Меч президента - Бунич Игорь Львович - Страница 15

Как говаривал Ленин: «Сегодня — рано, завтра — поздно!».

И все со страхом смотрели на Кремль, удивляясь долготерпению президента. Что ни говори, но, несмотря на все фарфоронство, напоминающее временами поведение школьников 6-7-го класса в отсутствие учителя до крика «атас» стоящего на стреме, президента в Верховном Совете побаивались.

У всех в памяти осталось истерическое заявление депутата Астафьева о том, что в разгар мартовского съезда на территорию Кремля введен спецназ. Многих пробрала дрожь.

А депутат Исаков, потребовавший импичмента Ельцину, говорил эти слова с выражением такой смертной тоски в глазах, как будто спецназовцы уже волокли его в пыточный застенок. Депутат подчеркнул, что голосование по этому вопросу должно быть обязательно тайным, чтобы, упаси Бог, президент не дознался, кто и как по этому вопросу голосовал,

Но после реплики депутата Астафьева даже самые храбрые решили на всякий случай воздержаться даже при тайном голосовании.

Ведь достаточно было одного движения президентских бровей, чтобы надоевшего ему депутата Слободкина, взяв за руки и за ноги, просто выкинули за дверь конституционного совещания, как в достопамятные времена Ивана Грозного.

Правда, в отличие от тех времен, его не посадили на кол и даже дали возможность, отдышавшись, дать на ходу пресс-конференцию. Но в зал больше не пустили, выкинув вслед и его проект новой советской конституции.

Страх пронизывал Верховный Совет неоднократно. Чуть ли не ежедневно то один, то другой депутат, неожиданно взяв слово, делал заявление о том, что президент (или кто-нибудь из его окружения, а окружение президента, в целом, считалось еще хуже самого президента) тайно посетил одну из элитарных воинских частей, вроде дивизии имени Дзержинского, где согласовал с командованием список депутатов, подлежащих, как обычно заявляли депутаты, «интернированию».

Для чего в дивизии срочно освобождены четыре казармы, а солдаты брошены на тактические учения поближе к Москве на один из секретных полигонов, где построен макет Белого Дома в натуральную величину.

Депутат Челноков даже как-то представил список подлежащих интернированию, который, разумеется, открывался его собственной фамилией.

Приступы страха сменялись приступами нервного возбуждения и клятвами защищать конституцию «если понадобится, с оружием в руках».

Президент молчал. Его молчание истолковывалось как слабость и нерешительность, столь явно продемонстрированные Ельциным в марте.

Это дало повод отставному генералу Филатову опубликовать в газете «День» призыв к русскому народу, «который Должен поступить с президентом, как поступил египетский народ с изменником Анваром Садатом».

То есть расстрелять президента в упор из автоматов, забросав предварительно гранатами.

Это дало повод депутату Илье Константинову с трибуны съезда возглавляемого им Фронта национального спасения объявить о начале «народно-освободительной войны против оккупационного режима Ельцина».

А самого Ельцина публично вздернуть на Красной площади.

Это дало повод кокетливой Сажи Умалатовой заявить что президента следует повесить за ноги, вниз головой.

Это дало повод лидеру «Трудовой Москвы» Виктору Анпилову не согласиться со всеми перечисленными мерами, поскольку, по его мнению, президента следует отдать на растерзание толпе.

Это дало повод и самому Хасбулатову заявить, что «закон и палач» встанут на пути любой попытки президента вырваться из порочного круга путем разгона Верховного Совета.

Все они знали, что говорили, поскольку ксерокопии проекта президентского указа уже по тайным каналам «приплыли» из канцелярии Ельцина в канцелярию Хасбулатова. Поэтому их совместные действия уже очень напоминали попытку остановить идущий танк с помощью заливистого собачьего лая.

16 сентября президент Ельцин, как было официально объявлено, отправился в Балашиху, где квартировалась знаменитая своим участием в многочисленных дворцовых переворотах дивизия имени Дзержинского.

Президент эффектно появился на телеэкране в красном берете спецназовца в окружении старших офицеров дивизии, министра обороны Грачева и министра внутренних дел Ерина.

Демонстрируя свою высочайшую подготовку главе государства, солдаты разбивали лбами кирпичные кладки, крушили ногами бетонные заборы, а ребром ладони — стеллажи двухдюймовых досок. Налюбовавшись зрелищем и явно придя в отличное расположение духа, президент поделился с офицерами последней новостью: он принял решение вернуть в правительство Егора Гайдара. Пока — на должность вице-премьера в правительстве Виктора Черномырдина.

Если бы президент прямо перед телекамерами плюнул бы в лицо Хасбулатову и съездил по уху Руцкому, то вряд ли эффект был бы большем, чем от этого заявления.

Егор Гайдар, внук знаменитого Аркадия Гайдара, родившийся от брака Тимура и Жени, воспетых его дедом в классической для воспитания юного коммунистического поколения книге «Тимур и его команда» (после чего всех пионеров в СССР стали называть «тимуровцами»), был автором и архитектором глобальной экономической реформы, согласно которой, посткоммунистическая Россия должна была чайкой белокрылой перелететь из тоталитарного болота на рельсы рыночной экономики.

Егор Тимурович, в отличие от своего деда — сталинского писателя и папы — адмирала, был доктором экономических наук и свои экономические теории печатал еще в печально знаменитом журнале «Коммунист».

Теории Егора Гайдара были знакомы только сверхузкому кругу специалистов, и, видимо, ему так никогда и не было бы суждено померяться славой со своими дедом и отцом, если бы логическую красоту его теории не оценили сразу и Ельцин, и Хасбулатов в те времена, когда спикер еще вставлял во все свои выражения неизменное: «Мы с Борисом Николаевичем посоветовались и решили…»

Многие уже забыли, что в совсем недавние времена Руслан Хасбулатов, разъедаемый своими вечными комплексами неполноценности, даже намекал на «соавторство» экономической теории Гайдара. Теория, как и все гениальное на свете, была проста, предусматривая освобождение цен с одновременной повальной приватизацией и увеличением налогов, чтобы добыть деньги в казну на правительственные нужды.

На языке экономистов она называлась «шоковой терапией» и была уже опробована в некоторых странах, например, в Польше, показав быстрые и довольно впечатляющие результаты.

В России, как и водится, эта теория не дала никаких результатов, если говорить о результатах положительных. Вместо белокрылой чайки получился тяжелогруженный состав, который, к тому же, полетел под откос. Освободившиеся цены скаканули на все, без исключения, в 1000 раз, и это были практически все результаты.

Другими словами, произошел только шок без всякой терапии. Приватизация провалилась, закон о земле утонул в склоках и парламентских скандалах, а новая налоговая политика быстро удушила почти всех производителей, открыв дорогу перекупщикам и жуликам всех мастей и масштабов.

Трудно поверить, что Гайдар был настолько оторван от реальности, что мечтал взлететь «белокрылою чайкой» к лапкам которой были привязаны совершенно неподъемные даже для слона гири военно-промышленного комплекса, с которым влезать в шоковую терапию было чистым безумием.

Нет, премьер правительства, по его же собственным словам, надеялся, что «бароны ВПК», поняв обстановку, либо самоликвидируются (выбросив своих рабочих на улицу), либо быстро проведут конверсию, перепрофилировав свои заводы со стратегических ракет на чайники, либо приватизируются и сами найдут себе рынок сбыта, исправно платя в казну налоги.

Разумеется, бароны не желали делать ни того, ни другого, ни третьего. Напротив, сомкнув ряды, они не только наглухо затормозили реформу, но и добились ухода в отставку самого Гайдара. После чего в стране началась стагнация с балансированием на грани пропасти. На глазах стало разваливаться все: от бесплатного образования и медобслуживания до вооруженных сил.

Все показатели промышленного производства и жизненного уровня, который и до этого нельзя было назвать не то что высоким, но даже средним, стремительно поползли вниз. И народ, у которого, по меткому наблюдению одного циничного обозревателя, оставалась только душа, да и то потому, что ее нельзя было продать за иностранную валюту, открыто роптал, по давней традиции требуя, чтобы ему указали виновного в нынешнем положении вещей.