Меч президента - Бунич Игорь Львович - Страница 30

Неизвестно, чем Бог так уж сильно обидел Уражцева. Возможно, что Творец не очень жалует людей, раздираемых гордыней и тщеславием.

В свое время Уражцев явно метил в замы министра обороны, но военное ведомство, как в коммунистические времена, так и после, очень прохладно относилось к каким угодно общественным организациям в своей системе. Поэтому никакого официального статуса обществу «Щит» давать не желало, очень косо на него поглядывая.

Из окружения Ельцина Уражцева очень быстро оттеснили, поскольку искусством интриги он, как и Руцкой, владел на уровне полковника, что было явно недостаточно.

Разочарованный полковник выбрал единственный путь, который оставался, чтобы кое-как сохраниться на политической поверхности, — путь уличного вождя. Да и тут он был не очень заметен, поскольку у него хватило ума все-таки как-то дистанцироваться от таких митинговых звезд, как Анпилов и Константинов.

Не хватало у него нахальства, чтобы строить из себя теоретика, как, скажем, Проханов или Стерлигов, и сидеть в президиумах «Фронта национального спасения» между ними. Его выступления были более-менее взвешенными, а потому плохо доходили до сознания толпы, любившей простые, щелкающие бичом призывы.

Тем не менее, а может быть и именно поэтому, в случае кризиса противостояния властей Уражцеву было на первом этапе поручено окружить Белый Дом толпами людей, чтобы, с одной стороны, продемонстрировать народную поддержку заговорщикам, а с другой, — сбить охоту у властей исполнительных, сломя голову, кинуться на штурм оплота законодательной власти.

Уражцев не терял ни минуты. Подобная задача была по плечу любому офицеру, а тем более — такому прирожденному организатору, как он.

К Белому Дому уже подтянулось достаточно людей, чтобы их могли заметить, хотя еще не настолько, чтобы имитировать всенародную поддержку.

Несколько десятков разновозрастных мужчин, главным образом, пенсионеров и отставников, уже встали у входа в Верховный Совет, размахивая красными знаменами, выставив самодельные лозунги: «Вся власть Советам!», «Да здравствует КПСС!», «Диктатора под суд»! и тому подобное.

Несколько парней помоложе, сваливая в кучу турникеты и таская откуда-то доски, начали сооружать у входа какое-то подобие баррикады.

«Людей! Побольше людей! — приказал Руцкой, выслушав сообщение Уражцева.

— Действуй, Виталий! Сейчас многое от тебя зависит». Уражцев вышел, и в кабинет с некоторой робостью вошел генеральный прокурор Валентин Степанков.

Нынешний генеральный прокурор разительно отличался от своих предшественников, Вышинского, Руденко и даже недавнего Сухарева — крайней несолидностью и почти детским выражением лица. Эдакий губошлеп.

Взлетевший на послепутчевой волне в кресло генерального прокурора прямо из прокуратуры какого-то забытого Богом сибирского райцентра, Степанков, надо отдать ему должное, отлично понимал, что это кресло могут из-под него выбить в любую следующую минуту, а потому и вел себя соответственно.

За интервью брал деньги в валюте, погубил, с юридической точки зрения, процесс над членами ГКЧП, славы и денег ради опубликовав книгу о путче 91-го года, не обращал внимание ни на какие нарушения законов, фактически культивируя в стране «правовой нигилизм», как интеллигентно выражались некоторые газеты, или «уголовный беспредел», как выражались те, кто не любил использовать иностранных слов.

«С приходом Степанкова на должность генерального прокурора, — сказала одна, острая на язык, московская публицистка, — наша страна, которая 70 лет являлась „политической зоной“, превратилась в зону уголовную».

Степанков вел свою тихую и довольно мелкую игру, не желая ни с кем ссориться или прослыть чьим-то сторонником, поставив себе довольно скромную цель, хотя в России с учетом занимаемого им поста эта цель выглядела трудно достижимой: уйти со своего поста без особо громкого скандала, минуя Лефортово.

Услышав об указе Ельцина, Степанков почувствовал себя плохо, как и любой человек, очутившийся, подобно барону Мюнхаузену, между лязгающими пастями льва и крокодила, которые, желая сожрать друг друга, могли мимоходом проглотить и его, даже не заметив этого.

Косо взглянув на Липицкого, Степанков уселся в кресло напротив мятежного вице-президента, всем своим видом демонстрируя готовность благожелательно выслушать все, что тот ему захочет сказать.

«Вот что, Валентин, — начал Руцкой, глядя на полированную поверхность своего стола. — Значит, так. Надо уголовное дело возбудить против гражданина Ельцина за попытку совершения государственного переворота с целью… — Руцкой посмотрел на лежащую перед ним бумагу: — …с целью свержения существующего конституционного строя. Как ты?»

У Степанкова засосало в животе. Хорошенькое дело! Возбудить уголовное дело против президента страны! А как у этих все провалится? Затопчут сапогами. А если эти выиграют? Никак не представить точного расклада сил в стране. Кто за кого? Попадешь в сообщники…

«Александр Владимирович, — сглотнув слюну, ответил генеральный прокурор. — Тут главное, чтобы все было законно, юридически безупречно. Не нужно спешить. Во-первых, необходимо решение Конституционного суда о незаконности указа. Во-вторых, решение съезда об отстранении главы исполнительной власти от…».

«Какой съезд? — удивился Руцкой. — Когда есть поправка к 121-й статье…»

Все эти поправки к Конституции, которые последнее время Верховный Совет лепил, как пирожки, юридически в стране не действовали, а многим правовым структурам вообще не были известны.

«Нужно, чтобы все было по закону, — продолжал настаивать Степанков. — Съезд должен обязательно вынести свое решение. Если и вы начнете беззакония чинить, то отправьте в Кремль наряд и…».

Руцкой проникновенно посмотрел на генерального.

«Валя, — вздохнул он. — Сдается мне, что ты чего-то крутишь. Понимаешь, как важно, чтобы ты нас официально поддержал в борьбе с захватившими власть преступниками…»

«Я всей душой, — согласился генеральный. — Но мне нужны юридические, повторяю, юридические обоснования для возбуждения уголовного дела. Я не могу возбуждать никаких дел, кроме проверочных, на основании телевизионной передачи, кто бы ее ни вел. Получу решение съезда, заключение Конституционного суда, текст указа и тогда — пожалуйста: соберу коллегию, и все, что надо, возбудим. А то попадем впросак, как в марте. Шум подняли, а выяснилось, что никакого указа и не было…»

Руцкой мгновение помолчал, по-прежнему глядя в стол.

«Хорошо, — сказал он. — Ты, наверное, прав, Валентин. Все, что надо, получишь очень скоро. Иди в зал. Скоро начнется сессия».

На выходе генеральный прокурор столкнулся с входящим в кабинет из жужжащей, как улей, приемной народным депутатом Сергеем Бабуриным, напоминающим, благодаря фасону бороды и усов, что-то среднее между Мефистофелем, каким его изображали на русских провинциальных подмостках начала века, и персонажем порнографических открыток того времени.

Он был намеренно медлителен и важен, как петух перед соитием. Небрежно кивнув Липицкому, он обратился к вице-президенту: «Александр Владимирович, юридический комитет считает, что…».

Но в этот момент в кабинет ворвался запыхавшийся заместитель Хасбулатова Юрий Воронин — в прошлом ответственный работник ЦК Компартии Татарстана и руководитель Госплана республики: «Давайте в зал. Все уже собрались. Надо действовать быстрее».

Липицкий встал и направился к дверям вместе с остальными.

«Или вы будете со мной, здесь, — неожиданно сказал ему Руцкой, — или… Как хотите».

Недалекий, обманутый авиационный полковник наивно предполагал, что он может ставить какие-то условия прожженным в интригах партаппаратчикам, у которых таких полковников, которыми можно пожертвовать в экстремальных ситуациях, была целая армия.

Липицкий промолчал. Для себя он уже решил, что чем дальше он будет в ближайшее время находиться от Белого Дома, тем лучше будет и для него и для тех двух партий, которыми ему выпала честь руководить.