Эпизод - Буренина Кира - Страница 2

«Как неловко получилось», — беспокойно вспоминала Татьяна эпизод с художником на Арбате. На следующий день она вновь была там, высматривая Илью. Он стоял на прежнем месте, укутанный в свою тяжелую доху, дуя на озябшие пальцы.

— Вы? — удивился художник, увидев Таню.

— Да. Вы извините меня за вчерашнее. Как-то все по-дурацки вышло. Шеф заставил меня погулять с американцами по Москве и вот... — говорила она, с удовольствием замечая, как красные искры вновь вспыхнули в глазах Ильи. Он молчал.

Таня, принимая это молчание за смущение и неловкость, принялась рассказывать что-то смешное, любуясь собой со стороны — какая она легкая, остроумная, коммуникабельная.

— Не надо, — вдруг произнес Илья, требовательно глядя ей в глаза. — Не надо так много говорить. — Он оторвал клочок ватмана и размашисто написал на нем телефонный номер. — Звоните. Я буду ждать.

Таня независимо пожала плечами и отошла, кивнув художнику на прощание.

— Тоже мне, непризнанный гений, — сварливо пробубнила она, ощущая непонятную тревогу и неуверенность, словно только что столкнулась с инопланетянами и безумно устала, пытаясь найти с ними общий язык.

Вечером ей позвонил расстроенный Владик. У него пытались угнать машину, он весь день провел в милиции и теперь нуждался в женском утешении и ласке. Татьяна должна немедленно приехать! Слушая, как Владислав в который раз самодовольно рассказывает об успешно провернутой сделке, глядя на его гладкое, спокойное лицо, Таня внезапно ощутила глухое раздражение. Из головы не выходило странное знакомство, аскетичное лицо, сухой блеск серых глаз Ильи. Принимая привычные поцелуи и ласки Владика, она мстительно приговаривала про себя: «Вот тебе, получай!» — представляя нарочно, как мог посмотреть на нее Илья, если бы видел все это. Ей хотелось унизить, задеть его, сделать ему больно. «Что это?» — попыталась понять она спустя некоторое время, наливая себе на кухне чай и глядя в черноту за окном. Татьяна огляделась, и недавнее раздражение вновь поднялось в ней.

— Как он мне надоел, — произнесла она и испугалась своих слов.

Разыскав в сумке свернувшийся в трубочку клочок ватмана, она набрала номер, не представляя себе, зачем это делает и что скажет. Илья поднял трубку моментально.

— Вы не спите? — удивилась Таня.

— Нет, — усмехнулся он. — Старые кошмары одолевают. Таня вздохнула.

— Приезжайте, — сухо скомандовал Илья, и Таню обидел его безразличный тон.

— Вот возьму и не приеду, — капризно протянула она.

— Как хотите, — отозвалась трубка.

— Я еду, невозможный, диктуйте адрес!

Она катила по темным пустынным улицам, старательно останавливаясь на красный свет, даже если вокруг не было ни одной машины. В голове было пусто. «Неужели это я?» — приходила иногда в голову мысль, но тут же исчезала. Когда Таня припарковалась у кирпичной многоэтажки, на небе уже появилась серая полоска зимнего позднего рассвета. Илья открыл дверь, пропуская ее в полутемную, пахнувшую скипидаром и свежесваренным кофе квартиру.

— Ну? — спросил он ее, наливая кофе из медной джезвы.

— Что значит «ну»? — оскорбилась Татьяна. — Я просто так заехала.

Он кивнул, продолжая молчать.

— Расскажите что-нибудь, развлеките даму! — потребовала Таня, не выдерживая молчания.

Илья поднялся, взял ее за руку и повел в комнату. Татьяна ахнула. Везде: на стенах на подрамниках, на подоконнике — были развешаны и расставлены картины, в масле, карандаше, пастелью. Это были портреты Татьяны.

— Мне трудно говорить, — с усилием произнес Илья, прислонившись плечом к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Да и бесполезно, наверное. Все равно все останется так, как есть. Я ведь наводил справки. Вы — удачливая, преуспевающая, у вас родители. Знаете, о такой поет Макаревич: «Она идет по жизни смеясь». А я... Кто я? Никчемная богема!

Таня вздрогнула и повернулась к нему.

— Зачем вы так! Ведь вы — мастер. И большой мастер. Меня научили в этом разбираться.

Илья холодно усмехнулся:

— Благодарю. Но мне не нужны комплименты. Они вернулись на кухню.

— Понимаете, я всю жизнь жил вполнакала, — продолжал он. — Я никогда не выкладывался, за исключением искусства. Я боялся полюбить, привязаться, опасаясь предательства, не веря в дружбу. Во всем полагался на себя, свои силы, зная, что это единственный способ не разочароваться. Это стало моей второй натурой. И теперь я уже не способен на настоящий поступок. Я предпочитаю полутона, а не яркие цвета. Мне надо бы сказать, что я ждал вас всю жизнь, просить вас быть со мной. Но я не стану. И все останется так, как прежде. А ведь я знаю, что совершаю страшную ошибку. Я останусь в вас эпизодом, который, вероятно, вы сразу забудете.

Таня проигрывала ложечкой, слушая этот странный монолог. Возразить было нечего. Илья был прав. Сейчас она уедет. Вернется в свою жизнь. Их дороги разойдутся. Пересечение невозможно. Таня поднялась из-за стола.

— Спасибо за все. Но... мне пора.

Илья кивнул, знакомые Тане красные искры в глазах вспыхнули и погасли.

После того как Таня ушла, Илья долго сидел на кухне, сжав кулаки, рассматривая причудливые разводы кофейной гущи в чашке. «Так будет лучше», — решительно сказал он себе, вернулся в комнату, закрепил чистый лист и углубился в работу. Рука уверенно вывела широкий круг арены в обрамлении алого бархата. Полутемный зрительный зал. Освещены лишь первые ряды. Беспощадный белый свет в центре арены направлен на гимнаста в серебряном трико, распластанного на опилках. Лица зрителей охвачены ужасом и восторгом от происходящей на их глазах драмы. Сверху по канату спускается второй гимнаст. Он пытается разглядеть, что творится внизу, жив ли его партнер. На лице — отчаяние. Илья не заметил, как наступил вечер. Сегодня он вызвал свой давний кошмар на бой. Выиграет ли он его?

Татьяна всеми силами старалась забыть утренний разговор. Жизнь казалась большим бухгалтерским гроссбухом, где все события расписаны далеко вперед. Изменить что-либо не в ее силах. И зачем? Она выйдет замуж за Владика. Будет семья, дети. Потом они переедут жить куда-нибудь в Европу. Во Францию или Италию. И, прогуливаясь по узким улочкам Парижа или Флоренции, где смуглые улыбчивые художники будут наперебой предлагать свой товар, она обязательно вспомнит зимний день, Арбат, художника в неловком черном полушубке, и в ушах требовательно зазвенит вопрос: «Портретик не желаете?»