Врата войны - Алферова Марианна Владимировна - Страница 17

Рузгин мог еще злиться на себя за приказ отправиться в деревню — в конце концов не зима, и трое здоровых парней вполне могли бы обойтись без термопатронов.

Виктор вздохнул. Он тоже мог бы упрекнуть себя. Был недостаточно настойчив утром. Ему не хотелось идти в деревню... Предчувствие... тяжесть... Интуиция его прежде не подводила.

Что толку теперь вспоминать? Он давно взял за правило — не истязать себя за промахи. Всегда есть такие, кто причинил куда больше зла.

Собрались только в четырнадцать по абсолютному времени врат. Время в сутках в обоих мирах совпадает с точностью до секунды. Когда врата открыты. И если ты не в мортале, не в зоне ловушек... Слишком много «если» в этом мире густых лесов и бурных рек. Слишком поздно они выходят. Но делают вид, что успеют. Выйти сегодня. Каждый думал только об этом. «Еще успеем», — повторяли мысленно и вслух.

— Ну все, пошли! — объявил Рузгин и взвалил на плечи рюкзак.

Виктор последовал его примеру.

Димаш поднялся с трудом. Рука на самодельной повязке, в лице ни кровинки. Губы дрожат. Укол инъектора. Пара таблеток. На стимуляторах долго не протянешь.

Двигай, приятель...

Димаш шагал, как пьяный. Зашатался. Попробовал ухватиться за воздух.

«Держи-ка посох!» Виктор вложил раненому в руку обструганную палку. Тот оперся на палку по-стариковски. Потом пообвык, двинулся уверенней. Тянулся, превозмогая слабость и боль. Желание лечь, свернуться клубочком и не шевелиться. «Иди!» — повторял ему в спину Ланьер. Не будет шагать — бросят одного. В блиндаже на растерзание марам. И мары придут. Через день, через два или через неделю после закрытия врат. Они уже и сейчас вьются возле главного тракта. Слетаются, стервятники. Но не нападают. Боятся. Ждут. Во-первых, почти у всех стрелков еще остались патроны. Во-вторых, над трактом до последнего дня будет кружить вертолет наблюдателей. Они могут обстрелять маров фотонными ракетами, могут вызвать патруль эмпэшников. Мары не будут пока рисковать. Добычи будет вдосталь в первые дни после закрытия врат.

Добыча — все, что движется, все, что с рюкзаками, с поклажей. Оружие — главная добыча. У кого больше оружия — тот и господин Зимы.

Так говорили ветераны, когда их расспрашивал Виктор весной и в начале лета. Портальщик (они ведь любопытные: другие — умирают, портальщики смотрят и «видачат») задавал один и тот же вопрос: что происходит на этой стороне, когда врата закрываются, a здесь, в Диком мире, еще тысячи и тысячи — отставших, потерявшихся, брошенных... Или нарочно оставшихся, посчитавших этот мир своим. Зима. Мороз. Голод. Тысячи неприкаянных. Что происходит в Диком мире, когда никто не наблюдает, не стережёт? Простой вопрос. Ничего необычного. Виктор слушал внимательно и ждал. Ждал, когда произнесут магическое слово — «Валгалла». Его должны произнести — он это чувствовал. Они с Арутяном играли в привычную игру: «Я знаю, что ты знаешь, но делаю вид, что не знаю». Арутян не заикнулся о Валгалле, Ланьер даже слова такого — «Валгалла» — не произносил. Ветеранам задавал невинные вопросы. Обычные вопросы. «Ну, как тут зимой?» Если летом о Валгалле ничего не слышно, значит, она должна господствовать зимой. Логично? Вполне... И Виктор не ошибся. О Валгалле заговорили. О ней слышали почти все ветераны. Слышали. Но не знали. Она где-то в мортале. Что это? А Бог его знает! Оттуда являются демоны и забирают души. Когда врата закрываются, черные всадники мчатся по Дикому миру. Черные всадники, призраки Валгаллы. Вы слышали? Вранье. Нет, правда... мой двоюродный брат провел за вратами всю зиму... он видел... черных... Толкиена начитался. Нет, правда. Никто в этом мире не умирает. Убитые воскресают зимой в мортале. И живут вечно. В Валгалле? Может, и там... А про озеро слышали? Нет, озеро — это вранье... Где Валгалла? Неведомо. Всюду. Когда врата в наш мир закрываются, открываются врата Валгаллы. Она в любом мортале, в любой ловушке. Спрут. Хватает и душит. В каком смысле? Откуда мне знать? Мортал высылает призраков... А черные всадники — это призраки? Конечно! Их нельзя убить!

Виктор тряхнул головой. Поправил рюкзак.

Легенды, они сплетались с реальностью. Уже никто не ответит, где реальность, где миф. Вывод один: и летом, и осенью, и весной о Валгалле ничего не узнаешь. Это призрак зимы. Только зимой можно отыскать к ней дорогу. Так что же делать? Рискнуть? Остаться? Не слишком ли смело для тебя, Ланьер? Ты любишь тот мир, этот для тебя чужой. Ну и что? Значит — мне проще. Меня Валгалла не заманит. Я смогу вырваться из ее когтей. Вернуться. Рискни. Раскрой эту тайну. Ты же портальщик. Никто не знает — ты возвестишь. Ты сможешь. Ты лучший. Рискни.

Алена... она будет ждать. Она поймет. Она ждет от тебя именно этого — поступка. Так соверши. Чего ты боишься? Вот именно — чего? Всего лишь — умереть и не вернуться...

Борис шагал впереди, держал автомат наготове. За ним плелся Димаш. Палка по камешкам стук-стук. Последним (точь-в-точь дромадер) топал Виктор. Упрямо, обливаясь потом, поймав свой ритм. Останавливаться нельзя.

Надежды у них была: встретить на главном тракте отступающий отряд, желательно с вездеходом. Если посадят на броню — доедут за сутки. Если встретят «синих» — не беда, перемирие наверняка объявлено. «Синие» тоже не звери — подкинут раненого до врат. Хотя вряд ли посадят двух здоровых «красных» в вездеход. Нет, если места много — могут и посадить. Виктор — портальщик. Удостоверение с голограммой имеется. Сейчас за трое суток до закрытия ворот все мысленно уже почти там, на той стороне, то есть снова гражданские, любящие удобства, горячую ванну, хорошую еду и женщин. И сеть... от которой за полгода завратного житья отвыкли. «А, портальщик! Расскажешь о нас! Инфашки пустые есть? Имеются? Тогда садись!» Портальщика могут уважить. Тогда и Рузгина прихватят.

Спешат по главному тракту вперемежку «синие» и «красные», иногда ругаются, спорят, кто победил, иногда и не спорят уже, думают об одном — успеть бы пройти врата. Вырваться. Ревут моторы, травяной приторный запах эршелла стоит над трактом. Ржут лошади. Стрелки берут с собой на эту сторону немало лошадей. На песчаных почвах или заболоченных низинах, по бездорожью, в чахлых лесах безопасных зон гужевой транспорт просто необходим. Когда Виктор и его люди вышли из мортала, на четвертый день они застрелили потерявшуюся лошадь, варили всю ночь на костре суп и жарили куски мяса. Утром парень, подстреливший лошадь, исчез. Димаш говорил, что его увел в мортал дух убитой лошади.

Чушь, конечно.

Лес вокруг тянулся редкий, хилый. Потом деревья понемногу сделались выше, появился густой подлесок.

Корреляционная зона. В это время года (да и в другое тоже) ничем особенно не грозит. Это не мортал. Можно и летом ходить, и палатки ставить. Ловушек нет. Разве что те, которые устраивают люди.

К вечеру с неба посыпалась холодная морось. Лес посерел, утратил глубину. Что за деревьями — не разобрать. Тени колеблются. Кусты? Или мары? Тропинка лежит светлой полосой, поблескивает от влаги. Всюду шум падающих капель, похрустыванье веток. И шаги. Торопливые шаги сбоку или за спиной. Не оглядываться — нет там никого.

Тропинка повернула и влилась в грунтовую дорогу. Оживленная дорога — совсем недавно была. На обочине груды умятых подошвами банок и осколки бутылок, драная одежда, одинокие (непременно не парой) ботинки. Одну из груд мусора венчал желтый скелет лошади. Вытянутый череп кто-то водрузил на обструганный кол. Дальше в сотне метров висел прибитый к сосне облезший венок. Табличку под ним уже отодрали. Потом попался крест. Этот с надписью. «Вершицкий Кароль». И дата смерти. Погиб пять дней назад. Почему тело не дотащили до тракта — не ясно. Теперь родня будет пять лет его дожидаться. Если хватит денег, пошлют «черняка» — вытащить на другую сторону тело.

У креста, не сговариваясь, все трое сели. Димаш повалился на мокрую траву лицом вниз и затрясся. Уже стемнело так, что с трудом можно было различить дорогу.