Северная Пальмира - Алферова Марианна Владимировна - Страница 30

– Зачем она это сделала? – Этот вопрос Марк задавал себе в карцере постоянно. Но ответа так и не нашёл.

– Ей надо было защитить себя от Бенита. Теперь любые обвинения в её адрес прозвучат грубой клеветой. Ну а во-вторых… – Верма сделала значительную паузу. – Она отпустила тебя на свободу. Ты можешь более её не ждать: она от тебя отреклась.

Марк и сам подозревал нечто такое. Подозревал, но не верил. И сейчас – тоже нет. Отпустила? Но зачем? Разлюбила? Ему не хотелось в это верить. Но, с другой стороны, так, как поступила с ним она, можно поступить только с нелюбимым человеком. Марк глубоко вздохнул.

И Верма улыбнулась. Этот вздох был ответом: он согласен ехать в Альбион.

С утра на салютации к сенатору Флакку никто не пришёл. Ни клиентов, ни сторонников – никого. Атрий был пуст. Напрасно сенатор выглядывал за дверь, ожидая. И далее слуг в доме сделалось меньше. Секретарь исчез без объяснений, а служанка оставила письмецо – якобы она тяжело больна и будет болеть ещё долго. К письму прилагалась справка от городского архиятера. Сенатор Флакк выкинул и письмо, и справку в корзину.

– Выборы мы проиграем, – сказал сенатор сыну. Тот вчера вернулся домой из «похода за демократией» грязный, злой и голодный, с огромным синяком на спине – демонстранты жили в палатках, и вигилы несколько раз пытались их согнать с насиженного места. – Банкиры и промышленники разом потеряли интерес и к популярам, и к оптиматам.

– А к авентинцам? – зачем-то спросил Гай, хотя авентинцы были всегда заядлыми врагами всех банкиров.

– Ты идиот, Гай! – вздохнул сенатор. – Теперь все денежные мешки толпятся вокруг Бенита. Это их новый гений. А римляне не могут жить без гениев – вот в чем дело. Все в один час поглупели. Неужели они не видят, куда заведёт их Бенит!

– Ну почему – никто? А первое послание Нормы Галликан в «Вестнике старины»? По-моему – здорово сказано…

– Ну и что? Уж если я, сенатор Флакк, не могу никого убедить, то смешно надеяться на какую-то там Норму Галликан. Ну да, она хорошо пишет. Но легковесно. И к тому же отказалась дать разрешение на печать новой статьи. Но главное – она не видит сути. Нужно умение драться. Но это не умение гладиатора. Нет, только не гладиатора! Но все известно давно! «Это – Рим», «Государство, образованное от стечения племён, в котором много козней, много обмана, множество разного рода пороков»[21].

Гай Флакк украдкой вздохнул. Ну вот, опять отец его принялся произносить речь. Старик и в сенате говорит, и дома – повсюду.

– Марк Габиний отказался выставить свою кандидатуру, – продолжал сенатор Флакк, не замечая, что единственный слушатель болезненно морщится. – Я сегодня говорил с ним. Его выпустили, ты знаешь? А Марк постоянно повторяет: «Я устал!» Как будто другие не устали! Нелепо! Все хотят быть чистыми, когда кругом одна грязь. Спору нет, послание Нормы Галликан очень и очень неплохое, но её участие в разработках Триона римляне не забудут никогда. Хотя… на следующих выборах её можно было протолкнуть в сенат при хорошей организации предвыборной кампании.

– Зачем тебе Норма Галликан?

– Она не думает о карьере. Среди своих сторонников выгодно иметь парочку поклонников чистой идеи. Они на вес золота. Или урана. Тяжело… – Флакк хлебнул из кубка. – Тяжело и на грудь давит. Думаю, мне придётся в конце концов вскрыть вены. Ещё несколько дней, может быть, месяц… – Он прикрыл глаза ладонью – жест явно на публику. Когда сенатор будет вскрывать вены, лёжа в тёплой ванне, он тоже созовёт зрители. И Гаю придётся присутствовать.

Гай поморщился. И почему-то подумал: «Скорее бы…» Ему смертельно надоели затеи отца.

Валерия не видела Верму несколько дней. И вот та явилась: без броненагрудника, в коротенькой тунике, ярко накрашенная. Охранница зашла в комнату весталки и без приглашения опустилась на стул.

– Я подала в отставку, – сказала Верма. – И уезжаю. Завтра. В Альбион.

– Одна? – спросила зачем-то Валерия.

Верма помолчала. Потом ответила:

– С Марком Габинием. Мы сегодня обручились.

Валерия открыла рот, но ничего не сказала. Не могла. Одна мысль билась в мозгу: «А ведь мне осталось служить Весте меньше двух лет…»

– Пришла попрощаться, – сказала Верма, так и не дождавшись ответа.

От Вермы исходила такая уверенность! Она знала, что делать и как делать. Она смотрела на Валерию снизу вверх, но Валерии чудилась в её взгляде снисходительность.

На щеках Валерии вспыхнули красные пятна. Она не могла поверить: Марк оставил её. Ждал столько лет и… Но почему?! Неужели из-за этого розыгрыша с Вермой? Но ведь и раньше у него были другие женщины. Десятки женщин. И это ничего не значило. И вдруг… Что делать? Написать ему… надо объясниться. Выйти из Дома она не может…

– Ты передашь от меня письмо Марку?

– Разумеется нет. – Верма позволила себе улыбнуться уголком рта. И в этой улыбке было нескрываемое торжество. Неужели Валерия надеялась, что Верма сделает подобную глупость?!

– Ты – умница, а я – дура, – сказала Валерия.

– Ну что ты, – Верма улыбнулась в этот раз в открытую, как можно доброжелательнее. – Просто Фортуна решила так, а не иначе.

Валерия собрала все своё мужество и всю гордость. И, будто переступая через себя, ломая что-то в себе, выдавила:

– Желаю тебе счастья с Марком.

Таким тоном она могла произнести: «Вон!» Верма поднялась.

– Ты не обижайся. – Сколько снисхождения в её голосе! – Просто я не гожусь в весталки.

«Ненавижу!» – хотелось крикнуть Валерии. А она лишь сказала:

– Прощай.

Верма ушла. А Валерия стояла неподвижно. Ей не приснилось все это только что? Неужели правда?

«Это подло! – хотелось выкрикнуть ей. – Марк мой! Осталось меньше двух лет, и Марк стал бы моим! Но почему, почему?!»

Молодая подлая дрянь! Она получит Марка. Она родит ему ребёнка. Она… Валерия завидует Верме? Да что ж тут обманывать себя – конечно завидует. Потому что та родилась на пятнадцать лет позже, потому что не пошла в весталки, не потеряла тридцать лет жизни. И теперь легко и как будто между прочим получит то, о чем так долго мечтала Валерия, чего ждала столько лет, к чему стремилась изо всех сил. Получит Марка, который для Валерии столько лет был единственным и неповторимым, а для этой самки – подходящий временный приз. И уже ничего не изменить, не обуздать время, не нагнать. Вокруг глаз морщины, складки вокруг рта, в волосах седина, проступили жилы на шее, грудь обвисла, на боках появились складки, на бёдрах синим узором проступили веточки сосудов. Ни притирания, ни ванны с молоком не поставят предела Кроносу. Валерия думала, что сражается со временем для Марка. Она мечтала – скоро. А оказалось – никогда.

О, Веста, прости, я плохо тебе служила. Отныне не буду думать о нем – только о тебе. Я останусь здесь навсегда – мне некуда идти. Какая-нибудь девочка, уже выбранная родителями, не войдёт в этот храм. И успеет повзрослеть, и выйдет замуж. Опять я все думаю не о том, Веста. Прости. Я все о людях, о свадьбах, о детях. А надо думать о тебе, богиня. Тебе посвящён порог, его невеста не смеет коснуться ногой…

Прости, Веста…

А ведь осталось меньше двух лет…

Прости, Веста…

Ей почудилось, что она вновь вступает в Храм. Вновь девочкой, испуганной и жалкой, и будет ближайшие десять лет учиться соблюдать ритуалы. Она ощутила ту же робость и ту же стылую безнадёжность раз и навсегда принятого бесповоротного решения. И одновременно она чувствовала себя такой старой. Девочка и старуха в одном лице. А женщина – никогда…

Став матерью, Норма Галликан не стала отдавать меньше времени работе. Иногда она таскала сына с собой, иногда оставляла маленького Марка с нянькой. Ребёнок присутствовал в её жизни, становясь соучастником во всем. Порой Норме казалось, что когда малютка Марк рядом, ей лучше все удаётся. С появлением Марка в её клинике стали вдруг выздоравливать безнадёжные больные с тяжёлой формой лучевой болезни. Когда он что-то лепетал, сидя рядом с её столом на своём детском стульчике, ей в голову приходили неожиданные яркие идеи. Она даже стала подозревать какую-то связь между его присутствием и своими неожиданными открытиями.