Вечнозеленое поле жизни - Бубукин Валентин Борисович - Страница 13

Но даже больше, чем Аркадьеву, я благодарен Виктору Ворошилову. Это он серьезно поспособствовал моему появлению в сборной, причем довольно анекдотичным способом. Витя пришел к нам из Куйбышева уже заслуженным мастером спорта. Было это довольно странно, потому что он тоже играл правого инсайда. А я к тому времени стал ведущим игроком команды и сидеть на лавке не собирался. Этот маститый «дядька» (тридцати лет) подходит ко мне и заявляет:

– Давай мне майку восьмого номера, а сам бери десятый и иди налево. Будешь играть левого инсайда.

Я, понятное дело, возмутился:

– Что значит, иди?! Мало ли, что ты заслуженный! Пришел и еще здесь права качаешь.

Виктор только вздохнул:

– Эх, молодежь, всему вас учить надо. Смотри. В сборной правого инсайда играют Исаев, Иванов. Ты знаешь, сколько нужно биться, чтобы их отодвинуть! А слева? Дементьев давно сошел, Гогоберидзе почти сошел, Сальников тоже сходит. Уразумел? Будь я помоложе…

Я бегом к Аркадьеву:

– Борис Андреич, Виктор уговорил меня играть левого инсайда. Его доводы очень весомые и подходящие. Я согласен.

Он только смеется, видимо, обо всем догадался:

– Ну, ладно, забирай десятку.

И мне попался прекрасный левый край, на котором я позже отлично взаимодействовал с Мишей Месхи…

В справочниках почему-то пишут, что в сборной я играю с пятьдесят девятого года. Наверное, имеют в виду, что именно тогда я впервые вышел на поле в серьезном матче. Разницы-то по большому счету никакой нет, кроме той, что получается очевидная чехарда. Выходит, что в пятьдесят восьмом году я сажал картошку на даче, а не сидел на скамейке запасных на чемпионате мира в Швеции.

В Стокгольме перед матчем четвертьфинала чемпионата мира с хозяевами Качалин вызвал к себе и сказал:

– Валентин, готовься, ты будешь играть.

Но потом на тренерском совете, в который входили ведущие игроки, спартаковцы настояли на кандидатуре Сергея Сальникова. Никита говорил, что они уже сыграны давно, а как пойдет игра с Бубукиным – неизвестно. Скорее всего, они были правы, хотя приятно, что гораздо позже Гавриил Дмитриевич признавался, что считает мою «отставку» одной из своих серьезных ошибок в Швеции.

Сергей поиграл минут двадцать и устал. Стал мало двигаться. С трибуны руководство кричит:

– Играть можешь?

– Могу!

– Прибавь!

– Играть могу, прибавить нет!…

Первый раз я поехал на сбор в Китай в начале пятьдесят восьмого. По характеру я дружелюбный и необидчивый, поэтому ребята приняли меня «за своего». Впрочем, это никак не отразилось на месте в основном составе. Уж больно много хороших футболистов собралось. Общее настроение в команде иллюстрирует один интересный эпизод. Перед поездкой в Швецию устроили проверочный матч в «Лужниках» – первый состав на второй. Пришло тысяч пятьдесят зрителей. А для большей принципиальности пообещали премиальные по две тысячи рублей каждому победителю. Минут за пятнадцать до конца при счете 0:1 Заур Калоев с моей подачи забил мяч в ворота Яшина. Матч закончился вничью, и руководству не пришлось раскошеливаться. То есть в первую очередь все думали о месте в основном составе, о деньгах не думали.

К моим достоинствам часто относят умение «в нужный момент снять психологическое напряжение в команде». Проще говоря, способность после изнурительных занятий, когда ни у кого уже нет сил и нервы на пределе, найти в себе эти силы, чтобы развеселить ребят. С шуткой и усталость забывается. Правда, слова в «нужный момент» уже позже добавили, для красоты, потому что иногда мне такие «снятия» выходили боком.

В Китае мы жили на острове возле города Кантона (Гуанчжоу). Там у нас были свои повара, хотя им помогали и китайцы, один из которых даже обнаружил бомбу, подложенную на нашей базе чанкайшистами. А когда по субботам мы переправлялись на прогулку в Кантон, то питались в ресторане. И однажды нам подали суп из акульих плавников, а на второе очень вкусные засушенные лапки, посыпанные какими-то китайскими специями. Вдруг мимо нас работники ресторана несут клетки, а в клетках кошки пищат. Мы поинтересовались у официанта, зачем мучают животных. А он улыбается и показывает на блюдо. Мишку Огонькова тут же и начало тошнить. Ну, а мы – молодые, здоровые, безголовые. Уже на базе, как только начинаем есть даже нашу русскую пищу, так тихонечко зовем: «Кис-кис-кис». Несчастный Мишка убегал из-за стола, похудел на четыре килограмма. И Качалину пришлось даже специальное собрание по этому поводу собирать. Приказ издал: под угрозой отчисления прекратить травить Огонькова.

В Союзе тренировались в Озерах – прекрасная база под Москвой, бывшая «резиденция» немецкого фельдмаршала Паулюса, которого взяли в плен под Сталинградом. Он потом читал лекции в нашем Генштабе и жил в Озерах под охраной. Там сохранился металлический профиль цапли при фонтане. Вся в дырках, фельдмаршал в заточении палил в нее из пистолета.

На сборах моими соседями по комнате обычно становились торпедовцы. Если селили по четыре человека, как это бывало, например, в Тарасовке, то я жил с Валей Ивановым, Славой Метревели, Эдиком Стрельцовым (до трагедии), в шестьдесят первом – с Валерой Ворониным. Им я обязан хорошему знакомству с Виктором Александровичем Масловым.

Он частенько бывал при сборной, потому что существовало положение, если клуб делегирует в команду два-три человека, то тренер поощрялся зарубежными поездками. Как ни странно, я даже дебютировал в сборной под его руководством. После сокрушительного поражения в матче с Англией в октябре 1958 года – счет тогда был 0:5 – Качалин и Якушин временно оставили сборную, и следующий матч с чехами в Москве мы провели под руководством Георгия Федоровича Глазкова. Установку же на игру давал Маслов. За такое короткое время, конечно, не поймешь стиля и требований человека, но общие принципы были очевидны. Он всячески поощрял нестандартность и даже призывал проявлять свои фирменные качества. Установки были оригинальными. Валя (мне): «Играешь так, как в календарной игре тринадцатого мая, помнишь? С проходами по флангу», – и так далее. Валя (Иванову): «Сегодня делаешь то-то и то-то, плюс свое, как обычно…» Но еще оригинальней был беглый разбор после победы прямо наверху в Лужниках: «Лев, Яшин, помнишь, было? Два раза было! Первый раз – минут тридцать первого тайма прошло, и на семнадцатой минуте второго. Валь, черт! (на Иванова). Ведь можешь. Ведь лучше можешь. Помнишь, как там пошел на обводку? А Славка-то что…» Торпедовцы к таким эмоциям, видимо, привыкли, а нам в диковинку. Но эти фразы стали крылатыми для того состава сборной. И вот почему. На следующий день после игры в Лужниках Маслов запаздывал на плановое тактическое занятие. От нечего делать я вышел к доске, и, пародируя «Деда», начал всех распекать:

– Лева! Ведь было же, а, было? Валька, черт, ну, ведь можешь!

Вдруг мне сзади по лысине – шлеп! Маслов неслышно подкрался. И серьезно так заявляет:

– Не знаю, что уж и говорить. Бубукин весь разбор за меня сделал.

Даже в двухтысячном году, когда мы отмечали сорокалетие победы в Европе, из Киева прилетел Юра Войнов и первым делом мне заявил:

– Ой, Валя, ведь было же, было…

Пишут также, что Виктор Александрович мог позволить себе рюмочку пропустить с игроками. Свидетельствую, было и такое. Но опять-таки его поощрительство было самым лучшим тормозом для игроков. В 1961 году мы обыграли норвежцев в Осло. И накануне, заранее уверенные в победе, оставили немного валюты, чтобы после игры пойти пивка попить. Иванов, Метревели, Воронин и я стоим в галстуках, собираемся выходить. Вдруг стук в дверь. Открываем, стоит Маслов. Спрашивает:

– Куда это вы намылились?