглядывать часами.

Когда пришло сообщение о бегстве Бенитовых легионов, весь Рим пустился в пляс. Те, кто сочувствовали Бениту, сидели по домам, закрыв ставни. А был ли кто-то, кто сочувствовал? Разве что Сервилия. Но о ней почему-то все забыли. Она заперлась в своем доме, откуда в первый день мятежа забрали все ценное, пила неразбавленное вино – тайный погребок грабители не нашли. В триклинии вместе с ней пировали Гней Галликан и драматург Силан. Силан читал новые стихи, и они нравились Сервилии. К концу вечера пришли еще несколько молодых литераторов, принесли с собой корзину земляники. Пили столетний фалерн, ели землянику, пачкая пальцы и туники, и смеялись. Всем было беспричинно весело. Сервилия выглядела как никогда величественно.

– Я предрекала, что этот мир погибнет, и он погиб, – повторяла она, смеясь. – Все мои предсказания сбываются. Это от меня Летиция получила дар пророчицы.

– Что ты в этот раз предскажешь, боголюбимая? – поинтересовался Гней Галликан.

– Я стану Августой, – отвечала она. – Все эти годы я помогала Постуму. Все его бросили. Кроме меня.