Император Валгаллы - Алферова Марианна Владимировна - Страница 65

— Когда она будет готова, Кемпински? — спросил Поль.

— Нужно еще недели две как минимум. Корпус для наполнителя мы изготовили на этой стороне, теперь приходится подгонять. На нашем оборудовании это сделать не так-то просто.

— Две недели? Это слишком долго. «Милитари» непременно что-нибудь пронюхают. Быстрее нельзя?

Кемпински отрицательно покачал головой.

— К тому же порошка привезли совсем немного. Хватит только на испытательный запуск.

— Почему?! Я же заказал этого чертового порошка на три запуска как минимум.

— Ваша светлость, не забывайте, что хрон — к тому же еще и наркотик, — все так же мягко, как будто извиняясь, высказал свою гипотезу Кемпински. — Скорее всего, его просто украли.

— Кто?

— Да кто угодно. Надо заказать новый груз у промов.

— Хорошо, пообещайте им премию, если они не украдут хрон по дороге. Мерд! На торг с промами уйдет куча времени. Ладно, пока соберем «Нему» и испытаем ее. А там и порошок подвезут.

Ланьер направился назад к лестнице, ведущей из ангара наверх.

— Ваша светлость! — окликнул его Кемпински.

Ланьер остановился. Он знал, какой вопрос хочет задать ему конструктор.

— Вы нашли записи моего отца?

— К сожалению, нет, Анджей. Никаких следов. Даже дом ваш успели снести. Никто не знает, куда делся архив. В сети никаких следов.

— Все это было подстроено? Ну, это убийство? Ведь это не случайность, не какой-нибудь обнюхавшийся наркоман?

— Конечно, нет.

ИНТЕРМЕДИЯ

МИР ПОСЛЕ НАСТОЯЩЕЙ ВОЙНЫ

В детстве герцогиню Кори называли Катюшей.

Детство ее было жалким, нищим, голодным. Вечное стояние после школы в очередях, чтобы получить по карточкам вместо темного хлеба булку и вместо рапсового масла кукурузное. Она помнила это масло в металлических коробках. Его привозили из далекой Америки. И бабы в очереди ругались: американцы привозят к нам просроченные продукты, а потом называют себя благодетелями. Масло было хорошее, никогда не горчило, и срок годности был проштампован на банках. Светлана пробовала говорить об этом. Бабы накидывались на нее, орали, что масло из порченой ненастоящей кукурузы, и теперь все девки станут бесплодными, заболеют раком или нарожают трехпалых детишек. Если Катюша не стояла в очереди за маслом и булкой, то сидела в очереди к врачу в поликлинике. Почему-то пробирки для крови всегда заканчивались, перед тем как Катюше с матерью надо было заходить в кабинет. Когда Катюша выросла, ей почему-то стало казаться, что в детстве она только и делала, что сдавала кровь на какие-то неведомые тесты.

«Если жизнь такая противная, — размышляла Катюша, — почему люди так цепляются за нее? Почему не умирают сразу, как только рождаются? Почему не хотят умереть? Они должны мечтать о смерти, а не бояться её».

Но несмотря на эти философские мысли, Катюше очень хотелось жить. Иногда ее посещали нелепые страхи: ей начинало казаться, что она может заснуть и умереть во сне.

А потом жизнь как будто раздвинулась, засияла. На столе стали появляться деликатесы: жареная курица и картофель фри, огромный двухлитровый пакет сока, полосатый, чудовищной величины арбуз. Приносил все эти яства волшебник, профессор Петровский — в песочного цвета костюме, в белой рубашке и в очках с золотой оправой. Рядом с ним мама в каком-то невозможном бледно-розовом платье выглядела совершенно счастливой. Впрочем, профессор нечасто появлялся в их крошечной двухкомнатной квартирке, он то приходил, то надолго исчезал. И тогда мама плакала по ночам, кому-то звонила и, прижимая платок к глазам выкрикивала в ярости:

— Он говорит, что у него больная жена, что он, он... не может от нее уйти. Что она через полгода умрет. Как же! Больная! Да она нас всех переживет! А он ее не любит! Ну как же! Поцеловать ее — все равно что прижаться губами к сухому дереву. Да, да, это его собственные слова. Могли бы жить нормально, я бы ему ребеночка родила! А тут...

Профессор появлялся по-прежнему регулярно. Но подарки становились все скромнее. Уже не арбуз, а белый батон был преподнесен через год на Катин день рождения. Хотя бы пирожное, а то — батон! Катюша заперлась в ванной и долго ревела. Неведомой жене, «которая никогда не умрет», она желала поскорее сдохнуть.

— Представь, сколько он получает! — кричала мать в телефон. — А принес Катьке черствый батон! Батон на день рождения! Я стол сделала. Мясо купила. В долг заняла. Как отдавать? Профессор заплатит? Как же! Я писала ему библиографию и редактировала его безграмотные опусы, и примечание, и таблицы делала. А он? Сколько он заплатил? Двадцать евродоллов. Да, да, двадцать! Сказал, что ему и самому по договору досталось мало. Жена? Живехонька... Разумеется! Эта стерва еще сто лет проживет.

Прошли недели, месяцы. И вновь профессор сидел за столом в песочном костюме и белой рубашке. Посверкивали стекла золотых очков.

— Нет, милочка, извини, не могу, — говорил он, отправляя в рот кусочек жареной рыбы в кляре. — Эту должность получила жена зава. Ну, я старался, хотел тебе помочь, но не смог. Так бывает. Се ля ви. Не все зависит от нас.

— Ты хоть что-то можешь сделать для меня? — спросила мама. — Хоть чуть-чуть?

— Я сегодня с тобой. Разве этого мало?

В следующий миг тарелка с рыбой в кляре полетела профессору в лицо. А еще через пять минут сам профессор, отвратительно ругаясь, мчался вниз по лестнице, позабыв вызвать лифт.

Маленькая Катюша сидела под столом и поднимала куски упавшей на пол рыбы. Она видела, как рядом мамины туфли — лакированные, на высоких каблуках — шагали взад и вперед. Ей почему-то казалось, что ходят одни туфли, что ног у мамы больше нет. И самой мамы как бы тоже нет. Почему ей так казалось, она не знала. Катюша торопилась обтереть салфеточкой от мусора рыбу и отправить в рот. Впрочем, мусора было мало — к приходу профессора мама всегда мыла полы.

— Катька! — раздался мамин голос. Значит, она все же была здесь. Еще здесь. Катюша спешно проглотила последний кусочек. — Катька, обещай мне!

— Что, мамочка?

— В твоей жизни никогда не будет женатых мужчин! Никогда!

— Обещаю, мамочка. Но почему?

— Тогда никто не посмеет смертельно тебя унижать. Если ты будешь женой, ты будешь держать его. — Она стиснула кулаки.

— Но разве муж не может уйти от жены?

— Умная жена никогда не отпустит мужа. Никогда. — Мама уселась за стол. Ее туфли застыли одна против другой. И Катюша услышала, как мама плачет.

«А вдруг я глупая, — подумала Катюша, — и у меня ничего не получится, как у мамы?»

Через два года маму положили в больницу. Сделали операцию. Исхудалая, она лежала на кровати и глотала пригоршнями лекарства. Потом была еще одна операция. Катя сидела в коридоре, мимо нее сновали какие-то люди. Потом вышел какой-то дядя в белом халате и принялся что-то объяснять Катьке.

«Мамы больше нет... Почему нет?» — Катюша не плакала. Она недоумевала.

Катюшу забрала к себе мамина мать. Бабка была очень старая. От нее всегда пахло мочой. В доме было бедно и грязно. Катюша знала, что от матери остались какие-то деньги, но бабка не тратила их — прятала под матрасом на черный день. Однажды, когда бабка ушла в магазин за хлебом, в дом забрался воришка (замки были хлипенькие) и деньги украл. С тех пор бабка рехнулась. Сидела в углу на стуле и что-то непрерывно бормотала, перечисляла обиды, вспоминала ужасы войны, проклинала Катюшину маму и Катьку.

— Ты хоть помнишь, кто я такая? — спрашивала Катюша.

Старуха смотрела на нее темными мутными глазами.

— Нет, не помню, — произносила бабка после мучительных раздумий.

Бабка умерла, когда Катьке исполнилось шестнадцать. Умерла в январе. Катька продала все, что смогла продать, купила поддельный идентификатор, который состарил ее на два года, и ушла за врата в марте. Ушла навсегда.

ВОЙНА

Глава 24

Лишенный растительности холм напоминал облысевшую голову. Ни снега, ни травы, только сероватая, похожая на складчатую слоновью голову земля. И свет здесь не походил на солнечный — была только иллюзия света. Мортал наоборот.