Быль беспредела, или Синдром Николая II - Бунич Игорь Львович - Страница 2

Поэтому Ее Величество королева Елизавета II готова принять президента СССР, но просит его предварительно выполнить одну просьбу — перезахоронить прах последнего русского царя и его семьи из того тайного места, где он ныне покоится, в освященную христианским обрядом усыпальницу, куда она, королева, в ходе своего визита в СССР, могла бы возложить цветы, поставить, наконец, точку в этом деле, и тем самым, сокрушить тот кровавый барьер, которым Советская Россия еще в 1917 году отгородилась от остального мира.

Королева Елизавета II — прямая внучка английского короля Георга V, кузена Николая II. Поэтому она имела полное право делать подобные заявления, не рискуя быть обвиненной в грубом вмешательстве во внутренние дела Советского Союза.

Горбачев слушал, кивая головой, улыбаясь. А затем сказал, что был бы рад, если бы все его проблемы могли бы так легко решать, как эта.

Желание королевы будет выполнено в самом ближайшем будущем.

Маргарет Тэтчер заверила, что доведет ответ М. Горбачева до сведения Ее Королевского Величества.

Глава 1

Михаил Горбачев редко что-либо забывал. При доведенной до абсурда централизации власти в Советском Союзе, все вопросы, от стратегического планирования до производства ниток, могли быть решены только с его личного разрешения или по его одобрении. А если он все же что-либо упускал из вида, или проблемы под напором привнесенных обстоятельств уходили на второй план, о забытом ему напоминали многочисленные референты и помощники, которые именно для того и существовали.

Добиться аудиенции у английской королевы нельзя было считать блажью бывшего ставропольского комбайнера, желавшего таким образом еще раз удовлетворить свое провинциальное тщеславие и внутренне раскомплексоваться. В той сложной и опасной игре, которую вел Горбачев, как внутри агонизирующего СССР, так и за границей, прием у королевы мог послужить отличной рекомендацией, которая открыла бы перед ним многие двери, до сих пор наглухо закрытые.

Условия королевы показались просто смешными. Как много на Западе придают внимания условностям, этикету, о которых в стране победившего социализма давно думать забыли. Хотя, конечно, придется провести некоторые мероприятия, чтобы подготовить товарищей (он чуть было не подумал «общественное мнение» — вот оно, тлетворное влияние Запада!) к некоторому изменению взглядов на последнего русского царя-самодержца Николая Кровавого, погрязшего в пьянстве и распутстве, казненного по приговору народа после Великой Октябрьской социалистической революции. Все это нужно сделать без лишнего шума, поручив дело товарищам, курирующим Церковь. Правда, в условиях перестройки и гласности, возможно, придется дать краткое сообщение в печати: так, мол, и так, в целях окончательного национального примирения, ЦК принял решение (или лучше даже не ЦК, а Совмин) перезахоронить останки бывшего царя, ну и тому подобное.

О последнем царе сам Горбачев знал, как, впрочем, и многие другие, мало. А если говорить честно, то вообще ничего не знал, кроме самого факта существования русского самодержца, поскольку советская историческая наука о двух последних царствованиях сообщала скупо, объединив сведения под одним заголовком «Кризис самодержавия». В работах говорилось главным образом о великих деяниях Владимира Ильича в борьбе с самодержавием, о самих самодержцах ничего вычитать не удавалось. Впрочем для изучения чьих-то биографий существуют органы, издавна называемые «компетентными».

При продвижении же в заоблачные партийно-номенклатурные выси по крутой и скользкой от грязи и крови кланово-мафиозной лестнице, собственную биографию забудешь, не то что чьи-то изучать станешь.

Горбачев вспомнил о «царском» вопросе на одном из совещаний в Кремле, глядя на тусклое и унылое лицо председателя КГБ генерала Владимира Крючкова. При обычных обстоятельствах он дай бог мог бы дослужиться разве что до начальника 1-го отдела на каком-нибудь полузакрытом предприятии. Но капризная судьба, засосавшая Крючкова на комсомольскую работу еще в юности, вознесла его на небывалую высоту благодаря благосклонности незабвенного Юрия Андропова, который любил окружать себя унылыми личностями, чтобы лучше глядеться на их сером фоне.

Глядя на Крючкова, Горбачев мучительно вспоминал, что он хотел тому поручить, поскольку совсем нелегко председательствовать на заседании Политбюро и что-то вспоминать при этом.

Наконец, вспомнил и, когда все расходились, попросил Крючкова задержаться на минуту. Тот нисколько не удивился, равно, как и все другие, поскольку большая часть интимных разговоров всех без исключения генсеков проходили именно с шефами тайной политической полиции, как бы она не называлась за прошедшие семьдесят лет: ЧК, ОГПУ, НКВД или КГБ.

— Владимир Александрович, — обратился Горбачев, что-то отмечая в перекидном календаре у себя на столе, — у меня к вам будет такое поручение…

На лице Крючкова появилось выражение полной готовности выполнить любое поручение Генерального секретаря той партии, боевым отрядом которой считалось вверенное ему ведомство.

Последнее время КГБ буквально затопил канцелярию генсека совершенно секретными сводками, ориентировками и отчетами своих аналитиков, составляющих, по гордому заявлению самого Крючкова «интеллектуальную элиту нации». Во всех этих документах набатом звучала тревога по поводу усиления антисоветской и антикоммунистической деятельности различных формальных и неформальных «группировок», подогреваемых и даже прямо финансируемых западными спецслужбами. В первую очередь, конечно, ЦРУ США. Крючков информировал президента о наличии на территории СССР огромного количества так называемых западных «агентов влияния», имя которым было легион, заклиная генсека принять к ним, пока не поздно, строгие меры.

Люди Крючкова, работая круглосуточно, составляли списки «агентов влияния», вводили их имена в компьютеры, чтобы начать распечатку по первому движению горбачевских бровей. К своему ужасу, Крючков узнал, что враг проник даже в Политбюро, где рядом с Горбачевым оказались по меньшей мере два платных агента ЦРУ: Яковлев и Шеварднадзе.

Компетентные органы были готовы в любой момент начать «очистительные мероприятия» для спасения «родины и социализма» во имя нового сплочения народа вокруг ленинского ЦК и продолжения победного марша к коммунизму.

Поэтому, когда Горбачев попросил Крючкова задержаться, тот с радостью решил, что поручение, которым хочет осчастливить его Горбачев, по меньшей мере будет связано с отменой антигосударственного закона о печати.

— Вопрос весьма деликатный, — продолжал Горбачев, — И его решение потребует…

Как это часто с ним случалось, генсек не сумел довести начатое предложение до конца, вставил свое знаменитое «так сказать» и добавил, понизив голос: «…минимум гласности».

Крючков с готовность кивнул. Его ведомство всегда и специализировалось на «деликатных вопросах», начиная от «тихой» ликвидации кого-нибудь и кончая доставкой денег через несколько границ какой-нибудь полуподпольной коммунистической партии или террористической организации где-нибудь у черта на куличках.

— Я вас попрошу, — почему-то вздохнул Горбачев, — послать бригаду сотрудников в Свердловск. Там свяжитесь с местными товарищами, эксгумируйте останки бывшего царя, доставьте их в Москву и ждите дальнейших распоряжений.

— Царя? — с растерянно переспросил генерал армии Крючков. — Какого царя?

— Известно, какого, — рассмеялся Горбачев. — Нашего последнего царя. Ну, которого расстреляли после революции. Помните?

На лице председателя КГБ царило выражение полного недоумения.

— Но ведь, — неуверенно начал он, — снесли там все. Было специальное постановление Политбюро по ходатайству товарищей из Свердловского обкома. Чтобы пресечь нездоровый интерес граждан и разные слухи…

— Что снесли? — не понял Горбачев.

— Ну, это, — багровея от натуги, продолжал Крючков. — Ну, дом этот… Как его? Где он жил до расстрела. Снесли его, Михаил Сергеевич.