Колесо судьбы - Стил Даниэла - Страница 39

Тана чуть не падала от усталости, сидя у телефона на стуле с прямой спинкой.

– Гарри вернулся из Вьетнама. – Взгляд ее остекленел. В первый раз она говорит об этом вслух, а при мысли о том, что еще предстоит сказать, ее просто замутило.

– Ты виделась с ним? – В голосе Джин зазвучало раздражение. – Я-то думала, что ты учишься. Если бы я предполагала, что у тебя есть время развлекаться, я не сидела бы здесь в одиночестве в рождественские праздники… Но раз у тебя нашлось время для развлечений с ним, самое малое, что ты могла бы сделать…

– Прекрати! – гневный возглас Таны прокатился по пустому холлу. – Прекрати! Он у Леттермана. Никто и не думает развлекаться, Бога ради!

На другом конце провода воцарилось молчание. Джин никогда не слышала, чтобы Тана так кричала. В ее голосе звучало какое-то истерическое отчаяние и пугающая безнадежность.

– У Леттермана? – Джин подумала было, что это гостиница, но что-то тут же подсказало ей, что она ошибается.

– В военном госпитале. Ему прострелили позвоночник… – Чтобы не заплакать, Тана стала глубоко дышать, но это не помогло. Ничего не помогало. Она все время плакала, как только уходила от него. Никак не могла поверить, что это случилось с ним. И сейчас, сидя на стуле, она рыдала, как ребенок. – Он парализован, мам… он даже может умереть… вчера у него был страшный жар…

Тана содрогалась от рыданий, не в силах остановиться, но ей нужно было выпустить все это. А Джин сидела у себя в конторе, уставившись в стенку, потрясенная, и думала о мальчике, которого видела столько раз. Он был такой уверенный, почти бесстыжий, если уместно говорить так о юноше его лет, он все время смеялся, такой забавный и яркий, такой непочтительный, и он почти всегда раздражал ее, а теперь она благодарила Бога за то, что Тана не вышла за него замуж… Ну и жизнь была бы у нее сейчас.

– Ох, милая… Мне так жаль…

– И мне тоже, – голос ее звучал точно как в детстве, когда умер ее щенок, и сердце Джин разрывалось. – А я ничего не могу поделать, просто сижу и смотрю.

– Не стоит тебе сидеть там. Это слишком большое напряжение.

– Я должна быть с ним. Неужели ты не понимаешь? – сказала она жестко. – У него никого нет, кроме меня.

– А что его семья?

– Отец до сих пор не появился и, вероятно, никогда не появится, сукин сын, а Гарри лежит там, еле живой.

– Ну что же, ты здесь ничем не поможешь. И я не уверена, что тебе нужно все это видеть, Тэн.

– Да? – уже воинственно. – А что мне нужно, мам? Званые обеды в Ист-Сайде? Вечеринки в Гринвиче с семейством Дарнингов? Это самые идиотские слова, что я когда-либо слышала! Мой лучший друг вернулся из Вьетнама с простреленной задницей, а ты мне говоришь такое! И как, по-твоему, я должна поступить с ним? Вычеркнуть его из своего списка только потому, что он не может больше танцевать?

– Не будь так цинична, Тэн, – твердо возразила Джин Робертс.

– А почему бы и нет, черт возьми! И вообще, в каком мире мы живем? Что со всеми случилось? Почему никто не видит, что мы получили во Вьетнаме, не говоря уж о Шарон и Ричарде Блейках, о Джоне Кеннеди и обо всем прочем, что неладно в мире.

– Это не в твоей власти и не в моей.

– Почему же никого не волнует, что мы думаем?.. Что думаю я… что думает Гарри… Почему никто не спросил его, прежде чем отправлять на войну?

Она разрыдалась, не в силах продолжать.

– Возьми себя в руки, – Джин выждала минутку и продолжала: – Я думаю, тебе стоит вернуться домой на праздники, Тэн, особенно, если ты собираешься провести их в больнице, у постели этого юноши.

– Сейчас я не могу приехать, – резко ответила Тана, и глаза Джин внезапно наполнились слезами.

– Но почему? – теперь она говорила, как ребенок.

– Я не хочу сейчас оставлять Гарри одного.

– Неужели он так много значит для тебя?.. (Больше, чем я…)

– Да. А разве ты не проводишь Рождество, хотя бы несколько дней, с Артуром? – Тана высморкалась и вытерла глаза, но Джин там, у себя, помотала головой.

– Не в этом году, Тэн. Он с ребятами собирается в Палм-Бич.

– И не пригласил тебя? – Тана была потрясена. Вот уж действительно законченный эгоистичный сукин сын, наверное, только отцу Гарри уступит.

– Это было бы неудобно.

– Почему? Его жена уже восемь лет как умерла, и ваша связь давно ни для кого не секрет. Почему он не мог пригласить тебя?

– Это неважно. И потом, у меня все равно здесь есть работа.

– Ну, конечно, – она просто выходила из себя, когда думала о стремлении матери услужить ему и посвятить этому всю свою жизнь, – работа для него. Почему бы тебе в один прекрасный день не предложить ему убираться на все четыре стороны, а? Тебе только сорок пять, ты можешь подыскать себе кого-нибудь, ведь никто не будет обращаться с тобой хуже, чем Артур.

– Это неправда! – Джин немедленно оскорбилась.

– Неужто? Тогда почему ты проводишь Рождество в одиночестве?

Джин парировала быстро и язвительно:

– Потому что моя дочь не приедет домой.

Тана с трудом сдержалась, чтобы тут же не повесить трубку.

– Не надо играть со мной в такие игры, мам.

– Не говори со мной в таком тоне. И ведь это правда, разве нет? Ты хочешь быть с ним, будто у тебя нет никаких других обязанностей. Но это не всегда срабатывает, знаешь ли. Ты можешь, конечно, не приезжать домой, но не притворяйся при этом, что поступаешь правильно.

– Мама, я учусь на юриста. Мне двадцать два. Я взрослая. Я больше не могу все время быть рядом с тобой.

– Вот и он не может. А его обязанности гораздо важнее твоих. – Сейчас она потихоньку плакала.

Тана помотала головой и заговорила снова, уже спокойно:

– Не на меня ты должна злиться, мам, а на него. Я очень сожалею, что не приеду, но ты пойми, я никак не могу.

– Понимаю…

– Нет, ты не понимаешь. О чем я тоже сожалею.

Джин вздохнула:

– Видимо, теперь уж ничего не поделаешь. Хотелось бы думать, что ты поступаешь правильно, – она фыркнула. – Но, пожалуйста, родная, не сиди все время в больнице. Ведь это так угнетает, и парнишке лучше от этого не будет. Он сам выкарабкается.

Такая ее позиция вызвала у Таны новый приступ дурноты, но она сказала только:

– Хорошо, мам.

У обеих были свои убеждения, и ни та, ни другая не собирались уступать. Это уже безнадежно. Каждая идет своим путем, и Джин это тоже хорошо понимала. Она подумала, как повезло Артуру: его дети так часто бывают с ним вместе. Энн всегда нужна его помощь, и денежная, и любая другая, а муж ее, можно сказать, ноги целовал Артуру, и даже Билли жил в отчем доме. «Да, как ему хорошо», – думала она, повесив трубку. Это означало, что у него действительно никогда не было времени для нее. Деловые обязательства, старые друзья, которые слишком привязаны к Мери, чтобы принять Джин (так, во всяком случае, он говорит), Билли, Энн – да, ему с трудом удается выкроить время для нее. И все равно, между ними существует нечто совершенно особенное, и она знала, что так будет всегда.

«Это оправдывает долгие одинокие часы ожидания», – пыталась она убедить себя, наводя порядок на рабочем столе, возвращаясь домой, где долго взирала на пустую комнату Таны. Комната выглядела такой болезненно аккуратной, пустой и необжитой. Такой непохожей на ее теперешнюю комнату в Беркли, где все было разбросано по полу: у Таны не было времени наводить порядок. Она схватила, что попалось под руку, и помчалась в больницу к Гарри. После разговора с матерью она позвонила туда, и ей сказали, что у Гарри опять поднялась температура. Ему только что сделали укол, и он спал, но она хотела быть рядом с ним, как только он проснется. Причесываясь и влезая в джинсы, Тана думала о словах матери. Как несправедливо с ее стороны укорять Тану за свое одиночество. Как она смеет рассчитывать, что дочь всегда будет с ней рядом? Она пытается снять ответственность с Артура. Целых шестнадцать лет Джин находила ему оправдания, выгораживала его перед Таной, перед собой, перед друзьями, перед сотрудницами. Сколько можно оправдывать мужчину?