Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна - Страница 34

– Кассий! Слава богам…

– Умоляю тебя, не кричи, если не хочешь до конца своих дней хрипеть и сипеть, как простуженный педераст.

– Мы в плену?

– Да, в плену. Но мы живы.

– А Нисибис?

– Римляне не смогли его удержать. Монголы пробили брешь в стене и затопили город водами реки Джаг-Джаг.

– Значит, Руфин не пришёл к нам на помощь?

Кассий вздохнул:

– Получается, что так.

– Рутилий? – Элий бросал вопросы как камни. Они попадали в цель и вызывали жгучую боль.

– Погиб.

– Неофрон?

– Здесь.

– Есть вести из Рима?

– Не для нас. Мы отрезаны от остального мира.

Элию хотелось вновь закричать, но он сдержался.

– Значит, ты не знаешь, что случилось с армией Руфина?

– Думаю, взяв Нисибис, монголы нагрузились добычей и ушли.

– Но ты этого не знаешь?

– Не знаю. Малёк послал своего человека в Луксор, в храм Либерты, чтобы сообщить о пленных и потребовать выкуп. Но посланец не скоро возвратится.

– Малёк знает обо мне?

– Надеюсь, что нет. Иначе он будет тянуть время и стараться получить как можно больше денег. Не думай больше ни о чем, постарайся уснуть, – посоветовал Кассий.

Он растворил таблетку в чашке с водой и дал выпить раненому.

Элий повернулся на бок.

– Три легиона погибли. Орлы остались, а людей больше нет, – пробормотал Элий, закрывая глаза.

– Тебе это приснилось?

– Нет. Мне сказал об этом тигр.

Кассий Лентул решил, что раненый бредит.

В это утро Вер открыл глаза и вновь увидел мир. Каждый мускул наполнился энергией. В мозгу проносились тысячи мыслей. Он думал обо всем сразу – о войне, о Риме, о несправедливости, о маленьком императоре, об изгнанниках-гениях, о Трионе, о Бените.

Элий жив. Просто все эти ночи и дни он был в мире теней. А теперь вернулся. Элий не мог умереть. Даже в ядерном Тартаре, созданном Трионом, не мог сгинуть: желание, заклеймённое Юнием Вером, ещё не исполнилось.

Вер вскочил и заметался по дому. Ему хотелось немедленно выйти. Дом казался темницей. Но он боялся.

Боялся: выйдет он на улицу и римляне начнут его упрекать: что же ты, лучший гладиатор Империи, победитель, обладатель венков и наград, не смог победить какого-то захудалого божка. Это из-за тебя Рим проиграл! Из-за тебя погибли легионы. Порой Вер отчётливо слышал эти упрёки. Несколько раз он подходил к двери и останавливался. Сейчас распахнёт её – а там толпа. Кричат, грозят кулаками, в лицо летят тухлые яйца и гнилые плоды. А впереди Вилда с фотоаппаратом. И каждая вспышка как выстрел. Вер толкнул дверь, и она медленно открылась. Перед домом не было никого. Ни единой души. Лишь напротив, у входа в инсулу две девочки играли среди разросшихся олеандров.

Вер ничего не понял, огляделся, все ещё ожидая осады. Сделал неуверенно шаг, другой. Дошёл до фонтана. Какой-то парень сидел на ободке фонтана и читал «Либеральный вестник». На первой странице красовалась карикатура на сенатора Бенита. Вер шёл по городу очень медленно, будто заново его узнавал. На перекрёстке вместо статуи Руфина красовался мраморный Элий. И это несказанно Вера удивило. Он остановился и долго смотрел на изваянного в мраморе друга.

– Но ты ведь жив, Элий, я это точно знаю, – прошептал Вер.

Кто-то остановился подле. Вер не оборачивался. Стоял склонившись, касаясь руками складок мраморной тоги. Рука неведомого дарителя положила на базу статуи букетик цветов и несколько печеньиц. С ближайшей крыши голубь приметил добычу и тут же устремился за жертвоприношением, выхватывая крошки из рук.

– Ты ещё вернёшься в Вечный город, – пообещал Вер каменному двойнику друга на прощание.

Вер двинулся дальше. Никто не собирался его ни в чем упрекать. Никто его не узнавал. Вер нарочно смотрел людям в глаза, улыбался встречным, потом стал здороваться со всеми подряд – напрасно. Ему отвечали, но как-то безлико – так приветствуют чужака. Молодые женщины улыбались. Но лишь как интересному молодому человеку. Наконец какая-то матрона, ответив на его приветствие, внезапно остановилась, пройдя несколько шагов, и спешно повернула назад.

– Ты – Юний Вер. Гладиатор Юний Вер?

– Да, я… – Он покраснел. И сердце забилось. Он ждал, что она скажет.

– Говорят, ты болел. Значит, ты поправился?

Вер кивнул.

– Будешь вновь выступать?

– Зачем? – он не понял, о чем она говорит.

– Дисквалификацию отменили. Ты можешь вернуться в гладиаторскую центурию.

Все только этого и ждут. Все. – Она бросила это «все» весомо, как приговор суда. К чему она его приговаривает? К арене?

Вер замотал головой и отступил.

– Зачем? – повторил.

– Да что же ты… не поправился ещё? Надо пригласить знаменитых медиков – пусть тебя вылечат. Ты должен вернуться на арену. Ты – самый лучший. Никто не сравнится с тобой – ни Клодия, ни Авреол. Они бездари. Один ты – гений!

Вер вздрогнул. Прежде похвала согрела бы его глотком хорошего вина. Теперь только раздражила.

– Я ещё болен, – отговорился он и зашагал дальше.

Матрона шла следом, не отставала.

– Могу проводить тебя в Эсквилинскую больницу. Запишешься на приём. Тебе нужны деньги?

Она почти насильно всунула в ладонь Веру свою карточку:

– Если что-нибудь понадобится – звони. Она наконец ушла, и Вер вздохнул с облегчением. Прошёл в сады Мецената и сел на мраморную скамью. Сообразил наконец, что, кроме вот таких вспышек восторженности и ненужного теперь поклонения, ему ничто не угрожает. Никто не знал о его поединке с Сульде. Богам, чтобы заслужить почитание людей, надо хвастаться своими подвигами. Но никто из людей не видел в нем бога. Только гладиатора. Вот незадача. Что надо сделать, чтобы люди указали на тебя пальцем и сказали: вот бог. И упали ниц. И умоляли и просили… Одеться в доспехи платинового сияния? Шагать по воздуху? Метать молнии? Или сказать: «…никогда не будет правильным поступать несправедливо, отвечать на несправедливость несправедливостью и воздавать злом за претерпеваемое зло»[32]

Но это сказал Сократ много-много лет назад. И никто не обожествил его за эти слова. Августа обожествили за то, что он утопил Рим в крови. Траяна обожествили за то, что он покорил для Рима новые земли. А Сократа – нет. Не стали.