Согласие на брак - Гаррат Джули - Страница 33

Пауэлл почувствовал, что дольше не может находиться с ней наедине. Стиснув зубы, он последний раз взглянул на нее, повернулся и направился прочь. Достигнув тисовой аллеи, он поймал себя на том, что почти бежит, подсознательно стараясь оказаться как можно дальше, чтобы спокойно взвесить свои следующие шаги.

ГЛАВА 11

Марк Пауэлл опустил несколько пятидесятипенсовых монет в телефон-автомат, висевший в баре "Хоквуд армс", и набрал номер.

– Мама?

– Сынок, как приятно слышать твой голос. Какая там у вас погода?

– Сносная. По крайней мере, для февраля. – Лицо его, обычно бесстрастное, потеплело.

– А у нас в Блэргури выпал снег. Лыжники вовсю катаются…

– Мама, я ненадолго заеду домой, если ты не возражаешь.

Женщина не могла скрыть своей радости.

– Это было бы отлично, сынок. Почему ты спрашиваешь? А с тобой ничего не случилось? Мне казалось, что ты планировал остаться в Йоркшире подольше?

Он вымученно рассмеялся. Впрочем, он знал, что она этого не заметила.

– Просто получил дозу английской инфлюэнцы и нуждаюсь в твоей ласке, – сказал он ей, намеренно избегая говорить о работе. Его мучила совесть, ведь он не сказал ей, что едет в Дербишир. Об этом вообще никто не знал. И он вдруг поймал себя на мысли, что вся эта шпионская деятельность не доставляет ему никакой радости.

– Я проветрю твою постель, – сказала она. – Когда тебя ждать, мальчик?

– Завтра. Пока подготовлю мотоцикл, путь неблизкий.

– Будь осторожен. Я беспокоюсь за тебя…

– Не переживай. Я уже большой мальчик.

Барбара Пауэлл положила телефонную трубку и тяжело оперлась на трость. У нее снова разыгрался артрит, из-за которого она состарилась раньше времени. Подойдя к окну, она заметила в нем свое отражение. На лице ее словно навсегда застыла страдальческая мина. Барбара остановилась и попыталась расправить плечи. Не годится, если он увидит ее в таком жалком состоянии. Будь жив ее отец, он сказал бы, что она похожа на доходягу, а ведь ей нет еще и пятидесяти. Надо бы принять таблетку, из тех, что накануне прописал ей врач. Да и немного косметики не повредит.

Она снова прошла в глубину комнаты, с удовольствием отметив царившие в ней уют и порядок. Она терпеть не могла хаоса, которого, видит бог, было довольно в ее жизни, пока не умер Дерек Пауэлл. Мужчины сеют только смятение и несчастье. Впрочем, не все. Марк совсем другое дело. Но Марк это частица ее самой, это ее сын, которым она вправе гордиться. Когда-то Дерек выгнал его из дому. Заставил покинуть Шотландию.

Но Дерек был не в состоянии изгнать из его сердца любовь к матери, и теперь, когда Дерека больше нет в живых, Марк вновь обрел дом. Ей хотелось плакать от счастья, когда она вспоминала, как он сказал ей по телефону: "Мама, я ненадолго заеду домой…"

Что бы она делала без Марка? Она подумала, что, по крайней мере, за это должна быть благодарна Джиффорду Уэлдону. Заваривая чай и подогревая в кастрюльке суп, она и не заметила, как мысли ее обратились к событиям почти четвертьвековой давности, и вся боль, которую она вынашивала в душе, прорвалась наружу. Тогда она открыла верхний ящик буфета и извлекла оттуда большой почтовый конверт.

Из конверта она достала старую, наклеенную на картон фотографию. Губы ее скривились в некоем подобии улыбки. Что ни говори, а невеста она была хоть куда, когда стояла в маленькой церкви в Уайдейл-холле. Свадьба была скромная, гостей немного, все сплошь знакомые Джифа, поскольку у нее семьи не было. О свадьбе у нее остались самые радужные воспоминания. Лишь после того как гости разъехались, ее мечта о счастливой семейной жизни начала меркнуть.

Шафером был рыжий фигляр по имени Дункан Уорд, юрист, презиравший женщин и даже не дававший себе труда это скрывать. Барбара его ненавидела, и даже не за его взгляды, а просто за то, что он был лучшим другом Джиффорда, и все три недели до свадьбы они были неразлучны, проводя в обществе друг друга длинные осенние вечера либо за шахматной доской, либо за бутылкой виски.

Барбаре приходилось довольствоваться компанией похожей на серую мышь экономки, миссис Тилли. Кроме того, в доме жили две девушки, но они были еще подростки, и миссис Тилли лишь с большим трудом удавалось заставлять их делать хоть что-то по дому.

Миссис Тилли работала последний год, и Джиффорд дал ясно понять Барбаре, что той предстоит научиться самой вести хозяйство.

Теперь, по прошествии многих лет, Барбара понимала, что их семейная жизнь была обречена, еще не начавшись. Дункан Уорд позаботился об этом. Однако давно миновало то время, когда она с горечью оглядывалась на свое прошлое. Ее краткая интерлюдия в Уайдейл-холле открыла ей глаза на многое, о чем в свои двадцать три года она даже не подозревала. Барбара больше ни в чем не упрекала себя. Она понимала, что, даже если бы она делала все возможное и невозможное или, напротив, не делала ничего, все равно у их семьи не было будущего. По крайней мере, у нее остался сын. Но какую цену пришлось ей заплатить?

Вторая годовщина свадьбы. Барбара пристально вглядывается в портрет, висящий над камином в зале Уайдейла. Ее брак это сплошной обман. Теперь-то она понимает это. А самый большой обман – этот портрет, глядя на который можно подумать, что Джиффорд Уэлдон почтенный семьянин, что он принадлежит к столпам общества и заслуживает всяческого уважения. Да и какие другие чувства, кроме уважения, может вызывать мужчина, который помещает на самом видном месте портрет хозяйки дома? Во всех лучших домах графства висят такие портреты!

Скоро он придет. Барбара слышит, как он властным тоном отдает распоряжения конюху во дворе. Вот глухо цокают копыта по каменным плитам. И за спиной у нее бесшумно, словно тень, возникает его фигура. Барбара безошибочно угадывает, когда он появляется в дверях: она затылком чувствует его взгляд.

– Удивительное сходство, дорогая. Тебе нравится мой подарок на годовщину нашей свадьбы?

– Да. Тетеревиная пустошь на заднем плане напоминает мне о доме, – не шелохнувшись, отвечает Барбара.

– Но твой дом здесь.

В его голосе явственно звучат осуждающие нотки. Последнее время он усвоил манеру говорить с ней свысока, почти как с прислугой. По-правде говоря, она уже догадалась, что является скорее прислугой, нежели женой. Краска стыда заливает ее лицо, когда она вспоминает ту ночь, две недели назад, когда окончательно поняла, что больше не в силах сносить это постоянное унижение.

Они были приглашены крестными на крестины младенца, появившегося в семье коллеги Джиффорда. Глядя, как малютка Эми Роули удобно устроилась у нее на руках, Барбара почувствовала, как потеплело у нее в груди. С нежностью смотрела она на кроху, на сморщенное личико с огромными серьезными глазами. Она страстно мечтала иметь собственного ребенка, но как это возможно, если они с мужем спят в разных половинах дома?

Мысль о том, что брак ее не такой, как у людей, не давала ей покоя. После крестин Роули и его жена предложили им остаться у них на ночь. Джиффорд пытался отнекиваться, но Роули в конце концов настоял на своем. Джиффорд то и дело прикладывался к бутылке и в итоге напился допьяна.

Вечером, деля со своим мужем кровать в доме Роули, Барбара уютно прижалась к нему и прошептала:

– Джиффорд, я хочу быть тебе настоящей женой. Мы могли бы иметь собственного ребеночка.

– Нет! – Он словно ошпаренный отпрянул и повернулся к ней спиной.

Она ласково погладила его по плечу, но он притворился спящим.

– Джиффорд… – взмолилась она, – мы же муж и жена уже почти два года.

Он издал страдальческий стон и сказал, что пора спать. От него разило виски.

– Прошу тебя, Джиффорд… – Она провела ладонью по его спине. Впервые она касалась его так… интимно. Плоть ее изнемогала от мучительного томления. Она хотела быть любимой, хотела, чтобы он положил конец этой пытке, чтобы подарил ей ребенка. Она почувствовала, как напряглось его тело, затем он резко вскочил и, повернувшись к ней лицом, рявкнул: