Колесо судьбы - Стил Даниэла - Страница 43

– Спасибо за все, мистер Уинслоу.

– Гаррисон, – он улыбнулся ей и стал точно как Гарри, когда тот улыбался, не такой озорной, правда, но что-то похожее в нем было тоже. – До встречи. А сейчас отдохните немного.

Он помахал ей, и машина отъехала. Тана поднималась по ступенькам, размышляя обо всем, что было сказано. Как порой несправедлива жизнь! Она заснула, думая о Гаррисоне… о Гарри… о Вьетнаме… и о женщине, убившей себя, и в Танином сне у этой женщины не было лица, а когда она проснулась, в крошечной комнатке было темно, и она резко села и долго не могла успокоить дыхание. Тана взглянула на часы: девять – и подумала, как там Гарри. Она спустилась к телефону-автомату и позвонила. Оказалось, что жар спал, Гарри некоторое время бодрствовал, а теперь опять задремал, но не стал ложиться в постель. Ему еще не давали снотворного и, наверное, пока не будут давать. Вдруг, услышав доносящиеся с улицы колядки, Тана вспомнила, что сейчас Рождество, а Гарри один и нуждается в ней. Она быстро приняла душ и решила нарядиться для него. Надела красивое белое вязаное платье, туфли на высоких каблуках и красное пальто, повязала шарф, который не носила с прошлой зимы, когда была в Нью-Йорке, и думала, что здесь он ей не пригодится. Но почему-то все было таким рождественским, и она решила, что ему это будет важно. Она слегка надушилась, провела щеткой по волосам и поехала на автобусе в город, опять думая о его отце. К больнице, погруженной в праздничный сон, она подъехала в пол-одиннадцатого. На деревьях мигали лампочки, тут и там стояли пластиковые Санта-Клаусы. Но особенно праздничного настроения не чувствовалось, слишком много здесь было горя и безнадежности.

Подойдя к палате Гарри, она тихонько постучала и на цыпочках вошла, ожидая застать его спящим, но он лежал, уставившись в стену, в глазах его блестели слезы. Увидев ее, он вздрогнул и даже не улыбнулся.

– Я умираю, правда?

Она была потрясена его словами, тоном и этим безжизненным взором и, внезапно нахмурившись, подошла к кровати.

– Нет, если, конечно, ты этого не хочешь. – Приходилось быть с ним резкой. – Многое зависит от тебя.

Она стояла очень близко, глядя ему в глаза, а он не пытался взять ее за руку.

– Глупо так говорить. Не моя была идея получить пулю в задницу.

– Конечно, твоя.

Голос ее звучал бесстрастно, и на какой-то момент он почувствовал раздражение:

– И что, черт возьми, это, по-твоему, значит?

– Что ты мог бы пойти учиться. Но ты вместо этого решил поразвлечься. Так что тебе досталась короткая палочка. Ты рискнул и проиграл.

– Да-а. Только я потерял не десять долларов, а свои ноги. Совсем не ерундовая ставка.

– Мне кажется, что они все еще при тебе. – Тана глянула на беспомощные конечности, а он чуть не зарычал на нее:

– Не будь идиоткой! Какая сейчас от них польза?

– Но они есть, и ты жив, и у тебя масса возможностей. А если послушать медсестер, так у тебя еще встает. – Никогда еще она не говорила с ним так резко, да и для Рождества это был чертовски неподходящий тон, но Тана была уверена, что пришла пора подтолкнуть его, особенно если он решил, что умирает. – Взгляни же на все с хорошей стороны, черт побери, ты даже можешь опять и триппер подцепить.

– Меня тошнит от тебя. – Он отвернулся, но Тана не раздумывая схватила его за руку, и он вынужден был повернуться к ней.

– Послушай, ты, это меня от тебя тошнит. Из твоего взвода половину ребят поубивали, а ты жив, так что нечего валяться тут и скулить о том, чего ты лишен. Думай о том, что у тебя есть. Жизнь еще не кончена, если, конечно, ты сам не решишь иначе, а я не хочу тебя хоронить, – глаза щипало от слез, – я хочу, чтобы ты выбросил из головы всю эту чушь, даже если мне придется десять лет тащить тебя за волосы, чтобы заставить встать и снова жить. Ясно? – Слезы струились по ее щекам. – Я тебя в покое не оставлю. Никогда! Это ты понимаешь?

Медленно, потихоньку в его глазах стала появляться улыбка.

– Ты совершенно чокнутая баба, Тэн, ты знаешь это?

– Ну, может быть и так, но если ты не начнешь делать что-нибудь сам, чтобы облегчить нам жизнь, ты на своей шкуре узнаешь, насколько я чокнутая.

Она вытерла слезы, а он усмехнулся ей и впервые за много дней стал похож на прежнего Гарри.

– Знаешь, что это?

– Что? – растерялась она. Последние дни были самыми эмоционально напряженными за всю ее жизнь, и никогда еще она не чувствовала себя такой утомленной и возбужденной, как сейчас.

– Это все та сексуальная энергия, что накопилась в тебе, именно она заставляет тебя выкладываться во всем, что ты делаешь. Иногда это делает тебя совершенно невыносимой.

– Благодарю.

– Всегда пожалуйста, – он усмехнулся и прикрыл на минутку глаза, потом снова открыл. – А для чего ты так нарядилась? Куда-нибудь идешь?

– Да. Сюда. Навестить тебя. Рождество все-таки, – глаза ее смягчились, и она улыбнулась ему. – С возвращением к людям!

– Знаешь, мне понравилось то, что ты сказала раньше, – он все еще улыбался, и Тана поняла, что худшее позади. Если в нем не угаснет воля к жизни, все будет в порядке, относительно, конечно. Так считает нейрохирург.

– Что я сказала? О том, что тебе надо дать пинка под зад, чтобы ты занялся собой?.. Уже пора, – довольно отозвалась она.

– Нет, о том, что встает, и о возможности снова подцепить триппер.

– Козел, – она с отвращением посмотрела на него, но тут вошла медсестра, и они расхохотались. Вдруг, на какое-то мгновение вернулись старые добрые времена, но смех оборвался, когда отец Гарри вошел в палату и улыбнулся: они были похожи на расшалившихся детей. Гаррисон Уинслоу отчаянно хотел подружиться с сыном и уже чувствовал, как сильно ему нравится эта девушка.

– Не позволяйте мне омрачить вашу радость. О чем это вы?

Тана вспыхнула. Трудно разговаривать с таким космополитом, но, в конце концов, проговорили же они полдня.

– Ваш сын показал себя сейчас таким же грубияном, каким был всегда.

– Ничего удивительного, – Гаррисон сел на один из стульев и оглядел обоих, – хотя в рождественский вечер мог бы постараться вести себя чуточку повежливей.

– Знаете, он говорил о медсестрах и…

Гарри покраснел и стал возражать, Тана засмеялась, и отец Гарри тоже неожиданно рассмеялся. Что-то почти неуловимое изменилось в их отношениях, и хотя никто из них не мог чувствовать себя совершенно непринужденно, они поболтали полчаса, а потом Гарри начал уставать, и Тана поднялась.

– Я пришла, чтобы просто подарить тебе рождественский поцелуй, и даже не думала, что ты проснулся.

– И я тоже, – Гаррисон Уинслоу тоже встал. – Мы придем завтра, сын.

Он наблюдал, как Гарри смотрит на нее, и решил, что все понял. Она была в неведении о чувствах Гарри, а он по какой-то причине, по какой – отец не мог понять, предпочитал не открываться ей. Здесь была некая тайна, недоступная его пониманию. Он снова взглянул на сына:

– Что-нибудь тебе еще нужно?

Гарри долго и грустно смотрел на него, потом покачал головой. Конечно, кое-что ему было нужно, но не в их силах дать это ему. «Подарите мне ноги». Отец понял и нежно прикоснулся к его руке:

– До завтра, сынок.

– Спокойной ночи. – В прощании Гарри с отцом не было особой теплоты, но глаза его зажглись, когда он перевел взгляд на прекрасную блондинку. – Тана, веди себя хорошо.

– С какой стати? Ты ведь не стараешься. – Она усмехнулась и послала ему поцелуй, прошептав: – Счастливого Рождества, балда.

Он засмеялся, а Тана вслед за его отцом вышла в коридор.

– Мне показалось, он выглядит лучше, а вам как кажется? – Их все больше сближало несчастье, обрушившееся на Гарри.

– Да, мне тоже. Думаю, худшее уже позади. Сейчас ему предстоит долгий, медленный подъем.

Гаррисон кивнул. Они спустились на лифте, и это казалось таким привычным, будто они проделывали это уже десятки раз. Их очень сблизил сегодняшний разговор. Он открыл перед ней дверь, и она увидела все тот же серебристый лимузин у подъезда.