Северная Пальмира - Алферова Марианна Владимировна - Страница 60

Элий отдал бы сейчас своё проклятое бессмертие, чтобы душа этого парня вернулась в тело и Всеслав бы стал вновь настоящим Всеславом. Элий сказал бы ему: «Ты попал в плен Сульде. Тебя провели под ярмом, на шею надели ошейник. И тебе никто не сумел помочь. Но сейчас я отпускаю тебя. Ударяю символически медью по весам ростовщика. Иди куда хочешь. Ты свободен! И я свободен вместе с тобой».

На мгновение почудилось Элию, что больничная палата исчезла и они вновь сидят в таверне – Всеслав, Элий и Квинт в памятный вечер вступления в центурию гладиаторов. И Всеслав, живой и весёлый, клянётся в любви к Риму. И называет себя Филоромеем.

– Филоромей! – позвал негромко Элий и прислушался, будто надеялся, что душа Всеслава откликнется на лестное прозвище. Но никто не отозвался. Было лишь слышно негромкое попискивание приборов да вздыхала установка «сердце-лёгкие», заставлявшая биться сердце Всеслава.

Юный гладиатор хотел быть Элию другом. А Элий убивал его раз за разом. Элий даже не мог задать риторический вопрос: зачем? Потому что знал – зачем. А Всеслав – нет.

Квинт прав: вся беда тех, кто окружает Элия, в том, что они слабее него. Они смотрят на бывшего Цезаря и воображают, что так же сильны. Что смогут так же, как он, биться день за днём с тем, кто сильнее, кто беспощаден и жесток. Но они не выдерживают и гибнут. Он со своей силой виноват, что они погибают, а он остаётся жить. Теперь уже не на что надеяться. Совершенно не на что. Мозг Всеслава умер прежде чем его довезли до больницы. Душа Всеслава бродит где-то рядом. Но сам Всеслав не видит, не слышит, не страшится. А может, пойти и позвать, рвануться следом – Элий ведь знает дорогу. Крикнуть: вернись, Филоромей! Вернись, глупый мальчишка! Ведь мы друзья! Но некуда возвращаться. Мозг умер. И душе негде жить. Разве что стать лемуром и мучить своими бешеными упрёками Элия и его домочадцев. Мгновениями Элию казалось, что он согласен и на это.

– Филоромей!

В этой жизни есть только один бог – Танат, Смерть. И этот бог всегда против человека. А человек зовёт на помощь других богов – десятки, сотни. Но все они слабее Таната. Ни один не может его одолеть, все отступают и в конце концов оставляют человека одного слышать шум чёрных крыльев бога Смерти. Римляне верят, что честь-Гонор и слава-Глория могут отнять у смерти часть добычи. Но разве золото их венцов может заменить доброе слово и протянутую другом руку? Есть Элизий, есть новый круг воплощений. Но на этот новый круг ты ступишь в абсолютном одиночестве, помня лишь тоску предыдущей жизни.

Филоромей, друг мой, почему ты меня не слышишь?!

Жаль, что рядом нет Кассия Лентула. Элию вдруг стало казаться, что если бы рядом был Кассий, он бы мог спасти Всеслава. Но Кассий Лентул вернулся в Рим. Как ему теперь живётся в Риме под властью Бенита? Впрочем, Кассий может жить тихо и порядочно всюду.

Если судить по сообщениям вестников, в Риме уже очень жарко. А здесь, в Северной Пальмире, цветут яблони. И в больничном саду они тоже цветут. Весь сад будто обрызган молоком. Странно смотреть – белые деревья, синее небо, радостное, будто только умытое. День тёплый, даже жаркий по-летнему, если держать в уме не щедрое на жару северное лето. Элий вышел в сад. Старуха-уборщица вешала на верёвку цветные вязаные половики.

– Я все тут прибрала, – сказала старуха, – помирать надо в чистоте.

Элий купил в обжорном ряду пирожки с птицей и маринованную корюшку. За корюшкой римские апиции нарочно слали негоциантов в этот северный край весною. В Вечном городе это было лакомство из лакомств. А здесь любой фабричный целый месяц мог пировать, будто римский патриций. На сдачу Элий взял у девчонки букет тюльпанов и пошёл назад. Отворил дверь в палату. Квинт, сидевший у дверей, повернул обмотанную бинтами голову. Сам он лежал в другой палате, но несколько раз на дню непременно заходил к Всеславу. Элию казалось, что Квинт тоже надеется на чудо.

– Ну и как там на улице? Хорошо?

Элий не ответил, поставил цветы в воду. Пискляво пищал прибор, сообщая, что сердце Всеслава ещё бьётся. Но руки, выпростанные поверх зеленой простыни, были восковые.

– Напрасно только мучаем его, – сказал Квинт. – Вот и служитель Эскулапа, спроси у него, – Квинт повёл глазами в сторону открываемой двери.

Элий обернулся. Но в палату вошёл не медик. На пороге замер, странно оглядываясь, какой-то не знакомый Элию человек. Лицо его было загорелым до черноты – именно загорелым, а не смуглым от природы, потому что светлые прорези морщин рассекали кожу на лбу и щеках. Совершенно белая борода клочьями росла на подбородке. Сумасшедшие, какого-то невозможно зеленого оттенка глаза смотрели на Элия и как будто не видели, шарили по палате и вновь возвращались к Элию. Красно-рыжие волосы незнакомца торчали в разные стороны. Причём волосы обильно выпадали, и чёрная кожаная куртка была обсыпана остатками великолепной красной шевелюры.

– Привет, Элий, – сказал гость. – Я привёз тебе подарок.

Элий вглядывался в незнакомца, и постепенно сквозь маску уличного дурачка проступили знакомые черты.

– Вер! – закричал Элий и кинулся обнимать старого друга. – Сколько лет мы с тобой не виделись?!

– Эй! Поосторожней! А то все кости сломаешь, – засмеялся гость. – И потом быть со мной рядом небезопасно. Чем-то я болен, а сам не знаю. Знаю только, что болезнь моя опасна для тех, кто близок ко мне. Так что я даже дышу через раз. – Он криво улыбнулся.

– Ты в самом деле ужасно выглядишь. – Элий наконец выпустил старого друга из объятий и с тревогой его оглядел. – Тебе надо обследоваться в больнице.

– Да, ужасно, – согласился Вер. – Хотя я и бог, но не знаю, что со мной. То есть ещё вчера знал – догадался, а сегодня почему-то забыл. В таком виде меня, разумеется, не пустят на Олимп. – Вер принялся яростно тереть лоб. – Что же со мной такое?

– Ты снова облучился? – спросил Элий.

– Не без этого. Но мне кажется, что Z-лучи совсем не главное. Главное – другое. И я знал это вчера, но сегодня забыл… А миленько вы тут устроились, – проговорил Вер-Логос и плюхнулся на пустую койку. – «Здесь умер Сократ, умнейший из людей», – прочёл приколотую к изголовью записку. – Надо же. А я думал, что Сократ умер более тысячи шестисот лет назад в Афинах. Сколько же годков этой больнице? Выглядит как новая. И ведь это не Афины?

– Не Афины, – подтвердил Элий. – Это Северная Пальмира.

– А я уж решил, что попал в Афины. Что ты думаешь о смерти Сократа, Элий?

– «Сократа убили… своего рода паразиты»…[54]

– М-да… Паразиты… – Вер принялся отчаянно скрести шею. – Надо попросить бальнеатора, чтобы хорошенько намылил мне спину, когда я отправлюсь в термы. Скажите, друзья, какие термы в Северной Пальмире лучшие?

– Все термы сегодня закрыты, – сказал Элий.

Прибор, пищавший до этого монотонно, вдруг ошалел и принялся визжать и всхлипывать, будто звал на помощь. Вер вскинул голову, поглядел на экран и успокаивающе махнул рукой.

– Не бойтесь. Это он из-за меня с ума сходит. Тут удивляться не стоит. Я другому дивлюсь, – без всякого перехода Вер принялся болтать по-словенски, причём без всякого акцента. – Как это ты, Элий, опять умудрился в такой заварухе уцелеть?

– Кто это? – спросил Квинт и затрясся. Потянулся к чаше с водой на столике, но не сумел дотянуться и едва не уронил. – Зачем он пришёл?

Элий ответ уже знал, но не торопился сообщать – слушал.

– Да, уцелел… – продолжал разглагольствовать Вер, – а вот уцелел я сам или нет – ещё вопрос. И уцелеет этот мир или нет – тоже вопрос. Вот скажи мне, как ты думаешь, Элий, может этот мир уцелеть или нет? Есть у него шанс?

– Юний, где Трион? – спросил Элий, решив, что наслушался уже достаточно.

– В коридоре. Я его там прислонил.

Элий вышел из палаты. Возле двери, спелёнатый верёвками так, что не мог и пальцем пошевелить, стоял прислонённый к стене физик. В своём коконе он напоминал мумию египетского фараона, извлечённую грабителем из саркофага и брошенную за ненадобностью. Рот Триона был заткнут какой-то грязной тряпицей.