Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Люди Истины - Могилевцев Дмитрий - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

Румийцы почти не грабили. Пешие на бегу сдирали с убитых что попадется, хватали лошадей. Всадники кричали, наводили порядок. Оглядываясь, победители кинулись по дороге, – конные спереди, конные в арьергарде, посередине, – пыхтящая толпа, на бегу распихивающая по карманам и сумкам украденное у мертвых.

Хасан подождал, пока они скроются за дальним поворотом, подошел к Омару. Тот дрожал, уткнувшись лицом в колени.

– Омар, брат мой, – Хасан тронул его за руку. – Пойдем. Там живые, наверное, остались. Пойдем.

Омар поднял голову. Вытер ладонью щеки. И, еще вздрагивая, побрел вслед за Хасаном вниз по склону.

У человека ненамного больше крови, чем у барана. Едва ли с четверть меры. Но почему ее так много вокруг, так немыслимо и тошнотворно, – лужи, брызги, пятна и потеки? В пыли, на железе, на конской шерсти, – всюду. Или темное наше нутро, страх, живущий в нас от рождения, кричит, видя кровь собратьев, представляя ее своей? И потому стократ увеличивает в ужасе каждое ее пятнышко?

Изломанные, нелепо вывихнутые, раскоряченные тела. Разметанное железо, так и не помогшее хозяевам. Вонь – как из отхожей ямы. Редкие негромкие стоны. Румийцы, должно быть, предпочли добивать раненых, а не обшаривать их карманы.

Хасан прошел между телами, поднялся по склону туда, где лежал Мумин. Перевернул его на спину. Блеклые, остекленелые Муминовы глаза мертво смотрели вверх – прямо в солнце. Хасан хотел закрыть их, тронул пальцами веки. Но те не хотели опускаться. Будто комья смолы, прилипшие к надбровьям. Тогда Хасан вынул из оцепенелых пальцев саблю. Осмотрев, вздохнул: на два пальца ниже острия зияла большая, в ноготь, щербина. Наверное, Мумин встретил чужой меч острием. Клинок был безнадежно испорчен. Но Хасан все же взял его. Отцепил от муминова пояса ножны, спрятал саблю в них.

– Хасан! – позвал Омар радостно. – Рахим живой! Иди сюда, он живой!

Хасан подошел. Рахим лежал на спине и хрипел, пузыря розовую пену на губах. От него воняло пронзительно и резко, по шароварам расползлось пятно нечистот.

– Рахим? Ты меня слышишь, Рахим? – крикнул Омар, приподымая его голову.

Рахим застонал, из его рта выбежала струйка крови.

– Погоди, не трогай его, – посоветовал Хасан. – Я сейчас с него доспехи сниму.

В доспехах на груди была вмятина в кулак. Вмятые пластины топорщились, торчали выдранные из кожи клепки. Хасан кинжалом взрезал ремни. Когда хотел приподнять грудной доспех, Рахим застонал громче. Хасан дернул.

– А-а!! – крикнул Рахим тоненько.

– Ты что? Ты же убьешь его! – Омар вскочил.

– Железо доспехов вдавилось ему в грудь, потому он стонет. Но ему сейчас полегчает. Сними с него наколенники и сапоги. Ну же! – велел Хасан. – А я посмотрю, что с ним.

Омар, поглядев на него странно, будто в первый раз увидел, принялся стаскивать сапоги. А Хасан взрезал толстый подкольчужный кафтан, раскрыл. Разрезал шелковую нательную рубаху. Покачал головой. Омар бросил стягивать сапог, встал молча. Закрыл лицо руками. Потом подобрал валяющийся рядом плащ, расстелил.

– Зачем? – спросил Хасан. – Он умрет. Поломанные ребра проткнули ему легкое.

– Да, – сказал Омар и всхлипнул.

Вытер лицо рукавом, оставив грязную полосу.

– Пусть он умрет, как… как он жил. Среди…

– Среди тех, кто кланялся ему? – спросил Хасан. – Хорошо. Мы отнесем его в лагерь. Хотя настоящая смерть таких, как он, хозяев земли, коней и сабель, – как раз такая. В крови и предсмертном поносе. Это и есть смерть героя. В бою, с мечом в руке. Не о ней ли он и мечтал? И ведь не он один.

– Не надо, Хасан. Моя мать выкормила его молоком. Он…

– Он брат тебе. Хорошо. Берись за плащ, брат Омар. Лучше сзади, так легче.

На полпути, когда они уже шатались от усталости, их встретили слуги. Рахима принесли в шатер, омыли водой с розовым маслом. Умер он на закате – как раз тогда, когда в лагерь, хохоча, примчался вдребезги пьяный султанский гулям и выкрикнул, что султан разбил румийцев и взял в плен самого их императора.

Персов на хлеатской дороге разбили не румийцы. Разметали их и швырнули под копыта коней норманны Русселя де Бальи, отправленные разведать дорогу и ушедшие по ней к Константинополю. Андроник Дука, командир императорского резерва, люто ненавидел императора. Андроник рассчитывал на помощь сицилийских норманнов в предстоящей драке за трон и еще перед битвой зазвал сеньора де Бальи в свой шатер. Поэтому, когда главные силы императора, осыпаемые тюркскими стрелами, медленно продвигались вперед, к лагерю тюрок, де Бальи спешил на запад, отчаянно стараясь успеть до того, как тюрки перекроют дороги за Манцикертом.

Император спланировал битву, как предписывалось трактатами о военном искусстве: два крыла, прикрытие из легкой наемной конницы, сильный центр с тяжелой конницей, варяжской гвардией и самим императором. Тюрки наскакивали, стреляли, бросались врукопашную, – но поддавались, отступали перед лесом копий, перед тесным византийским строем, мерным шагом закованной в железо и кожу тагматы. Византийцы шли вперед до темноты, заняли тюркский лагерь – и остановились в недоумении. Что дальше? Враги все так же гарцевали вокруг, стреляли, наскакивали, отступали.

Император приказал отступать, возвращаться в лагерь. В сумерках отступающий строй сбился, и тюрки, радостно улюлюкая, кинулись в разрыв между центром и правым крылом. В этот момент Андроник приказал резерву, который мог закрыть прорыв, уходить с поля битвы. Правое крыло, составленное из недавних рекрутов, набранных по бывшим армянским провинциям, бросилось вслед за резервом – и было выбито тюрками подчистую. Левое крыло – регулярные войска западной тагматы под началом старика кесаря Никифора Вриенния, провоевавшего всю жизнь, – сохранило строй и медленно отступило за холмы. А центр вместе с императором остался посреди долины. Тюрки ринулись на него со всех сторон, как волки на стадо. Варяжскую гвардию, до последнего стоявшую с императором, вырубили напрочь. Самого императора прямо в доспехах привели в шатер султана. Тот встал перед гостем и, предложив ему свежей воды, спросил: «Что бы ты сделал со мной, Альп-Арсланом, Великим султаном тюрок, если бы Аллах отдал победу тебе и я вот так стоял бы перед тобой?»

Император пожал плечами. Сказал: «Привез бы в Константинополь, показать сенату и народу. Провез бы по городу в цепях».

– Что ж, таков жестокий обычай румийцев, – султан усмехнулся. – Но я поступлю с тобой куда жесточе. Иди куда хочешь – и пусть твой выбор будет тебе наказанием и наградой.

Султан и в самом деле отпустил Романа Диогена. Дал эскорт взамен погибших варягов, дал приличествующие императорскому званию подарки. И договор с ним заключил вовсе не суровый, – Альп-Арслан не хотел тревог на западных границах, пока занят войной с Фатимидами.

Император умер через год – лишенный власти, окончательно разбитый бывшим командиром своего резерва, Андроником. Когда Роман сдался, поверив в обещание пощады и спокойной жизни в изгнании, ему выкололи глаза, и через неделю он умер от заражения крови по дороге в ссылку на остров Прот.

5. Уход и возвращение

Мумина похоронили в распадке у дороги, рядом с местом последней битвы, вместе с теми, кого не могли или не хотели везти домой, чтобы похоронить на родине. Хасан так и не узнал, кто был на самом деле Мумин, где он воевал и кто дал ему коня и копье. Кто позволил хотя бы напоследок, в конце жизни, заполненной скитаниями, жизни тайной, боязливой и ночной, снова стать тем, кем он вступал в нее. И умереть в крови и грязи. Но мертвые грязи уже не видят. А выжившие и победившие – не замечают.

Рахима, погибшего в первом своем бою, обмыли, перевязали, одели в лучшие одежды и уложили в деревянный ящик, в какой люди Огня кладут знатных мертвецов, отдавая их небу. Такие ящики выставляют на горе. Они гниют, рассыпаются, открывая останки солнцу, а оно довершает не доделанное стервятниками, белит, чистит, лишает запаха, оставляет кости чистыми и пористыми, как белый песчаник, – а потом рассыпает их в пыль.