Тысяча и одна ночь - Автор неизвестен - Страница 70

И солнце и месяц тут в созвездье одном слились,

Во всей красоте своей и счастье взошли они;

За прелести их сильней смотрящие любят их.

О благо, когда их глас веселья к себе зовет!

Изящною прелестью красот их закончен ряд,

И ум укрепляет их и скромность великая.

Аллаха благословляй, создавшего дивное!

Что хочет господь высот для тварей, то сотворит,

И, увидев его, я поцеловал ему руки, и поднялся перед ним и призвал на него благословение, и спросил: "О господин, не возьмешь ли ты свои деньги?" И юноша ответил: "А зачем торопиться? Я кончу свои дела и возьму их у тебя", - и ушел. А я воскликнул: "Клянусь Аллахом, когда он в следующий раз придет, я непременно приглашу его, так как я торговал на его дирхемы и добыл через них большие деньги!"

А когда наступил конец года, он приехал, одетый в еще более роскошное платье, чем прежде; и я стал заклинать его зайти ко мне и отведать моего угощенья. И юноша сказал: "С условием, чтобы то, что ты на меня потратишь, было из моих денег, которые у тебя". И я сказал: "Хорошо!" - и посадил его и сходил и приготовил какие следует кушанья и напитки и прочее, и принес это ему и сказал: "Во имя Аллаха!" И юноша подошел к столику и, протянув свою левую руку, стал со мною есть, - и я удивился этому. А когда мы кончили, я вымыл его руку и дал ему чем ее вытереть, и мы сели за беседу, после того как я поставил перед ним сладости. И тогда я сказал: "О господин мой, облегчи мою заботу: почему ты ел левой рукой? Может быть, у тебя на руке что-нибудь болит?" И, услышав мои слова, юноша произнес:

"О друг мой, не спрашивай о жарком волнении,

Что в сердце горит моем, - недуг обнаружишь ты мол.

Не доброю волею я Лейлу сменил теперь

На Сельму, но знай - порой нужда заставляет нас".

И он вынул руку из рукава, и вдруг я вижу - она обрубленная: запястье без кисти. И я удивился этому, а юноша сказал мне: "Но дивись и не говори в душе, что я ел с тобой левой рукой из чванства, отсечению моей правой руки есть диковинная причина". - "А что же причиною этому?" - спросил я; и юноша сказал: "Знай, что я из уроженцев Багдада, и мой отец там был знатен; и когда я достиг возраста мужей, я услышал рассказы странников, путешественников и купцов о египетских землях, и это осталось у меня в сердце. И когда мой отец умер, я взял много товаров и багдадских и мосульских и, собрав все это, выехал из Багдада; и Аллах предначертал мне благополучие, и я вступил в этот ваш город, - и потом он заплакал и произнес:

Спасается ослепший от ямы той,

Куда слетит прозорливый, видящий!

Глупец порой от слова удержится,

Которое погубит разумного.

Кто верует, с трудом лишь прокормится:

Неверные, развратники - все найдут.

Что выдумать, как действовать молодцу?

Ведь так судил судящий, дарующий.

А окончив эти стихи, он сказал: "И я прибыл в Каир и сложил ткани в хане Масрура и, отвязав свои тюки, вынес их и дал слуге денег, чтобы купить нам чего-нибудь поесть, и немного поспал; а поднявшись, я прошелся по улице Бейн-аль-Касрейн и вернулся и проспал ночь. А наутро я встал и вскрыл тюк с тканями и сказал себе: "Пойду пройдусь по рынкам и посмотрю, как обстоят там дела!" И я взял кое-какие ткани и дал их отнести одному из моих слуг и пошел на рынок Джирджиса, и маклеры встретили меня (а они узнали о моем прибытии) и взяли у меня ткани и стали кричать, предлагая их; но они не принесли даже своей цены, и я огорчился этим. И староста маклеров сказал мне: "О господин, я знаю что-то, от чего тебе будет прибыль. Сделай так, как делают купцы, и отдай твои ткани в долг на несколько месяцев при писце, свидетеле и меняле. Ты будешь получать деньги каждый четверг и понедельник и наживешь дирхемы: на каждый дирхем два, и, кроме того, посмотришь Каир и Нил".

И я сказал: "Это правильная мысль!" - и, взяв с собою маклеров, отправился в хан, а они забрали ткани на рынок, и я продал их и записал за ними цепи и отдал бумажку меняле, взяв у него расписку, и вернулся в хан. И я провел много дней, ежедневно, в течение месяца, завтракая с кубком вина и посылая за мясом барашка и сладостями; и наступил тот месяц, когда мне следовало получать, и каждый четверг и понедельник я отправлялся на рынок и садился возле лавок купцов, а меняла и писец уходили и приносили деньги после полудня, а я пересчитывал их, запечатывал кошельки, брал деньги и уходил в хан. И вот в один из дней (а это был понедельник) я вошел в баню и, вернувшись в хан, отправился в свое помещение и позавтракал с кубком вина и поспал, а проснувшись, я съел курицу и надушился и пошел в лавку одного купца, которого звали Бедр-ад-дин аль-Бустани. И, увидев меня, он сказал мне: "Добро пожаловать!" - и разговаривал со мной некоторое время, пока не открылся рынок.

И вдруг подошла женщина с гибким станом и гордой походкой, в великолепном головном платке, распространявшая благоухание; и она подняла покрывало, и я увидел ее черные глаза, а женщина приветствовала Бедр-аддина, и тот ответил ей на приветствие и стоял, беседуя с нею; и когда я услышал ее речь, любовь к ней овладела моим сердцем. А она сказала Бедр-ад-дину: "Есть у тебя отрез разрисованной ткани с золотыми прошивками?" И он вынул ей отрез из тех кусков, которые купил у меня, и они сошлись в цене на тысяче двухстах дирхемах. "Я возьму кусок и уйду и пришлю тебе деньги", - сказала тогда женщина купцу; но он возразил: "Нельзя, госпожа, вот владелец ткани, и я связан перед ним сроком". "Горе тебе! - воскликнула женщина. - Я привыкла брать у тебя всякий кусок ткани за много денег и даю тебе нажить больше того, что ты хочешь, и присылаю тебе деньги". А купец отвечал: "Да, но я принужден расплатиться сегодня же". И тогда она взяла кусок и бросила его в лицо Бедр-ад-дину и воскликнула: "Ваше племя никому не знает цены!" - и встала. С ее уходом я почувствовал, что моя душа ушла с нею. И я поднялся и остановил ее и сказал: "О госпожа, сделай милость, обрати ко мне свои благородные шаги!" И она воротилась, и улыбнулась, и сказала: "О, ради тебя возвращаюсь", - и села напротив, возле лавки.