Корсары Кайзера - Бунич Игорь Львович - Страница 92

В носовом и кормовом погребах боезапаса, а также в дизельном отсеке были заложены подрывные заряды. Собрав команду, Люкнер обратился к ним с краткой речью:

— Мы, — заявил командир «Зееадлера», — прошли через минные заграждения, выдержали жесточайший шторм и избежали гибели во льдах. Теперь нам предстоит еще одно испытание. Всем сохранять спокойствие и не нервничать! Первая вахта — в койки, вторая вахта — наверх! Чем меньше будет людей на верхней палубе, тем лучше. По верхней палубе никому без дела не шататься! Самообладание и чисто норвежское хладнокровие!

На подходящем крейсере затрепетал сигнал по международному своду. Люкнер приказал помедлить с ответом. На норвежской шхуне могло и не быть ни хороших сигнальщиков, ни мощных биноклей.

В своей каюте Люкнер стал готовиться к приему англичан, облив снова все водой, развесив для просушки подштанники и разложив мокрые судовые документы.

Одного матроса хрупкого телосложения переодели женщиной, у которой было условное имя «Жанетта». Англичане вообще очень галантны и так воспитаны, что не представляют, чтобы женщина находилась на военном корабле. И, если капитан берет с собой на борт жену, то он, конечно, уверен, что его судну не грозят никакие неприятности, а тем более — опасность. У норвежских шкиперов вообще было принято брать с собой в плавание жен в соответствии с древней традицией викингов.

Восемнадцатилетнего матроса с миловидным личиком для этой цели специально отобрали в экипаж «Зееадлера». Для него был заготовлен целый гардероб женских платьев и светлый парик.

«Жанетту» быстро «оснастили», подмазали ее румянами и положили на кушетку, покрыв ноги пледом. Рядом расположили одну из двух собачек, что имелись на борту. Люкнер осмотрел свою «жену» и нашел, что она выглядит прекрасно. Но поскольку юный матрос, при всей своей миловидности, говорил все-таки мужским голосом, то «жена» Люкнера вынуждена была страдать от «флюса». Матросу за щеку положили кусок ваты, а голову обмотали шалью. В таком состоянии говорить трудно, да и выражение лица у бедного паренька получилось действительно страдальческим. «Жанетту» «вооружали» уже на раз. «Ее» фотография висела на переборке каюты Люкнера и была украшена надписью на норвежском языке: «Много поклонов — Твоя Дагмара. 1914 г.» Надежда была на то, что, взглянув на портрет, английский офицер избавит «Жанетту» от всяких нескромных вопросов.

Грохот разорвавшегося вблизи снаряда заставил Люкнера прервать подготовку своей каюты к осмотру и срочно выскочить наверх. Английский крейсер, устав ждать ответа на свой сигнал, выпалил «Зееадлеру» под нос предупредительный снаряд.

Теперь сигнал крейсера был ясно виден, и не понять его было невозможно.

«Зееадлер» медленно повернул навстречу крейсеру, на носу которого уже невооруженным глазом читалось название «Эвиндж». Все его орудия были направлены на шхуну. Стоявшие на мостике английские офицеры рассматривали парусник в бинокли. Голосом через микрофон приказали: «Приготовьтесь к досмотру!»

Люкнер начал опасаться, не получили ли англичане развединформацию о «Зееадлере»? Почему они держат невинную шхуну под прицелом всех орудий? Он спустился в каюту и, чтобы унять волнение, залпом выпил стакан коньяка. Зажевав его табаком, Люкнер, несколько успокоившись, снова вышел наверх. Все старые капитаны славились пристрастием к жевательному табаку, следы которого постоянно украшали их бороды. Выйдя на палубу, Люкнер и всем своим матросам приказал глотнуть коньяка, не волноваться, а смело смотреть на англичан из-под норвежской маски немецкими глазами.

— Я же, — закончил Люкнер, — разыграю роль старого матерого капитана.

В кают-компании на стол была поставлена бутылка виски и граммофон, наигрывавший популярную английскую мелодию. С помощью виски и граммофона Люкнер надеялся ослабить зоркость зрения англичан. В том, что они сразу отправятся в кают-компанию, Люкнер не сомневался.

От крейсера отвалила шлюпка, в которой находились два офицера и пятнадцать матросов, вооруженных винтовками. Когда шлюпка подошла к борту «Зееадлера», Люкнер разразился длинной руганью на норвежском языке, призывая своих матросов быстрее пошевеливаться с подачей концов на шлюпку. Важно было, чтобы англичане, еще находясь в шлюпке, услышали норвежский язык.

Офицер, поднявшийся на палубу, спросил по-английски:

— Кто капитан?

— Я и есть капитан, Ваше благородие, — ответил Люкнер, сразу давая понять, что он ни коим образом не считает себя равным английскому офицеру, а поэтому и не употребляет обычного выражения «господин офицер». В глазах простого человека офицер — это всегда «Ваше благородие».

— Счастливого Рождества, капитан! — приветствовал Люкнера англичанин.

— Эх, Ваше благородие, — вздохнул Люкнер. — Если вы спуститесь ко мне в каюту, то увидите, на сколько счастливым для нас было Рождество!

— Попали в шторм? — участливо осведомился английский офицер.

— Хлебнули горюшка, — подтвердил Люкнер.

— Бедняга, — посочувствовал англичанин. — А мы укрылись за островами.

«Это мы знаем, — позлорадствовал мысленно Люкнер. — То-то ни одного из вас не было в море».

Второй офицер удостоил Люкнера рукопожатия, и они втроем спустились в каюту капитана. Еще из-за дверей англичане услышали свою любимую песенку «Долгий путь до Типперери», улыбнулись и даже начали подпевать. Атмосфера наполнялась взаимной симпатией.

В каюте англичанам приходилось постоянно нагибаться из-за развешенного повсюду белья, но, тем не менее, они быстро заметили «Жанетту».

— Ваша жена, капитан? — поинтересовался английский офицер — командир призовой партии.

— Моя жена, ваше благородие, — подтвердил Люкнер.

— Простите за беспокойство, — обратился к «Жанетте» офицер. — Но мы только исполняем наш долг.

«Жанетта» гнусаво пропела заученное «Ол раит», а офицер в это время заметил разбитые иллюминаторы в каюте.

— Да, досталось вам! — проговорил он, с сочувствием глядя на Люкнера.

— Ладно, — смущенно махнул рукой Люкнер. — Не беспокойтесь об этом, Ваше благородие. Мой плотник все исправит. Плохо, только, что все мои бумаги подмокли.

— Это понятно, — согласился офицер. — Если по каюте гуляла волна, как же они могли остаться сухими?

— Вы человек с понятием, Ваше благородие, — поклонился Люкнер. — А появится кто-то другой — и придерется ко мне. Скажет, что бумаги должны служить столь же долго, как и само судно.

— Я вам выпишу удостоверение, — пообещал англичанин. — Вы должны радоваться, шкипер, что вашу шхуну вообще не разбило в щепы.

— Бога буду молить за вас, Ваше благородие, — снова поклонился Люкнер. — Если вы мне выпишите подобное удостоверение.

Английский офицер вынул из кармана записную книжку, в которой у него были перечислены все судовые бумаги, подлежащие проверке. Чувствовалось, что он уже осмотрел немало судов, отмечая все подозрительное в книжке. Он открыл чистую страницу и записал там название шхуны — «Ирма».

Второй офицер в это время любовался портретом короля Эдуарда VII и почтительным взглядом сравнивал фотографию жены капитана с лежащим на кушетке оригиналом. На верхней палубе слышался смех английских матросов, которых угощали виски. Граммофон без остановки играл «Долгий путь до Типперери». А тем временем Люкнер предъявлял командиру призовой команды одну бумагу за другой. Едва удостаивая из взглядом, англичанин кивал головой, повторяя: «Хорошо, хорошо, капитан». А Люкнер кланялся и говорил: «Вот, пожалуйста, Ваше благородие, еще вот эта».

Английский офицер не предполагал, что сидит в буквальном смысле слова на штыках — под палубой в полной боевой готовности ждала сигнала команда, не говорившая по-норвежски.

Рядом с Люкнером стоял его адъютант младший лейтенант Пирс, игравший роль первого штурмана шхуны. Его гигантская фигура и белобрысая голова вполне соответствовали общему представлению о скандинавских моряках.

— Где ваши документы на груз? — осведомился англичанин.