Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна - Страница 52

Пески сменились скалами, то там, то здесь торчащими из песка. Иссечённые, как морщинами, ветром и песком, они свидетельствовали об одном: здесь нет воды.

Элий остановился, несколько мгновений всматривался в пустыню и вдруг сказал:

– Надо взять правее. Колодец там.

– Откуда ты знаешь? Элий пожал плечами:

– Мне померещился колодец. Я увидел его.

– Хочешь сказать, что я сбился с пути?

– Не так уж много. Сделай поправку на изменение сущности, и ты поймёшь, что ошибка твоя вполне закономерна.

Шидурху-хаган повернул туда, куда указал римлянин. Корд уже почти не мог идти. Элий буквально тащил его за собой. Корд заговаривался, ему мерещились в ночной пустыне сады Кампании и храм на макушке ближайшей скалы.

На рассвете они наконец вышли к колодцу. Сложенный из чёрного камня круг посреди серой унылой поверхности. Окружённый кустиками тамариска и зонтичными акациями с мелкими колючими листьями, он обрадовал их куда больше, чем пышный сад. Чёрный круг, как чёрный лаз в иной мир. У колодца их ждали. Чёрный пёс без единого светлого пятна лежал в тени. Шидурху-хаган вновь превратился в человека, пёс вскочил, радостно гавкнул. И добавил по-человечьи:

– В ближайшие три дня никакой опасности. Вражеских войск поблизости нет.

– Хороший пёсик, – сказал Элий. – Это что-то вроде службы разведки?

– Вроде того, – уклончиво отвечал Шидурху-хаган.

Юноша опустил вниз бурдюк на верёвке, тот громко плеснул о воду. Вода. Они пили жадно. Пили и не могли напиться. Корд долго не верил, что пьёт настоящую воду. Думал – он уже в Элизии, и умершие друзья поливают его водой. Потом пришёл в себя и заговорил об авиетке. Ему стало казаться, что её можно починить. Он порывался идти назад. Вдвоём Элий и Шидурху-хаган насилу его остановили.

Напившись, они наполнили фляги. Пёс смотрел на их суету скептически.

– Неужели нельзя быть немного воздержаннее? – спросил пёс. – Подобное проявление эмоций чрезмерно. Что бы вы сказали, если б я стал прыгать в воздух, визжать от радости и лизать каждого в лицо при встрече? Наверное, стали бы орать на меня, или хуже того – отхлестали. Так чего же вы кричите так пронзительно и обливаетесь водой? Вы же люди.

Элий опустился на колени перед собакой. Капли воды, приятно щекоча кожу, стекали по спине и груди.

– Можешь лизнуть меняв лицо, – милостиво разрешил он псу.

– Вот ещё, – ответил тот надменно. – Мне это не доставит никакого удовольствия.

– Ты как будто предсказывал будущее своему хозяину, – небрежно заметил Элий. – И мне тоже можешь предсказать?

– Это несложно. – В ближайшие три дня ты не умрёшь.

– Я не умру и в ближайшие три года, – легкомысленно предположил Элий.

– Ну вот за это я бы не поручился.

– То есть через три года я умру?

– Можешь умереть, а можешь и не умереть.

– А что должно произойти, чтобы я умер? – допытывался Элий.

– Не знаю. Но пока что три дня тебе гарантированы.

– А ты щедрый.

– Не ко всем.

– У меня тоже есть пёс. Но почему-то тот не умеет говорить.

– Просто ты его не понимаешь.

– И как мне его понять?

– Будь ты моложе, я бы посоветовал тебе: научись. Но ты слишком стар, чтобы учиться. Но ты мне нравишься. И я открою тебе одну нашу маленькую собачью тайну: любая самая глупая собака знает о грядущей смерти хозяина за три дня. Ведь все мы родственники Цербера. Поэтому обычные люди держат собак для охраны, а мудрецы – чтобы узнать заранее, что смерть приближается, и успеть приготовиться. Вот я и говорю: три дня у тебя ещё есть – я не чую твоей смерти.

Около колодца они дожидались темноты. Корд заснул. Элий сделал из своей аббы что-то вроде маленького шатра и улёгся в тени. Спиной прислонился к каменному кругу колодца. И вновь чёрная шахта показалась ему входом в другой мир. Однажды Элий спускался в подобную тьму. Пёс положил ему голову на колени.

Шидурху-хаган наблюдал, как пульсирует аура римлянина.

– Ты обещал мне рассказать, как избавить мир от войн, – напомнил Элий.

– Не сейчас. В пустыне нельзя об этом говорить. Дэвы услышат.

– Когда же?

– Скоро.

Малёк ожидал, что посланец Летиции будто куда солиднее. А явился какой-то пройдоха. Лицо подвижное, обезьянье, не внушающее доверия, мерзавец – оттиснуто у посланца на лбу. Одет невероятно: зелёная шёлковая туника, абба, расшитая золотом, островерхая шапка унизана драгоценностями (скорее всего, фальшивыми), за поясом – кинжал с золотой рукоятью. Все пальцы в перстнях. Посланец то присюсюкивал, то пришёптывал, и спрашивал каждые пять минут, какой лупанарий самый лучший. Сущий идиот. По первому требованию проходимец выложил сто тысяч сестерциев, но с условием, что они отправятся в лупанарий. Малёк согласился.

Поехали. По дороге передумали. Завернули в первую попавшуюся таверну. Там выпили. Малёк хотел отказаться – партнёр не отпускал. Пришлось удовлетворить просьбу нелепого посланца.

– Римляне стоят очень дорого, – бормотал проходимец. – Безумно дорого. А вот я бы лично не дал за них и асса.

– Это точно, – подтвердил Малёк.

– А сейчас мы идём в лупанарий. Вот только ещё по одной. На ход ноги.

Это был уже третий ход ноги, но посланец забыл об этом. И Малёк тоже.

Они выползли из таверны буквально на карачках, чтобы тут же перебраться в соседнюю. И там тоже принять на ход ноги. Ноги, разумеется, уже не шли.

Римляне совсем не умеют пить.

Очнулся Малёк наполовину зарытым в песок. Солнце стояло в зените. Голова раскалилась. Она горела. Она пылала. Если бы кто-нибудь оказал божественную милость и брызнул водою на лоб торговца живым товаром, вода бы зашипела. Но никто не собирался лить воду Малеку на лоб.

Малёк перевернулся на бок и застонал.

– Кажется, он живой, – сказал кто-то. Малёк решил, что это какой-нибудь дэв. Но потом узнал голос посланца Летиции.