Таких не убивают - Булычев Кир - Страница 3

– Кто меня за язык тянул? В прошлый раз она пришла к Сергею по какому-то соседскому делу, а тот сказал, что я работаю в Институте Африки. Она и вцепилась. Неужели кого-то в этом поселке интересует положение в Нигерии?

В магазине была небольшая очередь.

– Они давно развелись? – спросил Женя.

– Лет семь назад. – Лидочка догадалась, что он имеет в виду Сергея.

– Почему, если не секрет?

– Из-за Лизы Корф.

– Чудесное сочетание! Графиня?

– Она работала препаратором в институте ботаники. Сережа тогда еще там числился. Потом ему пришлось уйти на вольные хлеба.

– Он изменил Нине Абрамовне с Лизой Корф? Как я его понимаю! – воскликнул Глущенко.

– Чудак, – сказала Лидочка. – Тебе свойственна мужская категоричность. Не все так просто.

– Погоди, расскажешь.

Подошла их очередь. Они взяли бутылку водки «Белый орел», буханку хлеба и кило одесской колбасы, чтобы поджарить, без этого условия Лидочка отказалась санкционировать покупку, полагая, что летом в поселковом магазине часто ломается холодильник.

Затем вышли на улицу.

Наступило то чудесное завершение летнего дня, когда солнце уже скатилось к верхушкам елок, ветер стих, из-за заборов пахнет флоксами и спелой зеленью. Образ подмосковного рая нарушали лишь вороны, которые носились невысоко, деля добычу либо территории и оглушительно крича. Поселок девятиэтажных домов, принадлежавших институту усовершенствования, наступал на дачи. Было ясно, что когда наступление города станет слишком чувствительным, дачники отъедут в другие края.

– Доскажи, Лидочка, – попросил Женя.

– Ты о Сергее?

– Да. Мне он понравился, по-моему, достойный человек. Значит, Нина Абрамовна узнала о его романе с благородной Елизаветой Корф…

Женя чуть улыбнулся, поправив очки. Он принадлежал девятнадцатому веку и сам ощущал порой свою неприспособленность к веку нынешнему. Все у него было в порядке, но душа к нашему времени не лежала. Лидочке куда легче было представить его в строгом вицмундире с расшитой золотом шляпой в руке, стоящего, чуть выгнув назад спину, в осознании дворянской гордыни.

– Я сама удивилась, что Нина приехала к нему на дачу. Наверное, какое-нибудь важное дело. Насколько я знаю, их отношения давно уже утряслись на нулевой температуре. Тем более что и на Лизе Корф Сергей не женился.

– Почему?

– Потому что к тому времени все уже перегорело. Роману Сергея с Лизой, наверное, уже лет пятнадцать. Надо было принимать решения сразу. Нина хлопнула дверью, когда роман был на излете. Вернее всего, у нее самой в то время возникла надежда на новый союз.

– Они не любили друг друга?

– Не любили.

– А с Лизой Корф? Что было дальше с Лизой Корф?

– Лиза Корф где-то существует. Если хочешь, я спрошу о ней Сережу.

– Нет, не надо.

– У Лизы должна быть совсем взрослая дочка, ей больше двадцати. Даша Корф. К Сергею она отношения не имеет.

– Но почему Корф?

– Ее когда-то звали в институте барышней-крестьянкой. Она Иванова, но недолгое время была замужем за неизвестным нам Корфом и даже успела родить ему наследницу. Корф исчез без следа, никто его не видел.

– Я покорен твоей информированностью, – сказал Женя. – Ты могла бы работать в отделе светской хроники. Познакомь меня с Лизой Корф.

– С мужчиной надо быть настороже, – сказала Лидочка. – Он использует твою откровенность тебе же во вред. Это дискриминация по принципу пола.

– Лидочка, – заметил Женя, – прекрати смотреть американские сериалы. Ты на глазах превращаешься из милой и покорной российской дамы в американское чудовище равноправия.

Их обогнал на гоночном велосипеде маленький сухой старичок в больших очках. Ехал он быстро, был пьян, его ноги неравномерно нажимали на педали, и чуткая машина совершала неверные движения, катилась по синусоиде.

Неожиданно выдержанный и хладнокровный Глущенко возопил:

– Николай! Стой, я тебе говорю!

И кинулся под велосипед. Велосипед постарался его раздавить, врезался в забор, и Глущенко легко подхватил вылетевшего из седла старичка.

– Николай, – сказал он, успокаиваясь. – Я тебя жду уже четыре дня. Ты взял аванс и дал мне слово – так или нет?

Старичок вяло, как заморенный сом, бился у Жени в руках.

– Это электрик, – сообщил Женя Лидочке, – ты иди, я тебя догоню, только поговорю с ним как мужчина с мужчиной.

– Ты мне щенок, а еще не мужчина, – гордо ответил старичок.

Опасаясь, что беседа может выйти из цивилизованных рамок, Лидочка поспешила по улице. Не успела она пройти и ста шагов, как натолкнулась на стоявшего в неуверенности очень толстого краснощекого мужчину. Мужчина был одет в гигантский обвисший свитер, серые шорты до колен и самодельные сандалии – последнее было понятно, так как ступни мужчины были настолько велики, что трудно было бы подобрать для них обувь в магазине.

Пегие, немытые волосы мужчины были собраны на затылке черной резинкой и падали на спину. Тонкие пряди, выбившиеся из-под резинки, пересекали лоб и щеки. На вид мужчине было лет двадцать пять. Его было трудно назвать юношей или молодым человеком. Для себя Лидочка окрестила его слонопотамом.

Слонопотам спросил высоким, почти женским голосом:

– Где здесь Школьная улица?

– За вашей спиной, до конца дорожки и налево.

Не поблагодарив, толстяк затопал прочь. Лидочка обернулась. Оставив старичка в живых, к ней спешил Женя Глущенко.

– Он обещал, – сказал Женя. – Завтра с утра придет с инструментом.

– И ты ему поверил?

– В качестве альтернативы – придется его убить, – сказал Женя. – Но я к этому не готов.

– Нет, – согласилась Лидочка, – такие, как ты, не убивают. Такие, как ты, подвергают остракизму.

– А такие, как он, плевать хотели на мой остракизм, – признался Женя. – Ты тоже электрика встретила?

– Ты имеешь в виду толстяка?

– Черт его знает, я не разглядел. Только обратил внимание на то, что он одет для исполнения арии обжорства в опере нищих.

– Мальчики склонны к беспорядку в одежде, – заметила отличница Лидочка.

– Между нами существенная разница в возрасте, – ответил Глущенко, – я провел детство в серо-синем тюремном мундирчике советской гимназии. Это меня мобилизовало на достижение высоких результатов в учебе и общественной деятельности.

– Но потом, после школы?

– Я помню, на первом курсе института у нас было большое дело против стиляг, – вспомнил Женя. – Они откуда-то доставали брюки дудочкой.

Женя и Лидочка повернули за угол, на Школьную улицу.

Толстое существо в свитере и с грязным волосяным хвостом к этому времени как раз достигло пятого дома и остановилось перед калиткой. Оно прислушивалось.

Потом слонопотам толкнул калитку и вознамерился шагнуть внутрь.

– Молодой человек! – не выдержала Лидочка, ее голос нарушил тягучую тишину теплого июльского вечера. – Вы к нам в гости?

Голос спугнул молодого человека. Он замер. Затем отпрянул от калитки. Повернулся и быстро пошагал прочь. Через тридцать шагов он свернул на перпендикулярную улицу.

– Кто это? Ему кто-то был нужен? – спросил Женя.

– Он спрашивал меня, где Школьная улица, – сказала Лидочка. – Неприятный тип.

– Может, ошибся, – сказал Женя.

Диспозиция на даче изменилась. Марина Олеговна с Итусей собирали в миски красную смородину. На это получили разрешение Сергея, так как хозяева дачи уехали больше чем на год и вряд ли вернутся, чтобы полакомиться ягодами. Нину Абрамовну Лидочка увидела на террасе, когда проходила на кухню, чтобы подготовить второе действие пира. Нина Абрамовна старалась узнать взгляды поэта Верескова на современное положение в начальном образовании. Поэт Вересков вертелся под ее настойчивым взглядом и уходил от прямых вопросов. Поэту Верескову хотелось домой, но его деликатная натура не позволяла прервать беседу.

Пуфик увидел Женю и помчался навстречу.

Сергей стоял на кухне и, запустив пальцы в бороду, читал страничку, вытянутую из пишущей машинки.