Магия мозга и лабиринты жизни - Бехтерева Наталья Петровна - Страница 32

Не возмущайтесь, читатель, по поводу этих примеров («Ах, как это неубедительно, несерьезно – один, два случая»), не упрекайте в неосторожности или в принятии желаемого за действительное. Я совсем не утверждаю, что нейротрансплантация приводит к нормализации эпилептической ЭЭГ и к нормализации иммунного статуса. Нет. Приведенные примеры свидетельствуют только о том, что такая нормализация может произойти. Безусловно, я заранее согласна, что все это статистически недостоверно. Пишу об этих примерах потому, что анализировать нужно все: и статистически вероятную направленность сдвигов, и отдельные (а может быть, закономерные?) неудачи, и обязательно – пусть уникальные, но явно «выпадающие из ряда вон» позитивные эффекты и удачи.

Мне случилось много лет работать с очень хорошей помощницей, у которой оказалась медленно растущая доброкачественная опухоль мозга. Тогда не было ни КТ, ни МРТ, ни другой великолепной диагностической техники. У Лидочки болела голова – все сильнее и сильнее. Я снимала ее ЭЭГ с первых головных болей и до дня операции. И эта одна (!) больная не только «уложила» в моей голове все различия ЭЭГ-характеристик опухолей мозга, но и помогла преодолеть мнение консилиума специалистов, уверенных в злокачественной природе опухоли и возможности помочь только паллиативной операцией. Я была в операционной, уточняя место расположения опухоли; великолепный нейрохирург И.С. Бабчин удалил менингиому именно оттуда, где ей и надлежало находиться по данным динамики ЭЭГ, а Лидочка, теперь уже такая же немолодая, как и я, живет до сих пор.

Вам, может быть, покажется, читатель, что я этим примером хочу ретроспективно прославить свое диагностическое умение? Кстати, я этот пример как-то раз уже приводила. Нет, здесь он нужен не как моя защита, а как защита ценности отдельных уникальных наблюдений.

Так, в частности, для изыскания путей предупреждения таких массовых инфекций, как грипп, исключительно важно всё: изучение природы вируса, его происхождения, реакции организма и т.д., и т.п. И наверное, не менее, если не более, важно исследовать, почему из года в год некоторая часть популяции этой инфекцией, при всей ее вариативности, не заражается (или не болеет явно). Конечно, это исследуется. Но, по моим наблюдениям, реальной пользы от этого пока нет, как мало ее вообще у нас в профилактике гриппа. А кажется, что путь, о котором я пишу, никак не дорога в никуда, по контрасту с многими исследованиями гриппозного вируса.

Из года в год – и тогда, когда в клинике работал отдел нейрофизиологии человека ИЭМ, и тогда, когда клиника стала опорой Института мозга человека РАН, в известной мере определив уникальность этого учреждения в системе АН, – периодическая отчетность, как и полагается, базировалась на статистике. Здесь мы – как и все, только, может быть, наш «репертуар» несколько шире из-за взаимодействия с теоретической частью Института мозга. Так что, пожалуйста, простите экскурс в описание значения и подчеркивание необычных, неожиданных позитивов…

Теперь – собственно к Институту мозга человека. Его научный потенциал связан с успехами в двух основных научных направлениях:

I. Мозговая организация мыслительных и эмоциональных процессов и состояния сознания.

II. Оптимизация диагностики и лечения болезней мозга и нервной системы.

Вот это-то второе направление и явилось для института не только базисным («нельзя исследовать, не принося пользы»), но и в большей мере структурно-формирующим.

Действительно, для решения задач первого направления необходимы и достаточны лаборатории нейрофизиологической (в том числе и ПЭТ) направленности: проводится анализ именно результатов применения нейрофизиологических методик. Второе направление, без успехов которого не может жить первое, безусловно, требует организации и использования всех тех методических подходов, которые определяют современный уровень диагностики и лечения болезней нервной системы. Отсюда, как вполне понятно, и витальная необходимость всех десяти лабораторий института. И сожаление по поводу того, что нет сейчас средств для создания еще лаборатории магниторезонансной томографии. Она очень важна для диагностики тех больных, при исследовании которых (и при дополнении этих работ исследованием волонтеров) также получают данные о мозге человека, которые легли и ложатся в основу первого и второго прорывов в изучении мозговой организации собственно человеческих функций в XX в.[64]

Лаборатории института, подчиненные его основным задачам, создавались не так, как в многопрофильных институтах университетского типа. Принцип организации лаборатории там, если все разумно, базируется на двух основных позициях.

1. Жизнь настойчиво заставляет заняться какой-то проблемой – и адекватный времени, умный директор ищет человека, который бы за такую проблему взялся. Такое происходит, но не часто, особенно сейчас. И ставок нет, и оборудования нет (денег нет!!!). Есть только целесообразность, важность создания такой лаборатории.

2. Внутри большой лаборатории (отдела) сформировалось новое перспективное направление, а все остальное, необходимое для формирования лаборатории, хотя, может быть, и не полностью, есть. Умный директор формирует на этой основе лабораторию. Не буду объяснять, почему умный и чем это хорошо. Кто близок к этой ситуации – знает, остальные, знакомые с многообразием значения формулировки «человеческий фактор», поймут.

В Институте мозга человека формирование лабораторий жестко подчинено решению главной, своего рода суперпроблемы – изучению работающего, думающего, здорового и больного мозга человека.

Лаборатории используют в прямом или косвенном изучении мозговых механизмов нейрофизиологические, нейрохимические, молекулярно-биологические, иммунологические подходы. Приведенные выше и первая и вторая задачи формально могли бы рассматриваться как продолжение работ отдела нейрофизиологии ИЭМ АМН СССР, внесшего очень существенный вклад в то, что мы обозначаем как первый прорыв в изучении мозга человека в XX столетии, явившийся прежде всего результатом возможностей инвазивной техники. Однако сегодняшняя работа Института мозга человека идет уже в рамках второго прорыва, при использовании не только инвазивной, но и современной неинвазивной техники (ПЭТ), а также ряда дополнительных приемов в изучении деятельности и организации мозга человека. При этом уровень инвазивных нейрофизиологических исследований определяется в большой мере и накопленным опытом в этом направлении, и постоянным совершенствованием инструментального аспекта осуществления инвазивных приемов. В этом последнем случае речь идет о нашей стереотаксической технике, стоящей выше мирового уровня и позволяющей широко варьировать стереотаксические вмешательства в зависимости от клинических задач.

Здание ПЭТ, здание, построенное специально для позитронно-эмиссионного томографа, стоит рядом с нейрохирургическим корпусом, где проводятся практически все чисто нейрофизиологические исследования по первому направлению. Позитронно-эмиссионный томограф работает и на первое, и на второе направления. Дом, где он «живет», украшен наверху кольцом из камня. Кольцо – как символ томографа, его неотъемлемой части. Это кольцо нельзя не заметить. На меня оно производит впечатление, которое я могу сопоставить только с еще одним образом в моей жизни, теперь, может быть, чуть-чуть поблекшим в свете кольца. Дело в том, что тогда, когда мы впервые увидели на экране осциллографа пляшущие иголки – разряды нейронов клеток человеческого мозга, у меня возникло и остается ощущение прикосновения к таинству. Я видела эти зеленые всплески на экране так, как будто все остальное, повседневное (не экстремальное, конечно!) проходило сквозь эти всплески. Это, наверное, трудно представить себе. Как аналогию могу привести любовь – любя и особенно влюбляясь, видишь весь мир в свете этого прекраснейшего чувства, даже если оно доставляет страдания. Я также вижу кольцо ПЭТ, причем каменное, как символ, – ярче, чем реальное. Думаю, что схожее влияние оказывает оно и на работающих в ПЭТ-корпусе, и, может быть, прочтя эти строки, они осознают, что это именно так. Для меня привыкания к возможностям ПЭТ практически нет. Я знаю о них, даже, к сожалению, об отсутствии некоторых, которые сейчас появились у функционального магниторезонансного томографа – и все же!..