Северная Пальмира - Алферова Марианна Владимировна - Страница 18

– Мы и сейчас союзники. Только ты воображаешь, что можешь уйти с арены. А я-то знаю, что уходить некуда.

Минерва вздохнула, чуточку театрально:

– Ну что ж, ты останешься на арене. Потому как после твоей выходки Юпитер тебя не возьмёт с собой.

– Я буду более милостив, – рассмеялся Логос. – Я не выгоню остальных богов с Земли.

– Перенесём наше совещание на другой раз, – предложил Меркурий. – А то у меня опять зуб дёргает. Пора бежать к Эскулапу…

– Зачем тебе Эскулап? – пожал плечами Логос. – Сходи к какому-нибудь земному дантисту. Правда, это будет тебе стоить немало, поскольку ты не состоишь в списках архиятера, но я дам тебе пару ауреев.

– Логос, дело Земли – дело конченное, тут нечего обсуждать.

– Минерва, у тебя есть мечта?

Богиня задумалась:

– Разве у богов бывают мечты?

– А как же иначе? – Логос торжествующе улыбнулся. – Меркурий, а у тебя?

Меркурий почесал затылок и даже на секунду забыл про свой флюс:

– Мечта… Я бы хотел играть на бирже, и чтобы мне не мешали. Но меня почему-то постоянно дёргают – сделай то, сбегай туда-то…

– Мечта богов, – повторила Минерва задумчиво, – Даже не представляю. Но знаю, куда ты клонишь. Хитёр ты, братец! Ну что ж… Если хочешь, чтобы мы остались на Земле, сделай так, чтобы наше. существование стало безопасным.

– Обезопаситься от людей… Это будет покруче всех подвигов Геркулеса, вместе взятых, – пробормотал Меркурий, выгребая из резного ларчика монеты. – Люди – как дети, лезут куда не надо, и запрещать им совершенно бесполезно. Сейчас они балуются с ядерной энергией, потом начнут в космос летать, а потом доберутся до антиматерии. Крак! И нашей Вселенной придёт конец вместе с нами.

– Только не надо все валить на людей! – возмутился Логос. – Вспомни, какую заварушку устроили гении. Да и вы, боги, хороши!

– Мы, боги! – поправила его Минерва.

– В данном случае вы, потому что я на Земле. А вы в Небесном дворце. Вы же так разжирели и обленились, что вам ни до чего нет дела. По-моему, давно пора растрясти жирок.

– И я про то же! – поддакнул Меркурий. – Ну ничего, вот Аполлон достроит новый гимнасий, и мы будем тренироваться по два часа в день непременно.

– Заткнись! – приказала Минерва. – Или надобность в дантисте отпадёт сама собою.

– Да молчу я, молчу, а то бы мог поведать и о той интрижке, что провернул наш обожаемый Марс…

– О чем мы спорим! – вдруг закричал Логос в ярости. Глаза его налились кровью. – О чем? Вы сами понимаете?! Я – нет! Нет! Объясните мне, богу Разума, немедленно! Чего вы, боги, хотите?

В прозрачных ледяных глазах Минервы мелькнуло что-то похожее на сочувствие.

– С тобой что-то не так, – проговорила она задумчиво, и голос её дрогнул. – Что с тобой?

– Не знаю! – Логос затряс головой. – Я как будто болен. Но ведь боги не болеют. Мне кажется, я – это не я. Но как может богу что-то казаться? Что такое иллюзия бога?

– Надежда, – сказала Минерва и улыбнулась. Но улыбка её не сулила ничего хорошего.

– Надежда, которая осталась на дне шкатулки Пандоры, после того как все беды ринулись на свободу. Получается, Земля – шкатулка Пандоры?

– Не стоит доводить рассуждения до логического конца. Я, признаться, тоже иногда этим грешу. Неприятное ощущение.

– Да уж, – поддакнул Меркурий. – Как будто совершил половой акт, а спазм Венеры так и не наступил.

– Пока есть иллюзия… или надежда… Не закрывайте дверь к себе, – попросил Логос так, будто сам был не богом, а человеком. И опять Минерва посмотрела на него внимательно и с сочувствием. – Очень прошу…

– Хорошо, попробуем что-то сделать. Люди должны вспомнить о границах, поставленных богами. А боги должны… – Она засмеялась и тряхнула головой. – Нелепо звучит: боги должны. Правда?

– Нет. Не нелепо.

– Хорошо, действуй, Логос, – прервала его Минерва, – а я займусь богами.

– Надо мной заниматься! – взмолился Меркурий. – Я всегда был твоим самым преданным союзником.

– Идём, – Минерва подтолкнула его в спину. – Я провожу тебя к дантисту. Или сама вырву тебе зуб.

Марцелл появился в клинике Нормы Галликан этим ничем не примечательным сентябрьским утром. В таблин вошёл дородный человек лет тридцати пяти с чёрными вьющимися волосами, с некрасивым, но значительным лицом, с тяжёлым взглядом тёмных глаз. Именно таким и надлежит быть римлянину – степенным, неспешным в движениях, повадка должна выдавать властелина.

– Рад приветствовать от всей души боголюбимую Норму Галликан! – сказал он и улыбнулся. И даже как будто подмигнул слегка. Но без тени фамильярности, а как старой знакомой. И даже больше чем знакомой.

Она смотрела на Марцелла и не могла отвести взгляда. Понимала, что глупо, понимала, что так нельзя, но ничего поделать с собой не могла. А он как будто ничего и не заметил. То есть заметил, конечно, но не позволил себе ничего дерзкого – ни наглой улыбки, ни неуместного смешка. Разложил бумаги на столе, пояснил мягким вкрадчивым голосом:

– Я по объявлению насчёт работы. Прежде был членом коллегии медиков в Медиолане. А теперь римские медицинские центурии меня не желают принимать в свои ряды. – Он сделал паузу и выразительно посмотрел на Норму. Этот взгляд говорил, что она просто обязана его принять, что он лучше всех. Она в том и не сомневалась.

– Мы… – Она кашлянула, потому что голос внезапно охрип. – Мы не обращаем внимания на подобные мелочи. Может быть, кофе?

– С удовольствием.

– Расскажи, чем ты намерен заниматься в моей клинике… – И внезапно потеряв всякий контроль над собою, спросила: – Ты женат? Понимаешь, это очень важно. Сможешь ли ты посвящать себя работе, не отвлекаясь на дела семейные? У нас бывает иногда очень много работы, приходится оставаться вечерами, так что жены очень часто недовольны… – Она говорила и все более запутывалась в собственных фразах. И наконец замолчала, потому что уже нечего было соврать.

А он и не подал виду, что удивлён вопросом, и сказал:

– Разведён.

– Это хорошо. То есть плохо. Но и хорошо. – И засмеялась, понимая, что говорит глупости. Кажется, с ней уже было такое однажды – в юности. Но потом она позабыла, что это значит, – терять голову.

Он засмеялся и прикоснулся к её руке. Будто электрический разряд пробежал от кисти к локтю. Как будто Норме было пятнадцать. Нелепо, глупо!

Он поднялся, подошёл к мраморному бюсту Элия, стоящему в нише, – копия работы Марции, не особенно удачная. Но сходство чувствовалось. Норма ценила бюст именно за сходство.

– Он достоин поклонения? – спросил Марцелл. Его голос звучал капризно, даже обиженно. – Твоего поклонения?! – Ей казалось, он хотел сказать: «Я не потерплю соперника!»

– Да! – запальчиво выкрикнула Норма. – Это же Элий! Ведь богам мы поклоняемся тоже.

– Так он бог? Прости, не знал. – В голосе – лёгкая ирония умного человека, который понимает, что смелость – это глупость. И самопожертвование – тоже глупость. Эта ирония вызвала лёгкую досаду, но притупить внезапно вспыхнувшее чувство не могла.

– Не бог, конечно. – Опять Норма смутилась. – Но я его уважаю… – Какое неверное лживое слово. Зачем она так говорит, зачем оправдывается?

– Я читал твои письма к римскому народу в «Вестнике старины». – Эти простые слова прозвучали как комплимент. – Я читал их и перечитывал. Много раз.

– Послушай, давай, вместо того чтобы пить кофе, пойдём в таверну пообедаем, – предложила Норма. Она не могла позволить ему встать и уйти из таблина. Она не могла с ним расстаться. Не могла – и все.

Он задумался. Он все время был задумчив. Казалось, он непрерывно размышлял над чем-то.

Даже в таверне за обедом он не утратил своего величавого вида. Он ел, отламывая маленькими кусочками хлеб, и после каждого глотка прикладывал салфетку к полным чувственным губам. Один его вид был значительнее, чем все труды Нормы Галликан.

– У меня всю жизнь была недостижимая мечта. Но сегодня мне кажется, что я к ней приближаюсь. – Он улыбнулся. И Норме захотелось вывести какую-нибудь новую формулу, которую не смог бы вывести даже сам Трион, и преподнести её в подарок Марцеллу. Он бы принял, проникновенно глянул бы в глаза и стиснул её пальцы и… Она бы почувствовала себя совершенно счастливой. Но не было на свете формул, достойных Марцелла.