Тайна Нереиды - Алферова Марианна Владимировна - Страница 27

Вера кидало то в жар, то в холод. Бок вновь горел огнем. Когда Вер прикладывал к коже руку, то ощущал, что там, внутри, что-то шевелится. Невыносимо хотелось прыгнуть в чашу посреди двора. Прыгнуть и опуститься на дно в благословенную ледяную глубину. Это не смерть, а избавление. В воде он видел смутные абрисы лиц, они наплывали друг на друга, исчезали и появлялись вновь. Там его ждали! Ждали долгие двадцать лет. И он ждал двадцать лет этого мига. Мига соединения! Его нельзя избежать. Он неотвратим. Желаем и ужасен. Почти как смерть и любовь одновременно. Ожидание закончилось. Холодная вода. Холодная как лед. Какое блаженство!

И он прыгнул.

Магна ухватила его за пояс. Но не было сил удержать, и она полетела следом.

Привратник не видел, что произошло. Он жевал лепешку.

На двери висел безобразный ржавый замок. Как вообще можно создать такую отвратительную вещь? Норма Галликан вставила в прорезь замка ключ. Но ключ не желал поворачиваться. Норма обернулась. Весь ее персонал – две немолодые женщины в зеленой форме медиков и старик в зеленой тунике – смотрели на нее.

Она вновь попыталась повернуть ключ, и опять безрезультатно. У Нормы всегда так – она с непринужденной легкостью конструировала модели атомов, так, будто ей кто-то сообщал их строение, но не могла справиться с примитивным замком. Унизительность нелепой ситуации приводила ее в ярость.

– Дай-ка я, – попросил старик.

Норма отступила. Странно, но в его руках ключ повернулся легко, почти без усилия. Они вошли внутрь. По углам клочьями висела паутина. Свет, изрезанный ставнями, лежал на пыльном полу золотыми ломтями.

– Здание так себе, – сказала одна из женщин. – Цезарь мог бы найти для нас что-нибудь посимпатичнее. К тому же он будет теперь богат как Крез.

– Кто мог подумать, что у этой девчонки столько денег! – воскликнула вторая. – Смазливым дурочкам всегда везет, а тем, кто работает с утра до ночи, не достается ничего.

– Это грязные деньги, нажитые спекуляциями во время войны, – отозвалась первая. – Их надо пожертвовать на больницы и приюты. Все до последнего сестерция. А она, слышали, купила себе золотую диадему.

Они говорили достаточно громко, приглашая Норму присоединиться и немного посплетничать. Норма Галликан сделала вид, что не поняла намека, и отворила дверь в просторный таблин. Таблин выглядел сносно: мозаичный пол цел, и стены почти не облупились. Сохранился даже письменный стол, обросший мохнатым слоем пыли, и высокое кресло с резной спинкой, украшенное деревянными орлами. Норма Галликан распахнула дверь в перистиль. Здесь не осталось ни деревьев, ни статуй, ни цветов. Повсюду росла трава и тонкие серебристые побеги лавра.

Это даже хорошо. Сад им все равно не понадобится. А перистиль придется вымостить заново. Странно распоряжается жизнь. Норма никогда не думала, что вновь придется вернуться к занятиям медициной, хотя первым она получила именно медицинское образование. Потом физика захватила ее, и не оставила места уже ничему – ни медицине, ни любви, ни развлечениям. Девизом для Нормы долгие годы стала фраза Сенеки: «Досуг без занятий наукой – это смерть и погребение живого человека».

И вот Норма вновь возвращается к медицине. Ей позволили заниматься медициной вместо ядерной физики. Ее оставили в живых. А Триона убили. После того, как о смерти изобретателя бомбы стало известно, Норма потребовала встречи с Элием.

«Ты обещал нам всем жизнь. И не исполнил обещания!» – бросила Норма Галликан в лицо Цезарю.

Она не испытывала в тот миг страха – лишь хмельное веселье. Пусть и ее убьют! Пусть! Но она не будет молчать. Никогда больше не будет молчать, как молчала во время опытов Триона.

«Я не отдавал такого приказа. Император тоже… – Элий говорил убедительно. – Смерть Триона для нас всех – загадка. Это дело расследовали, но пока безрезультатно».

«Поклянись Юпитером».

«Клянусь», – без запинки отвечал Элий Цезарь.

«Но кому он мешал тогда?»

«Этого я не знаю. Чья-то личная месть… Нет, не знаю. Еще два физика из лаборатории Триона умерли при загадочных обстоятельствах. «Целий» занимается этим делом, но пока безрезультатно».

Она верила Цезарю. Верила безоговорочно. Но могла ли она точно так же верить императору Руфину?

«Это я виновата, я разрушила лабораторию Триона…»

«Нет, Норма, лабораторию разрушил я, – покачал головой Элий. – Я говорил с Гаем Габинием перед смертью…»

«Трион виноват! – запротестовала Норма. – Он хотел разрушить мир!»

– Трион виноват… – повторила Норма вслух.

– Что ты сказала, домна? – обе женщины к ней повернулись.

– Сегодня Календы, – сказала Норма. – Удачный день для начала большого дела.

Норма обвела взглядом запыленный таблин. В этой комнате она бывала, и не раз. Ведь этот дом принадлежал Корнелию Икелу. Здесь в перистиле Норма впервые поцеловалась с человеком, которого теперь считают убийцей. Хорошо, что отец не дожил до нынешних дней – старик всегда относился к Корнелию Икелу, как к родному сыну.

Норма спустилась в подвал. Старик-сторож нес перед нею фонарь. Здесь можно устроить виварий. Счетчик радиоактивности, приколотый на ее тунике, замигал красным. Тревожное частое щелканье… Повышенный фон? Орк! Откуда? Ведь это обычный дом. Полупустой подвал. Несколько старых сундуков по углам, и больше ничего.

– Что здесь хранилось? – спросила Норма.

– Не знаю, домна. Одно время вон там лежали какие-то канистры, страшно тяжелые, но потом они исчезли.

– Разве дом не обыскивали?

– На них никто не обратил внимания. Сказали, что это какие-то отходы. А несколько дней назад они исчезли.

Если канистры тяжелые, то значит, из свинца. Да и сам уран весит немало. Уран? Но уран весь конфискован… Тогда что еще здесь могли хранить? Отходы? Какие отходы? Неужели они назвали отходами плутоний?! На плутоний при закрытии лаборатории не обратили внимания. Идиоты! Впрочем, она зря кого-то винит. Как можно что-то знать, если знать запрещено?!

Даже хорошо, что Триона убили. Убили? А что если нет?

Ей сделалось так нехорошо, что она едва не упала. Если Трион жив, тогда… Чем же он занят тогда?

Что же теперь делать? Норма не знала, как поступить. Рассказать Элию? Но что может сделать Элий? Обратиться в сенат? Что будет, если Икел объединится с Трионом? О боги, что же делать?!

– Будем надеяться, что Трион мертв, – повторяла Норма как заклинание. – Будем надеяться…

Кумий всегда обожал пиры Сервилии Кар. Такой роскошной изысканной обстановки нельзя было встретить ни в одном другом доме. А еще Кумия радовало то, что с недавних пор Сервилия отошла от позиций эстетизма, и сделалась куда ближе к «первооткрывателям». Именно Сервилия устроила читку книги Кумия и созвала на нее изысканное общество. Гости были потрясены великолепием рыбных блюд, площадной бранью поэтической элиты и обилием физиологических подробностей, которые им поведал Кумий, зачитывая отрывки поэмы.

Войдя в триклиний Сервилии, Кумий понял, что сегодня пир будет необычен. Во-первых, под потолком висела роза – знак того, что услышанное на обеде разглашать запрещено. Во-вторых присутствовали исключительно люди искусства – литераторы, актеры и критики. Наличие последних испортило Кумию аппетит, но ненадолго. Сначала Кумий решил, что обед связан с предстоящей свадьбой Летиции. Но ошибся. Сервилия делала вид, что судьба дочери ее не касается.

В Риме немело людей, которые называют себя «профессиональными ценителями» искусства. И еще боьше тех, кто обяъвляет себя меценатом. Они создают десятки фондом и распредеяют мизерные стипендии для молодых дарований. Стоит поэту написать пару строк, и тут же появится какой-нибудь ментор, который захочет тебя опекать и «ценить». Люди с положением непременно зовут «ценителей» на обеды, чтобы придать дополнительный блеск своему обществу. Даже появилась поговорка: «Без ценителя самый изысканный обед не вкусен». На фестиваль в Монак ценители слетаются целыми стаями. Ценители – это некая аура вокруг людей искусства. Быть ценителем – призвание. Такое же, как писать или петь. Когда-то Кумий относился в ценителям с должным пиететом, одно время даже сам состоял под опекой пожилого эстета. Но после того, как его «опекун» презрительно отозвался о первых опытах Кумия, будущий поэт возненавидел всех ценителей разом.