Сказка для двоих - Буренина Кира - Страница 7

— Вы славная, — услышала она.

— Не надо, — Лана убрала руку, — во мне нет ничего особенного.

— Вы напоминаете мне… вы очень похожи на мою бабушку, — чуть слышно сказал Соколов и замолчал.

— Бабушку?

— Как-нибудь я расскажу вам о ней. Это была великая женщина.

— Уже поздно. Пора возвращаться, — предложила Лана. В такси оба чувствовали себя неловко. Соколов сидел впереди, рядом с шофером, и молчал. К Лане вернулось ее обычное спокойствие, и теперь то, что каких-нибудь двадцать минут назад она так разоткровенничалась с незнакомым, чужим мужчиной, представлялось ей совершенно необъяснимым.

В вестибюле отеля было тихо, позвякивая посудой, усталые официанты убирали кафе. Лана и Соколов вошли в лифт, он предупредительно нажал кнопку ее этажа. Она упрямо смотрела на свое отражение в зеркальной двери лифта и слушала удары сердца, редкие и потому громкие. Соколов преувеличенно дотошно изучал план отеля, висевший на стене. Лифт остановился, двери бесшумно разъехались в стороны. Сдержанно кивнув, Лана вышла.

В своем номере она, не раздеваясь, бросилась на кровать.

«Неужели? — изумленно спрашивала она себя, закуривая сигарету. — Это он, без сомнения, это он — МОЙ мужчина. Но как же так?» Она вскочила и подошла к окну. Раздвинула кремовые шторы в широкую голубую полоску, посмотрела невидящим взглядом во внутренний двор отеля.

«Не может быть! — откуда-то изнутри пискнул противный голосок. — Ты просто выдумала героя и спроецировала на Соколова свои ожидания!»

Лана знала Соколова еще по тем временам, когда он был малоизвестным чиновником министерства, охотно принимающим участие во всех проектах Комитета по экологии. Андрей Соколов — легкий, быстрый, доброжелательный, исполнительный, корректный, гибкий (после целого поколения негнущихся) — привлекал внимание везде: в президиуме, в холле, за столиком ресторана, в коридорах министерства. Ермолаев прочил Соколову долгую политическую жизнь. Лана вспомнила, что всегда в присутствии Соколова ощущала острое покалывание в кончиках пальцев, ей казалось, будто сила, исходившая от этого человека, непостижимым образом проходила сквозь нее.

«Нет! — Лана зажмурилась. — Еще одной ошибки я не переживу! Никого мне не надо, мне так хорошо одной. Я спокойна, уверенна, рассчитываю только на себя и полностью контролирую свою жизнь. Я не хочу его!»

«Хи-хи, — вновь раздался противный голосок, — это правда. Он же министр, а ты кто? Вспомни, какие примадонны сопровождают наших випов. Забыла? Красотки, холеные лошадки, проводящие половину жизни в салонах красоты и фитнес-центрах. А ты кто? Лана, посмотри на себя!»

«Точно! — Она подошла к зеркалу в ванной и стала внимательно изучать свое лицо. — Во мне нет ничего особенного. Зачем я ему? Я е-му не нуж-на, — проговорила она по слогам, — а если и нужна, то просто для приятного времяпрепровождения».

Лана сбросила — одежду, включила воду и встала под обжигающе-горячий душ.

— Дождалась! — вслух сказала она себе. — Федот, да не гот. Не нужен мне никто! С меня хватит!

Закрыв кран, Лана завернулась в пушистый халат, легла в постель, укуталась пуховым легким одеялом и закрыла глаза.

— Все пройдет, и это пройдет… — прошептала она, пытаясь хоть как-то ободрить себя и утешить. Потом вообразила «жесткую конструкцию» своей жизни в виде огромных песочных часов, в которых с тихим шорохом падали вниз маленькие песчинки — эпизодики из ее жизни. Вот и сегодняшний день уже приблизился к узкому перешейку, а через несколько секунд и он упадет вниз, смещается с такими же песчинками и станет неразличимым…

Россия, 1917-2000

Кристель Гуннер родилась в трудолюбивой семье добропорядочного крестьянина. Предки Гуннеров Приехали в Россию давно, еще во времена императрицы Екатерины II, во второй половине XVIII века. После победоносных войн с Турцией под началом Потемкина и Суворова русские овладели землями Северного Причерноморья и Приазовья, для заселения этих земель и понадобились колонисты, работящие, умелые, богобоязненные немцы. Благодаря исключительному трудолюбию и великому усердию переселенцев на обожженных жарким южным солнцем солончаках вскоре заколосились хлеба, зазеленели сады и виноградники; на привольных лугах и пастбищах появились стада скота; поднялись тысячи хуторов и уютных, чистеньких поселков со школами и непременными немецкими кирхами; к азовским и черноморским портам протянулись ухоженные дороги, аккуратно обсаженные плодовыми деревьями.

Отец Кристель был женат дважды. От первого брака у него было шестеро детей, от второго — четверо. Такие семьи в те времена считались делом обычным. И взрослые и дети много трудились; в семье был достаток. В доме царил строгий, раз и навсегда заведенный порядок. Во всем чувствовалась основательность, прочность, надежность. Отец прежде всего заботился о том, чтобы дети его росли умелыми, сноровистыми, работящими. Гуннер-старший знал, что жизнь в конце концов с каждого спросит свое. Кристель рано научилась вести хозяйство, рукодельничать.

Однако юность Кристель пришлась на сложную и тревожную пору. Наступал суматошный, наполненный войнами и революциями XX век. Впрочем, жизнь ее начиналась вполне благополучно. Гуннер-старший дал своим детям приличное образование. Кристель закончила полный курс женской гимназии, свободно владела русским, немецким и французским языками. Даже в глубокой старости она удивляла внука обширными познаниями в российской истории, географии и других школьных предметах.

Хорошее образование, приятная внешность, трудолюбие и любовь к детям — все это позволило Кристель получить в школе место преподавательницы домоводства. Здесь она и встретила своего суженого, преподавателя музыки.

Старые фотографии сохранили краткий миг того благословенного времени: двое счастливых молодых людей безмятежно смотрят в объектив… Чуть полноватая блондинка с пышной прической нежно прижимает к себе букетик белых роз — это Кристель. А высокий юноша с печальными глазами — ее будущий муж. Они хотели создать крепкую, дружную семью, воспитывать детей… Но…

…Грянул семнадцатый год. И обычная человеческая жизнь с ее милыми радостями, отрадными печалями и волнениями в один миг стала недостижимой мечтой… Весь российский юг охватило неистовство Гражданской войны. Горели дома, усадьбы, села, города… Ломались судьбы людей, рушились семьи. Кристель сполна отпила из чаши горя той страшной эпохи.

В разгар Гражданской войны, в Крыму, на глазах односельчан был расстрелян ее родной брат, общий любимец семьи Дмитрий. С группой односельчан он пытался воспротивиться продразверстке. А вскоре потомки легендарных колонистов были обращены новой властью в спецпоселенцев. Бесчисленные эшелоны с человеческим грузом потянулись на Север. Кристель и ее мужу не удалось избежать общей участи, вместе с другими немцами они оказались на Северном Урале. Мужа вскоре угнали в тайгу, на лесозаготовки, а Кристель осталась с двумя маленькими дочерьми без денег, без жилья… Эпидемия дифтерита унесла старшую дочь… Но беда не приходит одна. В тридцать седьмом мужа арестовали и вскоре расстреляли. Что мог натворить скромный учитель пения в таежных дебрях?

Кристель с огромным трудом добилась разрешения перебраться к родственникам. Но сбыться ее планам было не суждено. Началась Великая Отечественная война. И снова немецкое происхождение помешало Кристель, они с дочерью попали в категорию поднадзорных и были лишены права покинуть место своего проживания без разрешения коменданта. Так и осталась Кристель одна перед массой забот — как прокормить Аннушку? Как поставить на ноги, дать образование? Искусная мастерица, вязальщица и портниха, дни и ночи проводила она за спицами да за швейной машинкой. Но за тончайшую работу белошвейки с ней расплачивались картошкой и морковкой. Так и кормились они с дочкой всю войну. Страна уже отпраздновала победу, подросла Аннушка, а Кристель все еще оставалась поднадзорной.

Прием в высшие учебные заведения для спецпоселенцев был ограничен, доступ ко многим специальностям — закрыт. Поэтому и поступила Аннушка в один из периферийных вузов, на факультет, где был недобор. Зато стипендию там платили повышенную. Еще давно Аннушка твердо решила никогда не огорчать мать, учиться только на «отлично». Так она продолжала учиться и в институте, но успехи были настолько впечатляющими, что институтское начальство отправило ходатайство в Министерство образования о том, чтобы разрешить талантливой студентке поступить в московскую аспирантуру. Для Кристель это было высшей наградой.