Кольца духов - Буджолд Лоис Макмастер - Страница 54

«Батюшка жалел, что я не родилась мальчиком. А вы?» «Нет. Никогда. Не бойся, Фьяметта. Полнота силы приходит к женщине не скоро. Ты должна прожить это время по-своему, вырасти, познать больше жизни… и тогда все, что было моим, станет твоим в недвижном центре». Нет. У отца была не вся сила, ведь он обходил этот центр стороной, будто тот покачивался на конце серебряного шнура, который не разорвать. Пока его не разорвала смерть. Туманное спокойствие Фьяметты исчезло в приливе паники. «Но сила мне нужна теперь же. Сила, а не терпение. Матушка, Святая Мария, Матерь Божья…» Два лица – прохладный белый мрамор, нежная смуглая улыбающаяся плоть слились воедино в общности материнства. «Ты мое золотое дитятко?» Фьяметта внезапно пробудилась от вопля младенца; ускользнувший сон привел ее в смятение, она изнемогала от усталости, и вновь шум вокруг вверг ее в ужас. Неумолчный гвалт в этой комнате, где тесно от женщин и детей, сведет ее с ума. Лучи заходящего солнца врывались, как лезвия ножей, в узкие прорези окон в западной стене. Фьяметта скатилась с соломы и навестила отхожее место, где смердело. Даже там она не была одна.

Фьяметта посмотрела на темные квадраты отдушин под потолком и пожалела, что они не шире. Две другие женщины вышли. В соседней спальне завязался новый визгливый спор. Напрягшись до головокружения, Фьяметта вскинула руки, уцепилась за грязный подоконник, подтянулась и просунулась в отдушину. Лежа на животе в каменной дыре, она огляделась.

Край свинцовой крыши нависал над этими маленькими окошками точно полог, скрывая их от взглядов снаружи. Крышу тут поддерживали торчащие из стены балки потолка и распорки, образовывавшие подобие треугольников. Далеко внизу внешняя монастырская стена упиралась в землю, заросшую бурьяном, каменистую, безлюдную. С трудом Фьяметта протиснула в отдушину бедра и вытянулась на балке. Узко, опасно, и все-таки неплохой тайник на случай, если лозимонцы возьмут монастырь? Пожалуй… пока балки не сгорят и крыша не рухнет.

Но здесь она хотя бы совсем одна! Оглушающий шум женской спальни сюда доносился еле-еле. И наконец она разрешила себе заплакать, но беззвучно, чтобы дозорный на крыше или внизу не услышал и не явился бы проверить, в чем дело. Ее слезы скатывались по щекам и падали вниз в солнечном свете, совсем как капли расплавленного золота в мастерской ее отца, которые падали в чашу с холодной водой и превращались в крохотные бусины. Эти капли разлетались брызгами в пыли далеко внизу. Слезы становились жемчужинами, а затем исчезали в тенях, по мере того как мерк свет. Голова, грудь и живот у нее болели от подавленных рыданий.

Все, в ком она искала опору, предали ее. Неудача за неудачей превращали ее доверие в насмешку: отец, Монреале, Тейр… бедный Тейр! Втянут во все это совершенно не готовый. Нет, его винить нельзя… Большой паук, сплетавший свою паутину в треугольнике к западу от головы Фьяметты, вдруг повис, покачиваясь на нити. И пока он не взобрался по ней назад, Фьяметте чудился повешенный человек. Белокурый молодой человек, синеглазый, беззаботный, несчастливый в любви.

«Я могла бы принести такого паука аббату Монреале, – решила Фьяметта. – Ну и что, если мне придется взять его в руки? Если бы она тогда заговорила! Может, с заклинанием аббата Монреале все получилось бы иначе!» Паук сидел в центре своей паутины, которую чуть покачивал легкий ветерок. В оглушающих сумерках он выглядел черным комочком.

«Я всего лишь слабая девушка. Меня положено спасать. Мне не положено спасать себя. Или их!» Запертая в каменном мешке монастыря, она ничего сделать не может. Мастер маг или слабая девушка, не важно – все равно необходимо подобраться ближе к цели. Не побояться. Не побояться… чего? Смерти? Оставшись здесь, она ее не избежит. Пыток? То же самое.

Вечной погибели?

Ну, совершенно очевидно, что такая опасность не остановила Ферранте и даже не умерила прыти Вителли. Да и кровожадности их брави.

«Будь я мужчиной, то поражала бы этих негодяев сталью». Будь она мужчиной, священник окропил бы ее окровавленный меч святой водой и отпустил бы ей грех прежде, чем трупы успели бы остыть. Но она не мужчина, и вряд ли прошла бы даже десять шагов с мечом в руке. «Не мужчиной, но истинным магом». А если Бог хочет проклясть ее за то, что она применит единственную силу, которую Он даровал ей, воля Его.

В сгущающихся сумерках ее грудь исполнилась решимости. Она протянула руку и сомкнула пальцы на темном пятнышке, которое было пауком, висящим перед ней. Он зашевелился, защекотал ее ладонь. Для заклинания одной силы воли было мало. Необходимо было свести силу в фокус и накопить ее в симбиотической структуре.

– Бене, – прошептала она пауку, – форте! – Почти не видя его, она сдавила ему брюшко. Из ее руки вытянулась тончайшая серебристая нить и зацепилась за балку. Она высвободила юбки и на паутинке кинулась вниз на землю, тверже железа. Ей чуть не выдернуло плечи, когда паутинка натянулась и выдержала ее вес. Она закружилась вправо, потом влево, а потом ее подошвы сильно стукнулись о землю, и она еле удержалась на ногах.

При таком падении ей следовало сломать обе ноги. Значит, заклинание удалось! Она разжала правую руку с липким бесформенным комочком.

– Прости меня, паучок! – К ее горлу подступила рвота, и она поспешно вытерла ладонь о теплую монастырскую стену.

Ошеломленная своим прыжком, слабостью, пронизавшей ее существо, – ценой, какую приходится платить за использование магии, она не сразу сообразила, что стоит ничем не заслоненная у стены, служа отличной мишенью для любого лозимонского арбалетчика, у которого хватило бы наблюдательности заметить ее плавное падение. Паутинка, едва заклятие перестало действовать, разлетелась пылью на ветру, и взобраться по ней наверх она уже не могла. И бедный раздавленный паучок уже никогда не сотворит новой нити. Задыхаясь, она распростерлась на земле. «О Боже! Ты уже воздаешь мне за гордыню? Святая Мария, Матерь Божья». Но у нее над головой не просвистела злобно стрела из арбалета; никто не закричал, поднимая тревогу. В остывающем воздухе разносилось только кваканье первых лягушек и щебет отходящих ко сну птиц. Окостенев от страха, Фьяметта выждала несколько минут. Уже совсем стемнело.

«Ну вот! Вернуться назад ты не можешь. Иди вперед!» Она изгибалась, высвобождая змеиный пояс из-под платья, а затем застегнула его на талии совершенно открыто. Перевела дух, низко пригнулась, подобрала юбки и побежала к лесу.

Под деревьями мрак был гуще, но у нее под ногами похрустывали сухие ветки, шуршали опавшие листья. Она старалась ступать как можно осторожнее. Только бы пробраться за посты лозимонцев и выйти на дорогу…

Она не вскрикнула, когда на нее прыгнула темная фигура в кожаной солдатской куртке. Она ведь ждала чего-нибудь такого. Но все равно у нее перехватило дыхание, а сердце заколотилось, когда он повернул ее за плечи к себе.

– Ха! – крикнул он. – Попалась!

– Нет, попался ты, – начала она и замолкла в растерянности. Даже в темноте было видно, что он совершенно лыс и не носит ни бороды, ни усов, но под кожаной курткой на нем была шерстяная рубаха, разившая потом.

– Пиро! – произнесла она звонко.

Его рукава запылали, руки словно обвили гирлянды оранжевых цветов. Как зачарованная, она ускользнула в пляшущие тени, пока он вопил и катался по земле. Она даже не побежала. На его крики соберутся его товарищи – она уже слышала, как они с треском продираются сквозь кусты, – но не следом за ней. Среди лозимонской солдатни найдется не так уж много охотников гнаться за неведомой колдуньей в темноте… во всяком случае так, чтобы ее нагнать. Она шла вперед, испытывая вялость вроде той, которая охватывала ее, когда она выпивала слишком много неразбавленного вина. Она не чувствовала страха, и больше всего ей хотелось спать. Пальцы на руках словно бы распухли, ноги стали деревянными.

В лесу к югу от монастыря был овраг, спускавшийся к озеру и дороге в город. Она соскользнула по его склону, обдирая руки о кору деревьев, за которые хваталась, чтобы замедлить свой спуск. Она ощущала липкость крови на ладонях, но они онемели, и боли не было. На дне оврага между белесыми пятнами камней еле сочилась вода уже почти пересохшего ручья. Она побрела вперед, петляя между камнями.