Вечнозеленое поле жизни - Бубукин Валентин Борисович - Страница 21

Со мной дело обстояло сложнее. Я уже отслужил срочную службу в ВВС, но все равно меня всеми средствами пытались «заставить захотеть» пойти на сверхсрочную. В «Локомотиве» меня прятали: то я в санатории, то еще где-нибудь. Так продолжалось до тех пор, пока не позвонил сам Всеволод Михайлович Бобров.

– Валентин, когда-то вы мальчишками пришли ко мне с Исаевым. Я очень рад, что ты вырос в хорошего футболиста. Не буду долго тянуть резину, я принимаю команду. Помоги и ты мне. Руководство предложило и просило, чтобы мы дали результат. Чтобы команда прозвучала так, как она звучала в сороковые-пятидесятые годы. Для этого все условия есть. Если нужно жилье или что другое – все будет. Сделаем тебя офицером, льготы дадим. Будешь получать еще и за погоны.

Жилье меня не интересовало, потому что «Локомотив» дал двухкомнатную квартиру. Получал я тоже вроде неплохо. К тому же, клубный патриотизм – сколько лет отдал команде, хотел уж до конца и доиграть. Но против просьбы своего кумира устоять не мог, тем более, что он всерьез нацелился на чемпионство. Дал я Боброву свое согласие, но предупредил, что будет большой скандал. Всесильный министр, партия, общественность. И действительно. Газеты уже начали писать, что мне вот-вот запретят играть, что чуть ли не заслуженного с меня снимают. Но что мог поделать даже Бещев против Хрущева. И в конце шестидесятого года на вручении медали сам Георгадзе мне сказал, чтобы я не волновался, вопрос уладили.

Взывали и к моей совести. Помню в «Гудке» была статья, что я являюсь эталоном как воспитанник «Локомотива», на меня смотрит молодежь и так далее. Словом, попал в нехорошую ситуацию, потому что по природе я человек бесконфликтный. Но сделанного не воротишь. Отдали Боброву паспорта, и через несколько дней меня сделали сержантом сверхсрочной службы – сразу из солдат в офицеры произвести не могли. А Витя Понедельник чего-то замешкался. Он решал вопрос с жильем. Пока ему показывали квартиру здесь, у поселка Сокол, пришло шокирующее сообщение. Всеволода Михайловича сняли и тренером назначили Константина Ивановича Бескова. А за что да почему – не знаю. Мы уже не железнодорожники, а люди военные. Довели до нас приказ главного политического управления об освобождении Боброва и назначении его главным тренером Вооруженных Сил. А дальше извольте исполнять приказ – играть под руководством Бескова.

Сначала я особо не расстраивался, потому что Константин Иванович очень сильный футболист и тренер. Работать с ним было интересно. Очень много занимались теорией. В плане ведения игры у него было много хитростей. Не просто шаблонные фразы: «атаковать большими силами» или «создать преимущество на правом фланге за счет подключения того-то». Он до мелочей разжевывал взаимодействие атакующих звеньев. Даже Аркадьев не давал этого. Борис Андреевич говорил, например, сыграть в стенку. А что такое стенка вроде бы как и само собой понятно. Бесков же постоянно ходил по полю с макетом. На тренировке свистнет, все подбегают, и он начинает детально разбирать положение партнера, положение страхующего, как перевести центр тяжести противника на нужную ногу.

Кроме того, у него была железная дисциплина. Он не прощал никому нарушения режима. Следил за питанием, чтобы врач четко рассчитывал калорийные нормы. Сапожника с собой возил, для того чтобы у игроков бутсы были всегда хорошо пошиты. То есть учебно-тренировочный процесс и материальное обеспечение он ставил от начала и до конца. Создав прекрасные условия для работы и до мелочей расписав свои тактические замыслы, Константин Иванович, к сожалению, больше ничего ни знать, ни видеть, ни слышать не хотел. А ведь целиком перековать сложившегося футболиста, работавшего под началом таких корифеев, как Качалин, Якушин, Маслов и Аркадьев, наверное, невозможно. Вот у этого блестящего тренера и возникали многочисленные проблемы как с руководством, так и со многими известными игроками. По-настоящему его гений проявился только в «Спартаке», когда футболисты в первой лиге буквально смотрели ему в рот, руководство молилось на своего спасителя, да еще и Николай Петрович Старостин изо всех сил сглаживал острые углы Бескова. Там-то он практически с нуля и создал великолепный коллектив.

Где-то читал, что мы с Бесковым не сошлись характерами. Да что вы! Когда я был игроком, у меня и понятия такого не было, чтобы противопоставлять свой характер тренеру. Характер свой я проявлял исключительно в игре. Наоборот, с большим удовольствием учился у Константина Ивановича. Пусть даже он, в отличие от других, всячески пресекал отсебятину, не поощрял творчества. Тренеру видней. Но ведь любое слово поперек воспринималось как бунт. Знал бы заранее, притворился бы немым. Но я же пришел в команду после Аркадьевских диспутов о футболе, после Качалинских разборов. Когда я, допустим, вставал и говорил Ване Моргунову: «Я отработал, открылся под тебя, а ты не отдал», – а он мне: «Я видел, Валя. Мне показались, что ты хорошо увел соперника, а там уже Витька пошел…» Аркадьев слушает и выдает вердикт: «Валентин, Иван в данном случае прав, потому что…» А тут проиграли мы в Тбилиси. Жара была страшная. Утром набегались в квадрат, даже мне было тяжело играть, уж на что выносил нагрузки. И на разборе Константин Иванович начинает нас ругать. Ругает, ругает, а потом вдруг и говорит:

– И почему же это вы сели во втором тайме?

Мне-то невдомек, что он не спрашивает нас, а продолжает ругаться. Я совершенно искренне отвечаю:

– Почему сели, Константин Иванович? Я думаю, что вы допустили ошибку. Нельзя было при такой погоде в день игры проводить большую тренировочную работу.

Как же Константин Иванович завелся!

– Да вы мне еще будете говорить! Я сам знаю, когда какую тренировку проводить!

Не успокоился, привел известного легкоатлета из «Динамо». «Вот, – говорит, – расскажите Бубукину как вы занимаетесь, какие у вас нагрузки. Тот рассказал. Тут уже мне обидно стало. Пусть хоть кто-нибудь скажет, что я когда-нибудь филонил на тренировках или избегал больших нагрузок. Ну я и разразился:

– У вас соревнования каждую неделю? Нет? Правильно. Вы даете плановую нагрузку, потом раз в месяц сбегаете где-нибудь на «Юманите» и снова целый месяц по методике. А вы знаете, что такое квадрат шесть на шесть? Это, по существу, салочки в бешенном рваном ритме. Нам Бобров приводил на тренировку Владимира Куца, всемирно признанного мастера рваного бега. Так тот поиграл с нами шесть на шесть и сказал: «Жаль, что у меня нет одиннадцати партнеров. Лучшей тренировки для стайера трудно себе представить». Вы в день забега позволите себе такую нагрузку? Тем более что у вас циклический вид, а у нас мышцы должны быть эластичные!…

Словом, опять я при Константине Ивановиче встрял. Но уж что совсем было бесполезно во мне переделывать, так это чувство юмора. А у Константина Ивановича с этим, ну, очень большие проблемы были. Помню, на сборах в Сухуми стоим после тяжелой тренировки, анекдотами расслабляемся, хохочем. Вдруг видим Бескова, сразу тишина, начинаем на футбольную тему: «Давай стенку сюда…»– «Ты открываешься туда…» Ну и конечно, я со своими розыгрышами сразу попал в черный список. Едем на игру в Ереване, а в автобус залетела пчела. Начала кружиться по автобусу, все в тишине лениво отмахиваются от нее. Боятся резких движений, потому что Константин Иванович говорил: после установки надо сосредоточиться. Ни о чем не думать, кроме игры. Летала она, летала и села Саркису Абевяну на плечо. Я тихонечко зову нашего массажиста:

– Сло-о-о-н…

Тот тоже шепотом, чтобы Бесков на первом ряду не услышал:

– Что-о-о?…

– Смотри-и-и…

Щелкнул эту пчелу пальцем, и она попала ему в глаз. Он как заорет. Бесков в гневе вскочил, смотрит, а у массажиста глаз затекает – укусила, наверное. И Константин Иванович почему-то сразу на меня посмотрел. Я сижу молчу. Он говорит:

– Ну, если проиграем, виноват будешь ты, сорвал мне сосредоточенность команды.